Серебристый узкий клинок мелькнул раз, другой, ослепляя Лемеха отблесками, но прежде чем Перворождённый успел довершить начатое, откуда-то из-за спины у него вывернулась фигура Ариши.
Могучий парень со всего размаха опустил увесистый корявый сук прямо на затылок Полночи.
Эльф так и застыл с разинутым ртом, глаза полезли из орбит. А потом медленно рухнул ничком.
— Батяня, цел? — подскочил Ариша. Лемех только и мог сипеть в ответ — грудь горела от нехватки дыхания, бок жгло болью. Он согнулся в три погибели, тяжело опираясь на топор.
— Батя? Не зацепило? Не ранен нигде? — это был прежний Ариша.
— Нет… сынок.
— Тогда бежим. Гриньку я потащу, — парень махнул рукой куда-то к зарослям.
— Ккуда?! — прошипел Месяц, выпрямляясь. Стрела смотрела прямо в грудь Лемеху. — Лечь! Обоим!
Ариша слепо пошёл на него, взяв наперевес свой сук.
Губы эльфа сложились в презрительную гримасу.
— Нет! — успел выкрикнуть Лемех, но поздно.
— тебя-то я пристрелю с особым удовольствием, предатель, — Месяц надменно склонил голову набок, словно норовя получше прицелиться, и отпустил тетиву.
«Я помогу тебе, — вновь сказала Тёмная Птица. — Борозда глупа, она открыла мне дорогу к тебе. Я помогу. Но и ты должен помочь мне».
Бело-оперённая стрела пронеслась над плечом Ариши. Промахнуться с такого расстояния не смог бы даже мёртвый — или мертвецки пьяный — эльф. Месяц только и успел потрясти головой, в полном недоумении глядя на собственные руки, когда импровизированная дубина Ариши обрушилась на него.
Месяц не был бы Месяцем, эльфом-воином, прошедшим неведомо сколько схваток и вышедшим из них победителем, если б дал уложить себя с одного удара. Он увернулся, гибким неуловимым движением выхватил собственный меч, отбросив подведший лук.
Но теперь он оказался один против двоих, и прежде, чем Перворождённый успел обмануть Аришу ложным замахом, Лемех врезался в него, опрокидывая наземь, подминая под себя; от души приложил топорищем, и эльф затих, дёрнувшись лишь раз.
Слабо тявкнула Найда. Слабо и виновато, мол, прости, хозяин, не смогла.
— Ариша… молодец, — Лемех всё не мог отдышаться.
— Спасибо, батюшка, — сын опустил глаза. — Бежать отсюда надо, бежать скорее. Гриньку возьмём — и ходу!
— У меня кони рядом, — хуторянин наконец смог выпрямиться. — А что ж с… с Гринейто?
— Да что ж? — бесхитростно пожал плечами Ариша. — Угостить пришлось тем же дрыном. А то совсем сбесился, бедолага.
— А… а ты?
— А что я? Я для того и пошёл с ним, батюшка, чтоб приглядывать. Прости, что сразу не сказал, что лицедействовал… что говорил непочтительно. Он поверить должен был. Ну, и потом только и ждал, чтобы момент улучить.
Лемех только и смог, что хлопнуть сына по плечу.
— Последнее дело тут осталось. Оружие у них не забирай, а вот Борозду свяжи. Свяжи и давай ко мне на седло. Она нам щитом послужит, когда из чащи выбираться станем.
— Батюшка, ты уж не серчай на Гриньку-то, он и впрямь не в себе, — жалобно попросил за брата Ариша. — Околдовала она его. И… а почему мы уходим? Почему только Борозду? Надо было б им глотки-то перерезать.
Он закончил буднично, словно речь шла самое большее о том, чтобы забить давно откармливаемого кабанчика.
— Нет, Ариша. — Они ехали по узкой тропе, почти наугад, просто к краю Зачарованного Леса. — Нам отсюда выбраться надо, пусть живут. Они в нашей власти были, все трое — и мы их пощадили. Хорошо б, чтобы поняли — мы крови не хотим, но, если надо, на что хочешь пойдём.
Бледное лицо Борозды, посиневшие веки, закрытые глаза, бессильно мотающиеся руки, спутанные грубой верёвкой. Летит назад тропа, вроде б должна вести к окраине эльфийских владений, и что-то не видать здешних хозяев; как ни торопится Лемех, скоро не получается — и пути не знают. Хорошо ещё, что Найду Ариша на седло взял, кое-как уместились с Гриней.
«Все эльфы сейчас на Ниггуруле, — сказала вдруг Тёмная Птица. — Я помогаю тебе. Там сейчас весело».
— Спасибо… — с невольной растерянностью прошептал Лемех.
