— Ещё как заставишь! Сам видел, как сыновьям моим головы задурили!
Полночь только отмахнулся и отошёл. Лемех с усилием повернул голову — Гриня по-прежнему водил руками над лбом и щеками проклятой эльфийки, чтоб её приподняло да шлёпнуло!
Ему пришлось ещё долго глядеть, как возились эльфы и Гриня, приводя эльфийскую чародейку в чувство. И всё это время сын даже не взглянул на Лемеха. Скользнул глазами пару раз безразлично, словно по валуну или коряге, — и всё.
Смог подняться Лемех уже почти перед самым рассветом. Никто из эльфов с ним больше не заговаривал, никто даже не смотрел на него.
Мало-помалу силы вернулись, питьё подействовало. Верная Найда не отходила ни на шаг, лежала, прижавшись, согревая собственным теплом.
Наконец Лемеху удалось подняться. Кряхтя и спотыкаясь, словно древний дед, добрёл до того места, где оставались кони, — оказалось, кто-то задал им корма и совсем недавно сводил на водопой. Спасибо эльфам и на том, как говорится.
Лемех трясущимися руками расстегнул седельную сумку, достал флягу с добрым домашним первачом, отхлебнул. Вот это совсем другое дело, не то что эльфийская алхимия. Разом в голове проясняется.
От Ниггурула эльфы исчезли. Оставались только деревца, и среди них — знал Лемех — и соседская Зарёнка. Хранители якобы.
какое-то время он стоял, надеясь в сером предрассветном тумане разглядеть хоть одного «обернувшегося человеком» стража.
На чёрном поле ничто не двигалось.
Как того и следовало ожидать.
Хуторянин зло сплюнул.
«Надо выбираться отсюда, старушка. Теперь-то Гриню сможешь отыскать?»
«Смогу, хозяин», — только и ответила Найда.
кое-как перекусив оставшимися ещё домашними подорожниками, человек и собака вдвоём двинулись по следу.
Лемех ничуть не удивился, когда путь им преградили десятка три эльфов — целое войско. Найда предупредила вовремя, но деваться хуторянину было некуда, их стремительно взяли в кольцо.
Он поднял самострел.
Сверху, с толстых ветвей, по которым спокойно мог пройти человек, с боков, из густых кустов — отовсюду в него целились эльфьи стрелки, и укрыться было негде — в конце концов они в своём родном лесу.
Лемех остановился. На лицо вполз волчий оскал.
— Остановись, человече.
— Ты, Борозда? Давненько не виделись.
Невидимая среди ветвей эльфийка усмехнулась.
— Я же знаю, что ты не сдашься и не повернёшь назад.
— И что? Решили со мной покончить? Но я просто пришёл за своим.
— Твои сыновья не твои.
Лемех молча поднял самострел.
«Один раз я не промахнусь, ведьма. Как бы быстра ни оказалась твоя магия. Даже утыканный стрелами, я не промахнусь. Ты знаешь это».
«Знаю, — вздохнули у него в сознании. — Но как сделать так, чтобы ты поверил, Лемех? Нам нужны люди, нужны такие, как ты, Гриня, Ариша, Зарёнка. Моя гордость Перворождённой кричит криком от такого признания, но это правда. Нам нужен хлеб, нужны людские мечи, нужны людские чародеи. Но нужны под нашим началом, под нашей командой, никак иначе!»
Лемех неторопливо взял самострел на изготовку.
«Не надо, — жалобно попросила эльфийка. — Я не боюсь умирать, в отличие от многих своих соплеменников. Я слишком часто делала это… там, в Ниггуруле».
«Красивые слова, ведьма, ничего более. Ты жива, ты не погибала. Всё прочее — выдумки. Умереть можно только один раз».
«Что мне сделать, чтобы ты мне бы поверил? Чтобы поверил в наше дело? — почти простонала она. — Я думала, после Ниггурула сомнений уже не останется, но…»
«А что я видел? Что? Видел только, как вы живьём закопали девчонку, мою соседку. Вот это видел. А всё остальное… мороки, видения, навь!»
«Как же ты веруешь в Спасителя?! — перебила Борозда. — Если ничто тебя не убедит, даже виденное своими глазами?!»
«Спасителево слово истинно, сердцем чую, — сердито отозвался Лемех. — А тут ложь на лжи! Яви мне Зарёнку, живую и невредимую, если правда, что хранители могут обратно оборачиваться!»
«Тогда ты отступишься?» — немедля выпалила Борозда.
«Отступлюсь?! Никогда! Но, быть может, прислушаюсь к тебе чуть больше».
«Но я могу обмануть тебя, — заметила эльфийка. — Моя магия сильна. Могу показать тебе всё что угодно, заставить поверить во всё что угодно…»
«Зачем же сейчас время тратишь? Зачем убеждать стараешься?»
Тяжкий вздох.
«Ложь разрушает магию. Когда-то мы пробовали… обманывать. Ничего не получилось. Ниггурул креп не по дням, а по часам. Не помогали и жертвоприношения. Магия крови оборачивалась собственной противоположностью. Ниггурул обретал новые и новые силы — до тех пор, пока к нам не присоединился первый человек. Сам, по доброй воле. И… мы одержали первую победу за много-много лет. Настоящую победу. Остановили прорастание Ниггурула за черту. Перерезали пуповину. Иначе его твари не оставили бы в окрестностях Зачарованного Леса ничего живого, и ваши хутора бы тут не стояли, Лемех.
Для гордости и чести Царственных Эльфов это был страшный удар, человече. Многие так и не оправились. Иные нашли выход в… войне с вами, пусть даже и малой. Ты видишь, я от тебя ничего не скрываю. Теперь веришь, что я покажу тебе истинное преображение Зарёнки, а не дурной морок?»
