— Б-батюшка, — Ариша нагнулся к брату. — Прости уж ты его, не знает сам, что говорит…
— Он уже всё сказал, — Лемех оставался спокоен, невозмутим, словно вновь оказавшись в строю «Весельчаков» перед очередным делом. — А ты? С ним согласен?
— Н-нет, — промямлил Ариша. Сильные руки вцепились в край столешницы. — Не согласен, батюшка. Только… только здесь и впрямь лучше. Дух захватывает! Ниггурул, чудовище спящее… и мы, Стражи во тьме, хранители… защитники… Батя, ты сам с нами быть должен!
— Это я уже слышал. А вот теперь вы сами послушайте, — и он не торопясь, подробно принялся рассказывать про Зарёнку. Щеки Ариши залило румянцем.
— Так вот и стоит теперь, — закончил Лемех. — Не человек, не эльф, не дерево — неведома зверушка.
— Она сторожит чудовище, — голос Грини задрожал от слёз. — Она хранит всех, она и другие, подобные ей. Не тебе её судить! — он оскалился, словно волчонок.
— Ещё затрещины захотел? — беззлобно осведомился Лемех.
— Нет судьбы выше! — заверещал Гриня придавленным котёнком. — Нет судьбы выше — других хранить! Других защищать! А ты, ты — только другими прикрываться и можешь!
— Выкричался, сын?
— Нет! Нет! И не выкричусь! Ты, ты, ты меня хотел лишить… хотел, чтобы я остался… чтобы как закуп, как холоп закупной на тебя б работал!.. — Гриня захлебнулся криком.
Ариша насупился.
— Брат, ну что говоришь-то? Я в Лес пошёл, потому что жизни хочу настоящей, скучно мне на хуторе-то. А батя нас не обижал, не ври уж.
Гриня только истерически всхлипнул.
— Что ж ты всё рыдаешь-то, сын? Чего боишься? — Лемех в упор глядел на младшего. — Мы в эльфийских владениях. За дверью — твоя разлюбезная Борозда. Правда, с женихом, но это, я так понимаю, тебя не смущает. Что я тебе сделаю?
— Уже сделал! — выкрикнул Гриня. Левое ухо его горело.
— Непочтительно с отцом говорить не моги, — отрезал Лемех. — Ничего тебе не содеялось от отцовой науки. Чай, не покалечил. А вот ты сидишь как на иголках. Дерзишь, грубишь — чего сказать-то хочешь? Чтобы я шёл, значит, своей дорогой — так я это уже слышал. Что Борозду любишь — тоже слыхал. Что она тебе пообещала-то? Что обнимет и приголубит, а жених, мол, побоку, потому что у тебя «сила» имеется?
Гриня покраснел так, словно его сунули в кузнечный горн и как следует раскалили перед тем, как уложить на наковальню и начать охаживать молотами.
— Вишь, угадал я, значит. Нужно эльфам от тебя что-то — и они собственные брачные клятвы забудут. И как станут тебе данное обещание держать — поистине не знаю, Гриня. Не знаю.
Пунцовый сын не отвечал.
— А ты, Ариша? Ну ладно, скучен тебе хутор, зачем сюда-то? Я на народишко местный, который из Стражи, хоть и мельком поглядел, а до сих пор тошно. В нашей роте таких бы после первого дня вышибли. Или держали б в лагерных рабах. Ты таких в друзья-товарищи хочешь?
Старший сын пожал плечами.
— Прости, батюшка, но в Страже каждый за себя. кто-то на сам Ниггурул выходит, хранителем становится, кто-то в войске, кто-то в обслуге — такие тож есть, спокойной жизни захотевшие. Нет мне до них дела.
— Глупо, сыне. С кем на поле боя выходишь — они тебе как родня должны быть. За кого ты жизнь отдашь, как и они за тебя.
— Тут оно не так, — покачал головой Ариша. — Твари — они ведь не то что люди. Гончих эльфийская магия бьёт, мы так, на подхвате. Наше железо только чуть-чуть нужно.
