— Гм. Не знаю тогда. Змеи — они ж сожрать норовят, вот и всё.
— Не все, Полночь, не все. Не зря мы их гнёзда искали-выжигали. Что я тебе рассказываю, всё взаправду, никакие не выдумки. Идёт тебе навстречу твой друг, да только от него одно только обличье и осталось.
— Это как же?
— Да вот так. Змеи мелкие, что жили большими колониями, навроде муравьёв, выучились так жертву выедать изнутри и сами там устраиваться, что тело и шагать могло, и руками двигать, и смотреть…
— Постой, постой, ты ж сказал — идёт к тебе твой друг и рукой машет? Он что же, не мёртвый был?
— Не мёртвый и не живой, Полночь. Память осталась, а над прочим власти у него нет, как нам наш маг тогда объяснял. Ну, объяснялто он уже после, а тогда… лихо пришлось.
— Лихо?
— Ага. Потому что… друг это мой был, друг ближайший, одним плащом укрывались, одну горбушку делили, плечом к плечу стояли, друг другу спину защищали.
— Понимаю, — осторожно кивнул Полночь.
— Да, наверное… вы ведь тоже сражаетесь. Так вот, народ у нас из джунглей хоть и редко, да выбирался. Случалось. Везло кому-то. Правда, чтобы спустя столько дней — не упомнить, но всякая ж вещь когда-то впервые да выходит? В общем, кинулся я к нему тогда, хорошо, десятник дядька Вышеслав меня… э-э… мне… в общем, дал мне древком по голове. Не добежал, короче говоря. И хорошо, что не добежал, потому что иначе мы бы с тобой тут речей не вели, Полночь.
Дядька Вышеслав тогда в упор два дрота арбалетных в того всадил, и оба — в голову. Мастер был, никто так стрелять б не смог, мне до него как до Ордоса пешкодралом. В общем, завалился… этот, тело упало, значит, а из него змеюки так и драпанули. Рубили мы их с дядькой, рубили — ни одна не ушла.
— Значит, они таки говорили ему, что делать? Змеи эти?
— Не, — покачал головой Лемех. — Они ядом его затуманивали, так, что одно только желание оставалось — к своим добраться, за Стену. А там они в толпу бы порскнули — Спаситель один ведает, скольких бы перекусали-перетравили. Яд-то у них такой, что ящера свалит.
— Не пойму только, как же они до такого… додумались? Нет, они ж не думают…
— Инстинкт, как нам наш учёный маг втолковывал. Дельный был старик, с Волшебного Двора самого. Мол, так эти змеюки на броненосцев охотились. Шкура у тех тварей такая была, что змейкам её не прокусить ну вот просто никак, а пуще всего прочего лакомы те змеи были до броненосцевых детёнышей. В логово пробраться — никак, у мамаши нюх такой, что любую змею заметит - затопчет сразу. Вот и приспособились. Искали раненых, в ловушку попавших, чтобы кровь открытая…
— Кровь, когда из раны вытекает, её же и очищает, — заметил Полночь. — Недаром яд из ранки всегда выдавливать сразу надо.
— Ну, за что купил, за то продаю, — развёл руками Лемех. — как-то вот приноровились эти змеи раненых броненосцев в собственное оружие превращать. И с нами попытались тот же фокус проделать.
— М-да. Только и скажу — хорошо, что вы их гнёзда выжигали. Я бы, правда, ещё посмотрел, нет ли под теми лесами такой же вот твари, как под нашим. Уж больно похоже.
— У вас тоже такие змеи имеются?
— Нет. Но и Гончих, и других — словно чья-то воля направляет. Несложно угадать чья.
Лемех хотел было спросить, знают ли эльфы, почему у Тёмной Птицы в глазах по четыре зрачка, но тут Полночь вздрогнул, прижимая пальцы к вискам.
— Зовут, — он резко поднялся.
— Куда? Только разговорились…
— Твари Ниггурула, — с неожиданной высокопарностью ответил Полночь, ныряя в спальную камору. — Прокопались опять. Бой идёт. Эльфийская стража вся уже там.
— Тогда я с тобой, — поднялся Лемех.
— Как угодно, — Полночь торопливо вооружался.
— У тебя кольчуги лишней не найдётся случаем? Я за сынами шёл, не на войну. Своё дома оставил.
— На месте дадут, — эльф затянул подбородочный ремень высокого и вычурного шлема с острым навершием и подобием двух лебединых крыл по сторонам. — Только поспешай тогда, Лемех.
Неслись верхами. Хуторянин впервые увидал эльфийских скакунов — тонконогих и тонкошеих, с точёными головами и длинными гривами, каких никогда не бывает и быть не может у простых, неволшебных коней. Расчёсывать такую — мука мученическая, а уж как за ветви и сучья цепляться должна! Однако вот не путается и не цепляется — не иначе, эльфья магия опять.
На тропах к ним присоединялись другие эльфы, все — верхами и с длинными луками. Не похоже, что Полночь вёл этот отряд — все сами знали, куда направиться.
Они с разгону вылетели на редкий в Зачарованном Лесу высокий берег говорливой речушки, огибавшей вытянутый подковой древний холм. Земля ощутимо дрожала, кони Лемеха упирались и храпели в страхе, и даже сердитое гавканье Найды, обычно работавшее лучше хозяйской плётки, ничего не могло сделать.
— За мной! — понятным Лемеху языком крикнул Полночь и тотчас же скомандовал что-то ещё уже по-эльфийски. Спешившись, эльфы бегом бежали вниз по склону, на ходу натягивая луки.