«Сперва покажи, а там посмотрим», — отрезал хуторянин.
«Сегодня вечером».
«И я должен увидеть сыновей».
Снова вздох.
«Вы просто потратите время на брань и расстанетесь с тяжёлыми сердцами, вот и всё».
«Не решай за меня, эльфка!»
«Хорошо, — её мысли полнило тихое отчаяние. — Будь по-твоему, Лемех. Хотя если бы ты попросил о чём-то ином… что мы с тобой оба видели, когда стояли там, на чёрной земле… Ты ведь помнишь, как это было».
Вызов.
«Помню, Борозда. Помню, как брал тебя, словно молодой, когда целую ночь мог пить-гулять, с полдюжины девок осчастливить. Всё помню. Да только давно времена те канули, любовь я не покупаю. И не получаю взамен. Если ты до сих пор не поняла…»
«Другие твои соплеменники не столь целомудренны», — усмехнулась Борозда.
«Какое мне до них дело, Перворождённая? Я пришёл за сыновьями. Верни их».
«А если бы это стало моей ценой?»
«Я не играю в эти игры. Гордая эльфка хочет посмеяться».
«Ты бы отказался? От меня и… от своих сыновей?»
«Я не говорю о не случающемся. Мне не нужны твои насмешки. Верни Аришу и Гриню, потом всё остальное. Но я уже втолковывал это Полночи — если вам нужны союзники, вы избрали донельзя кривой путь».
«У Царственных Эльфов свой путь, свой долг и свои союзники, — вздохнула Борозда. — Хорошо. Возвращаемся. Сегодня вечером увидишь всё, чего просил. И сыновей. Только… не надо больше никого оглушать и вязать, ладно?»
«Если никто не станет мешать мне».
«Договорились».
День они с Найдой вновь провели в жилище Полночи. Сам эльф почти не показывался, явившись уже ближе к вечеру.
— Уффф, — совсем по-человечески выдохнул он, срывая с головы щегольскую шапочку. Залихватское перо чуть не вывалилось на пол. — Понял теперь, как мы тут живём? Хоть и прозываемся «царственными»?
— Нет, — покачал головой Лемех. — Так и не понял. Как живёте без настоящего правителя; самовластного, который никакими Советами не обкладывается, как обходились без полей-огородов раньше и отчего вам теперь так уж сильно наш хлеб занадобился; наконец, так и не взял я в толк, откуда этот Ниггурул взялся, кто вас на стражу поставил и когда — и чем! — всё это кончится.
— Я ж тебе во всех подробностях отвечал! — всплеснул руками Полночь, словно учитель, поражённый внезапной тупостью обычно сообразительного ученика.
— Отвечал, да толком так и не ответил, — парировал Лемех. — Слов-то много сказано, однако толку как не было, так и нет.
— Снова спрашивать станешь? — с унылой безнадёжностью осведомился эльф.
— Неет, не стану. Всё равно не скажешь, юлить станешь, привирать, а я не люблю, когда хорошему человеку так изворачиваться приходится.
— Юлить? Привирать?! Хорошему человеку?!
— Ну только не злобься, да, Полночь? За «человека» — ну, прости, коль тебе это так уж поперёк горла. А для меня так это — напротив, похвала. Я б с тобой где-нибудь в Кинте с охоткой погулял бы. Тебе б наша рота приглянулась, вот честное слово. Да и ты ей, помяни моё слово.
— Спасибо на добром слове, — с непроницаемым лицом отозвался эльф. — Значит, сгодился б я для «Весельчаков Арпаго»… учтём на будущее.
— Учти, учти. А пока давай про что иное речь вести. Борозда мне ведь пообещала, что…
— Я знаю, — перебил эльф. — Сегодня вечером. На Ниггуруле.
— Вот и славно, что знаешь. Хлебнуть хочешь? Своё, домашнее. Сам варил. Забористое, с горлодёром. Не хуже гномьего «молота».
— Нет, спасибо, — содрогнулся эльф. — Доброе вино у нас в почёте, но его пьют, водой разбавляя…
— Только портят, значит, — перебил Лемех. — Не, туго тебе б пришлось в роте, Полночь. После дела выпить — не чтобы вповалку, а так, некую малость должную — первое дело. Иначе и рассудком в Кинте помутиться было недолго.
— Это ещё почему? — невольно заинтересовался эльф.
— А вот потому. Возвращаешься ты, скажем, из-за Стены, гнёзда змеиные повыжигав, а тебе навстречу твой, скажем, первейший друг шагает, который уже полгода как сгинул. Шагает, словно живой, рукой, значит, машет, улыбается…
С лица Полночи сбежала улыбка.
— Мертвяк? Подъятый? Некромантия? — он спрашивал быстро, словно о чём-то давно и неприятно-близко знакомом.
— Мертвяк? Не, не бывало там мертвяков. Мертвяки — это север, восток, Мекамп, Эгест, Аркин, Салладор порою. Друг твой это, живой, понимаешь?
— Ясно, что с подвохом дело. Хочешь, чтобы я угадал?
— А что, и угадай. Всё время проведём — лучше, чем друг на друга злобно щуриться.
— Это ты хорошо сказал — насчёт щуриться. Попробую. У друга твоего на шее какая-нибудь змея сидит, ужалить грозится, чтобы делал то, что им надо?
— Не. Это выходит, что змеи разумные, а таких там не случилось, иначе они б от всего Кинта мокрое место б оставили. Хоть и похоже ты обсказал.