— Это Борозда тебе поведала?
— Нет, Полночь, — потупился старший сын.
Это было неправильно. Ариша ж не дурак, сколько он, Лемех, ему историй рассказывал про собственную молодость, про роту, про то, как спину друг другу защищали, как без этого никуда не деться было? А тут он вдруг — «неважно»!
— Ничего ты нам не скажешь такого, чтобы нас отсюда увести! — вновь вскинулся Гриня. Он то начинал огрызаться, то впадал в какую-то непонятную прострацию, тупо глядя перед собой. — Лес наш дом! Борозда — моя судьба!
Лемех помолчал.
— Что ж, сыны мои, отец может вас лишь до каких-то пор неволить. Коль твёрдо решили, то прощевайте. Матери хотите чего сказать напоследок?
Ариша закусил губу, в глазах его застыло страдание. Гриня, напротив, лишь фыркнул.
— Не знаю я никакой матери. Лес мне и отец, и мать. А ты иди. Надоел.
Он напрашивался на ещё одну оплеуху, но Лемех лишь усмехнулся.
— Что ж, смел ты и впрямь, когда твои дружки-эльфы вокруг. Ну, а коли такой смелый, так бери меч да выходи во двор. Придётся, видать, тебя по-настоящему учить. Как не учил ещё ни разу.
Ариша дёрнулся было, но Гриня уже кричал, брызгая слюной, приседая и дико выпучивая глаза:
— Нет! Нельзя меня! Нельзя! Я нужен! Без меня никак! Борозда!.. Она… она… меня тоже любит! Она не даст! Не позволит!
— Идём, — железные пальцы Лемеха сомкнулись на запястье у Грини.
— Батюшка… ну не в себе он, не в себе, — попытался встрять Ариша.
— В себе или не в себе, а за длинный язык учат, — Лемех без особых усилий выволок упирающегося Гриню под ночное небо. — Ну, чего замер? Меч тебе не дали, что ль? Ничего, сейчас добудем. Эгегей! Полночь! Клинок не одолжишь? Одного мальца надо жизни поучить.
Месяц, Полночь и Борозда так и кинулись к ним.
— Ты чего задумал, Лемех?!
— Парень всё забыл, чему я его учил. Пора напомнить.
— Может, учитель скверный попался?
— Полночь, так как, одолжишь меч-то? А то смешно сказать, взяли мальчишку в вашу Стражу, а даже захудалого клинка не подарили.
— Гриня не мечом сражаться должен, — вступила Борозда. — Да отпусти же ты его, Лемех!
— Ты что ль взаправду ему обещалась? Обещалась полюбовником сделать?
Против всех его ожиданий, что Месяц, что Полночь, что сама Борозда и бровью не повели.
— Об этом, — сладко улыбнулась эльфийка, — не с тобой говорить мы будем. Всё, Лемех, кончилось твоё время. Девчонку и сыновей мы тебе показали. С тобой никто из них назад не вернётся. Уходи из нашего леса и не возвращайся… если, конечно, не надумаешь сам в Стражу вступить.
— Спасибо за ласку, за совет, за кров тоже спасибо, — Лемех не отпускал извивающегося Грини. Ариша неловко топтался подле него. — Но когда на меня мальчишка глупый лается, я такое не спускаю. Ну, дадите меч-то? Или что у вас там найдётся?
— Не дадим, — бросил Полночь. — Не дури, Лемех. Не знаю, на что ты рассчитывал, когда хотел сыновей увидеть, но…
«Помоги мне, — сказала Тёмная Птица. Сказала ясно, отчётливо, как никогда раньше. — Помоги, и сыновья вернутся к тебе».
Лемех потряс головой. Устал, чудится невесть что.
— Тогда я и без меча справлюсь, — он швырнул Гриню наземь, как привык в Роте. — Вставай давай. Не даёт твоя хозяйка даже оружия тебе, так что придётся одними кулаками тебя учить.
