— Всё-то у вас, эльфов, не как у людей, — покачал головой Лемех. — И сколько ждать прикажешь?
— Возвращайся домой, — торопливо сказал Полночь. — Ни Великий Дом, ни Совет не решают так скоро. Седьмица… десять дней…
Лемех молча стоял, усмехаясь, и тяжело глядел на эльфа.
— Хорошо, хорошо! — сдался тот. — Постараюсь всё устроить за этот вечер. Оставайся здесь. До утра. О лошадях позаботятся.
— И впрямь, всё-то у них не как у людей, старушка, — Лемех сидел на пороге висячего дома Полночи, свесив ноги. Найда улеглась рядом, положив голову ему на колени, — дома, на хуторе, такое удавалось не часто, и сейчас она жмурилась от удовольствия — хозяин чесал её за ухом.
— И врут всё время, — вздохнул хуторянин.
«Гриня с Аришей живы. Я знаю».
— Ты знаешь?!
«Точно знаю, хозяин. Живы».
— Уже хлеб, — пробормотал Лемех. — Но найти не сможешь?
«Нет, хозяин. Следа нет. Только знаю, что живы».
— Тогда подождём, — он погладил самострел. — Дадим им последний шанс, прежде чем здесь узнают, что такое «Весельчаки Арпаго».
«Да, хозяин», — немедля согласилась Найда.
Они ждали, человек и его собака, верные друг другу до самой смерти. Они ждали, а солнце медленно опускалось за край Зачарованного Леса, и — почему-то не сомневался Лемех — Ниггурул оживал. Сильнее волновалась поверхность, качались чёрные обсидиановые клыки, торчащие над землёй, и с ними сплетались, словно в рукопашной, зелёные, несмотря ни на что, живые деревья, нацеливая ветвикопья в чёрную плоть Ниггурула.
Что он такое? Откуда взялся? Кто привёл эльфов, кто окружил чёрный шрам Зачарованным Лесом, кто обрёк его обитателей на вечную войну? И почему они не могут одержать в ней победу?
И отчего они так боятся огласки? Да если б они и впрямь наняли б Вольные роты, позвать магов из того же Ордоса — хоть и далеко, а дойти можно, пути-дороги ведомы, дни считаны — отправить послов с богатыми дарами в Княжгород, привести оттуда дружины, то разве им откажут в помощи?
Или это просто гордость? Гордыня, как сказали бы святые отцы. Мол, мы и только мы поставлены хранить, сдерживать эту неведомую напасть, и попросить помощи — расписаться в собственном бессилии? Может, эльфы и впрямь скорее перемрут все до единого, чем признаются в слабости.
Всё ниже и ниже солнце. Зачарованный Лес полнится тенями, внизу, по сторонам, вверху — вспыхивают огоньки. Эльфийская магия — бесполезно, зато красиво.
А за рядами исполинских деревьев, тоже любимых всеми без исключения эльфами — и нарнийцами, и из Вечного леса, — прятался чёрный Ниггурул, и Лемех словно наяву чувствовал его растущую силу. Она прибывала с луной, c ночным мраком — обычное дело, «зло тьму любит», как растолковывали колдуны, коим случалось ходить с «Весельчаками». Иные из чародеев любили порассуждать у отрядного костра о пороке и добродетели, но от подобных речей Лемеха всегда клонило в сон.
Вот наконец отгорел и закат, необозримые облачные поля надвинулись, скрывая звёзды, под кронами Зачарованного Леса до утра обосновалась темнота.
— Идём, старушка.
Найда вскочила, сонливости в глазах как не бывало.
— Ищи мальчишек, хорошо ищи!
«Хозяин… знаю, что они живы, а больше ничего, — старая спутница Лемеха опустила голову, обучавший её маг, похоже, передал изрядно человеческих привычек. — Не найти их нюхом!»
Лемех только кивнул, легонько касаясь тёплого жестковатого меха.
«Хорошо, старушка. Не надо сыновей. Найди мне Борозду».
«Да, хозяин!»
Найда не задаёт лишних вопросов. Хозяин сказал — ей этого достаточно.
Они спустились вниз к перемигивающимся огонькам, не прячась. Ничто так не привлекает внимание, как согнувшаяся в три погибели фигура, пытающаяся скрыться в полосах тени. Лемех шагал мягко, спокойно, не быстро и не медленно, Найда сновала вокруг.
«За нами следят, хозяин!»
«Удивительно было б, кабы не следили», — усмехнулся про себя хуторянин.
— Стой, человек! — с сильным акцентом раздалось у него за спиной. — Куда идёшь?
«Шестеро, хозяин!» — предупредила Найда.
— Иду размяться, — безмятежно отозвался хуторянин. — Не знал, что досточтимый Полночь оставил тут со мной неусыпную стражу. И не знал, что, оказывается, я пленник.
Тени вырастали спереди, с боков, сзади. И все — с натянутыми луками. Огоньки переливались тонкими бликами на тугих тетивах.
— Вы меня что, так боитесь? — вслух и громко изумился Лемех. — Шестерых послали… шестерых Перворождённых. И зачем?
— Чтобы ты не натворил бед, — последовал холодный ответ. — Возвращайся, человек, и жди рассвета.
— За добрый совет спасибо, — прокряхтел Лемех, сгибаясь, словно старый дед. — В гости явившись, слушаются хозяев. Покойной вам ночи, досточтимые.
«Сейчас».
Он шагнул обратно, к ведущим вверх ступеням. Плечи опущены, руки повисли, как у человека сдавшегося, разочарованного и подчинившегося обстоятельствам.