Обращённый к реке склон холма сейчас кипел, земля обваливалась целыми пластами, погребая под собой нежно-розоватые венчики водяных лилий. Из открывающихся чёрных нор лезли Гончие вперемешку с прыгунцами, вспархивали крылатые нетопыри размером с кошку — и тех, и других доводилось встречать стрелами с частокола родного хутора.
Были и другие, неведомого прежде вида. что-то навроде сухопутного краба аж с четырьмя клешнями, были пауки ростом человеку по плечо — с последними Лемеху дважды пришлось схватываться, когда только устраивал своё хозяйство, и больше они не появлялись.
Нельзя сказать, что под ними «земли видно не было» или что «валили их многие множества». Но чтобы сожрать десятков пять эльфов-стрелков и почти столько же копейщиков со щитоносцами — людей, этого хватит.
Да, вот она, Эльфийская Стража. Не знал, что вас уже столько набралось, подумал Лемех, привычно вскидывая самострел.
Отряд Полночи лихо ударил в бок бросившейся вперёд своре, запели знаменитые эльфийские луки, бело-оперённые стрелы одна за другой поражали Гончих в головы, бока, лапы; но твари продолжали бежать, хоть и хромая, хоть и завывая от боли.
Стрелы летели и через речку, лучники били через головы изготовившихся к отпору щитоносцев и пикинёров. Лемех разрядил самострел, попал оба раза — под лопатку и в голову ближайшей Гончей; «его» бестия оказалась единственной, что повалилась в высокую влажную траву, извиваясь и корчась в судорогах.
— Людское железо, Лемех! — крикнул ему через плечо Полночь. — И выстрел отличный!
Хуторянин не ответил — торопился перезарядить арбалет.
Найда бесстрашно кинулась на катающуюся Гончую, челюсти привычно сомкнулись у твари на горле, и та враз перестала биться.
Лемех крякнул, с натугой взведя обе дуги самострела. Спасибо гному-умельцу, загулявшему в своё время вместе с «Весельчаками». На него, Полночь и явившихся вместе с ними эльфов повернул целый клин Гончих, над головами взвихрились нетопыри, бросались вниз, целя когтями в лицо. Стрелы сбивали их наземь, но порождения Ниггурула и не думали умирать. Визжали, катаясь по траве, их топтали лапы Гончих, но нетопыри неуклюже, боком, кое-как прыгали к лучникам.
В середине, где строй эльфов прикрывала щитоносная фаланга людей, дело обстояло получше: длинные пики приняли на себя первый натиск Гончих и прыгунцов, клыки бессильно грызли окованные железными полосами древки, а через головы людей часто и метко летели стрелы: и те твари, кого нашла и людская, и эльфийская сталь, умирали.
Лемех ещё трижды разрядил самострел, на выбор выбивая самых крупных и быстрых Гончих. С мелочью вроде прыгунцов и нетопырей справятся и сами эльфы — он пнул подобравшегося слишком близко подраненного крылатого зубохвата, и тот только взмякнул; вертясь и крутясь, молотя сломанными крыльями, отлетел шагов на двадцать и там замер, жалобно, совсем нехищно пища.
Против всех ожиданий из открывшихся ходов не хлынула «неисчислимая орда». Несколько десятков Гончих, наверное, сотня прыгунцов и ещё столько же нетопырей. Ну и, пожалуй, десятков пять совсем уже странных созданий, всякой твари по паре. А потом в раскрытых устьях проходов что-то сверкнуло, грянул гром, и земля, тяжело вздохнув, осела.
«Борозда. Небось и здесь успела».
Бой кончился не вдруг и не сразу; и чудовища не дали себя перебить так просто. Иные из них и вовсе кинулись наутёк, едва выбравшись на белый свет. Не иначе, как искать добычи за пределами Зачарованного Леса.
— Вот и всё, Лемех, — Полночь тяжело дышал. Изысканную коричневато-зелёную броню эльфа испятнали отметины клыков и когтей, она потемнела от попавшей на неё крови чудовищ. — И спасибо. За те две стрелы.
— Не стоит, — хуторянин сидел на земле, тщательно оттирая от брызг крови самострел. — Худо их берёт ваше железо, что и говорить. Как только раньше справлялись?
— Раньше брало, — эльф устало присел рядом. Лицо у него казалось серым, взгляд — пустым. — Хорошо тебе, человеку. Видишь чудище — стрелу ему в башку, и вся недолга.
— А при чём тут «тебе, человеку»? — искренне изумился Лемех, даже бросив чистить арбалет.
— Когда я убиваю Гончую, — еле слышно проговорил Полночь, — я вижу, как умирает эльфийская дева. Или девочка. Иногда — невеста.
— Блазнится, — кашлянул Лемех. — Зачарованный Лес, сам понимаешь. Да и этот… эта… это… Ниггурул, в общем — штука ой не простая…
— Вот я и говорю, хорошо вам, людям, — выдохнул Полночь, не глядя на заваленные телами берега речки. Люди из Эльфийской Стражи уже бодро взялись таскать туши Гончих.
— За задние лапы бери! Да не за эту, не видишь, охламон, на полужилке держится!
Лемех встал, невольно поморщившись — он вышел из боя невредимым, ни одной царапины, но всё тело ныло так, словно просидел сутки связанным, руки-ноги затекли. Кивнул Полночи, мол, давай тут, а что я с тебя дважды Гончих снимал — так у нас в «Весельчаках» за это благодарить было не принято. Сегодня ты спас, завтра тебя спасут. А потом, когда всё кончится, вместе в кабачке выпить можно будет.