Гриня затравленно огляделся. Трое эльфов глядели хоть и с лёгкой озабоченностью, но вполне умиротворённо, словно ничего особенного и не делалось.
— Не бойся, мой Гриня, — улыбнулась Борозда.
Кулак Лемеха почти поднял парня на воздух, отбросив на добрую сажень и заставив корчиться на земле, судорожно хватая воздух раскрытым, как у пойманной рыбы, ртом. Борозда взвизгнула совершенно не поэльфьи, Месяц спустил тетиву, однако стрела его пропала даром, скользнув над самым плечом хуторянина. Жених Борозды вытаращил глаза, словно само небо начало рушиться ему на голову.
Полночь гикнул, закрутил меч над головой, оказался рядом с Лемехом, но эльфийский клинок только проскрежетал, столкнувшись с топором хуторянина. Борозда вскинула руки, меж пальцев заструился голубоватый огонь. Ариша, сообразив, что к чему, рыбкой нырнул за ближайшую изгородь.
Лемех остался один против троих эльфов. Мечник, стрелок и чародейка. Хуже не придумаешь.
Он ушёл от второго выпада Полночи, извернулся, вскидывая самострел одной рукой. Мышцы плеча, казалось, сейчас разорвутся, однако он сумел выстрелить — и раз, и два, посылая один дрот в голову Полночи и второй — в Месяца.
Лемех почти не сомневался в том, что случится, не знал лишь, как это будет выглядеть. Из рук Борозды вырвался шар призрачного голубого же пламени, стремительно вспухший огромным пузырём. Оба дрота со звоном отлетели от внезапно возникшей преграды, но сама чародейка зашаталась, оседая со стоном наземь.
«Я помогу сейчас, а ты потом, — сказала Тёмная Птица. — Или они убьют тебя прямо сейчас».
Полночь уже налетал, крутя мечом сверкающую мельницу, и некогда было перезаряжать самострел; но зато теперь у Лемеха оставалось лишь двое противников, потому что Гриня по-прежнему скулил на земле, а Ариши не было видно.
Топор и тонкий клинок эльфа сошлись, Полночь атаковал с быстротой молнии, и Лемех, скрежеща зубами, подался назад. Месяц отчего-то не торопился выстрелить вновь, вместо этого кинувшись к распростёртой на земле волшебнице.
— Прекрати, Лемех! — Полночь фехтовал с небрежным изяществом, тесня и тесня хуторянина. — Прекрати, это глупо. Тебе меня не одолеть, а я не хочу тебя случайно поранить.
Всё это он проговорил ровным голосом, совершенно не запыхавшись.
Лемех только и мог, что рычать в ответ. Меч проклятого эльфа, казалось, был всюду, мелькал то справа, то слева, то подныривал снизу, то грозил обрушиться сверху. Найда бросилась, норовя вцепиться в сжимающую клинок руку Перворождённого — тот с ленивой грацией уклонился, обрушив эфес собаке на голову.
Найда рухнула, словно убитая наповал.
— Не хотел, Лемех. Она будет в порядке, я её не убивал!
Проклятый эльф, проклятый — теснит, теснит, и умения бывшего наёмника не хватает. Лемех едва сдерживал атаки, не давая себя обезоружить.
Месяц так и стоял на коленях подле распростёртой Борозды; и Гриня, и Ариша не показывались.
Шаг назад, ещё один, ещё…
«Я помогу тебе, Лемех, — голос Тёмной Птицы становился всё настойчивее. — А ты поможешь мне».
Он не ответил — просто не успевал.
Месяц вдруг выкрикнул что-то по-эльфийски, резко, встревоженно.
Глаза Полночи сузились.
— Прости, Лемех, не могу больше терять с тобой времени, — прежним спокойным голосом бросил он, словно и не размахивал мечом, словно и не сталкивалась сталь, словно хуторянин и не пытался раскроить ему череп тяжёлым топором. — Помоему, тебе следует отдохнуть.