…У Перворождённых не было и не могло быть острых и злых умений ветерана одной из знаменитых Вольных рот. Да, они попали бы в птичий глаз в полной темноте, но их поставили стеречь человека до утра, а не убивать.
И они промедлили.
Быть может, оказались слишком самоуверенными, мол, мы в своём лесу, у себя дома, нас шестеро, чужаку деваться некуда, да и что он сможет сделать?
Самострел Лемеха глухо хлопнул дважды. Не победительно-звонко, но приглушённо, таясь; одна из стрел с тяжёлым, но тупым наконечником ударила эльфу прямо в лоб, вторая угодила другому чуть повыше уха.
Третьего достал тяжёлый шар на ременной петле, четвёртого стремительным броском сбила на землю Найда, а Лемех успокоил прикладом верного самострела.
Оставалось двое.
Стрела клюнула в предусмотрительно спрятанную под одеждой железную пластину, а второй раз натянуть тетиву Перворождённый уже не успел. Слишком часто приходилось Лемеху идти в рукопашную не с мечом, не с топором — с самострелом. Удар — и эльф согнулся в три погибели, выпучив глаза и судорожно хватая ртом воздух, второй — и он растянулся под ногами у хуторянина.
Последний из стороживших Лемеха, казалось бы, обязан без помех уложить дерзкого человечишку, но вновь помогла Найда. Извернувшись, бросилась с рычанием, вцепилась, повисла, и стрела прошла над самым плечом хуторянина.
Ну, а выстрелить снова эльф уже не успел.
— Прощения прошу, хозяева дорогие, — развёл руками Лемех, оставляя эльфов связанными и с заткнутыми ртами. — Сами видите — убивать-калечить никого не хочу. Но мне надо вернуть сынов, без того и домой возвращаться незачем. Не обессудьте, Перворождённые. И не мешайте.
Лемех, Найда и кони растворились в ночи, оставив у подножия дерева шестерых спутанных по рукам и ногам стражников. Двое уже пришли в себя; но они только и могли, что обмениваться яростным мычанием из-под забитых в рты тряпок.
«Нам надо спешить, старушка. Далеко ещё?»
«Нет», — Найда не отрывала носа от земли. Шла она, разумеется, не по обычному «следу» — Борозда тут, скорее всего, никогда и не хаживала — но руководствуясь совсем иным чутьём.
Описывая широкую петлю, они пробирались сквозь ночь. Пробирались почти напрямик к…
— Ниггурул, — выдохнул Лемех. В лицо пахнуло душным, пыльным ветром, заставляя прикрывать глаза и натужно кашлять. — Вот, значит, оно как… Впрочем, где ж ей ещё-то быть…
Из ночи доносилось пение, невидимый хор выводил низкое, грозное «аааа», среди деревьев то и дело вспыхивало что-то ослепительно-белое, но совершенно бесшумное.
«Сколько их там?»
«Много, — отозвалась Найда, припадая к земле. — Не умею счесть».
— Значит, и впрямь много… Ну что ж, поглядим, посмотрим…
Последние полсотни шагов пробирались ползком, оставив коней позади.
Вот он, Ниггурул, как на ладони. Вздымающаяся, колышущаяся, живая поверхность, выставившая чёрные копейные острия — и сплетшиеся с ними, схватившиеся живые зелёные деревья. Тут и там на чёрной земле — или это уже и не земля вовсе? — вспыхивали режущие глаз белые огненные шары. Виднелись кучки эльфов, сгрудившиеся вокруг живых, зелёных деревьев, их листва казалась прозрачной и призрачной в жёстких и слепящих снежно-ярких лучах.
— Что они тут делают, старушка? И где Борозда?
«Здесь», — чёрный нос Найды указывал на тесный кружок Перворождённых примерно в сотне шагов от Лемеха. Стояли они на расстеленных зелёных коврах, отсюда казавшихся раскатанными полосами обычной луговой травы.
— Колдуют, значит… — процедил сквозь зубы Лемех.
Высокий эльф отделился от группы, направил вниз нечто вроде короткого посоха или жезла с ярко светящимся пурпурным набалдашником. С жезла сползла пылающая ярко-белым капля, шлёпнулась наземь, и Лемеху показалось — он ощутил, как дёрнулся, точно от ожога, Ниггурул.
Ему тоже было больно.
А потом эльфы как-то сдвинулись, раздались в стороны, и Лемех увидал Борозду. Далеко и лиц не различить, но отчего-то хуторянин ни на миг не сомневался. Она тут.
Эльфийка стояла, опираясь на костыль, и в странно скособочившемся теле, опущенном левом плече и нелепо задранном правом явственно ощущался тяжкий излом, оставшаяся незалеченной рана.
— Что ты тут задумала, ведьма? — сквозь зубы прошипел хуторянин.
И, словно услыхав его, Борозда резким рывком вскинула голову. Справа и слева вспухли клубы беспощадного белого пламени, смывая тени с лица эльфийки, обращая в снежную маску; чёрными оставались только глаза, и смотрели они сейчас прямо на Лемеха.
Мороз продрал по спине хуторянина, далеко не робкого десятка, Лемех вдруг ощутил, как его собственная самость словно истаивает, подобно воде, брызнутой на горячие камни очага. Чернота надвигалась и сдавливала, оставались лишь размытые слепящие пятна огней.
«Ты здессссь», — раздалось шипение. Нет, не змеиное и не злобное. Так на пределе сил и дыхания, на последних крохах исходящего из груди воздуха может бросить человек, целиком и полностью занятый чем-то совершенно иным — и донельзя, жизненно важным.