«Но ты должен мне помочь, — теперь в низком и полном силы голосе Птицы крылась угроза. — Мне не выбраться, но как только я перестану держать недалёких эльфов на чёрном поле — тебе конец».
— Но ты же… уничтожишь всё…
«Потому что тебе так сказала Борозда? Да, глядя на Ниггурул, трудно не поверить, верно?»
— Никак иначе и не подумаешь.
— Батяня, с кем это ты, батяня?..
Лемех только отмахнулся.
«Выбирай, — холодно сказала Птица. — Или ты помогаешь мне и возвращаешься домой вместе с сыновьями, или эльфы настигают тебя. Я могу ждать ещё очень, очень долго, а вот ты — уже нет».
— Ты же всё сожжёшь! Всё спалишь! Я видел тебя, видел молнии! И пойдёшь ещё дальше, за небо!
«Верно. Пойду за небо. Я оставалась пленницей здесь, в этом мире, слишком долго. Но почему ты так безоглядно веришь Борозде, что я именно намерена сжечь всё и вся?»
— Слово против слова. Ничего больше.
— Батя? Батяня? Про кого это ты?
Лемех только досадливо отмахнулся.
«Слово против слова, именно так; потому что ты просто выбираешь, чему лучше поверить. Ни Борозда, ни я тебя ни в чём не убедят. Потому что это будут просто слова или видения, что у магов — те же слова».
— Кто ты?
«Ты назвал меня Птицей. Пусть будет так».
— Ответь!
«Я пришла сюда давным-давно, на самой заре этого мира. Тот, кто меня породил и послал, ведом населяющим этот мир существам, которых ты зовёшь половинчиками. Вспомни, ты ведь у них бывал».
— Откуда ты знаешь, где я бывал?
Глухой смешок.
«Лемех, Борозда открыла мне дорогу к тебе, твоя память для меня — открытая книга. Я знаю всё, где ты был, я видела всё, что ты видел и что сам давно уже забыл. Но вспомни, вспомни половинчиков, вспомни их камни, украшенные странными для тебя изображениями, вспомни глаз с четырьмя зрачками…»
В горле хуторянина пересохло. Он говорил сейчас с пленённой Птицей, страшной Птицей, существом иного мира, исполненным неописуемой мощи, неведомым путём пленённой и заточённой здесь и мечтающей лишь об одном — свободе. Как ей можно верить? Что для неё слово, данное человеку?
«Ты прав. Ничто. Я видела рождение и смерть миров, я знаю тысячи тысяч наречий. Не я, но создавший меня прозревает самый первый миг, когда сущее явилось и воплотилось. Множество поколений родилось и ушло, а я ждала своего часа под Зачарованным Лесом. Ничего не жажду я больше, чем свободы, но я могу ждать ещё и ещё. А вот ты ждать не можешь».
— Это я уже слышал, скажи, чтобы я поверил!
«Невозможно. Тебя не убедит ничто. Только твоя вера, только твоя собственная вера. Поспеши, хуторянин Лемех. Эльфы уже сообразили, что к чему».
Мертвенно-бледное лицо Борозды. Эльфийка по-прежнему без чувств. Под копыта ложится тропа, освещённая чародейскими светильнями пущи Перворождённых. Сколько ещё до края, сколько до родных мест? Да и то сказать, найдёт ли он там покой? Или придётся бросить всё нажитое, сжечь дом, чтобы не достался супостатам, и на старости лет подаваться куда подальше? Эльфы ведь никогда не смирятся с таким унижением, нечего себя обманывать.
Но что, если Борозда права? кто-то ведь потратил огромные силы, чтобы заточить Птицу, чтобы вырастить Зачарованный Лес, чтобы привести в него самих Перворождённых. И всё это просто так? Забавы ради?
— Кто заточил тебя? За что? Как тебя победили, такую могущественную?
«Ты уверен, что поймёшь? Я стану называть имена и прозвания, что не скажут тебе ничего».
— За дело? Иль по произволу? Заточили за что? — повторил Лемех.
«Те, кто властвовал в этом мире задолго до прихода Спасителя, испугались меня и того, кто меня послал. Испугались настолько, что забыли распри, объединились и смогли загнать меня под землю. Я не хотела сражаться. Вырваться я бы смогла, лишь и в самом деле уничтожив весь мир, а этого я не желала. Пришлось ждать. Заточившие меня не могли нести вечной стражи, они слишком непостоянны, слишком капризны и потому позвали сюда эльфов, совсем юную в ту пору расу. Они гордо именуют себя Перворождёнными, но люди пришли в сущее раньше их. Просто родина эльфов была там, где не случилось ни людей, ни гномов. Отсюда и прозвание…
Вот так и возник Зачарованный Лес, Лемех».
— То есть ты ни в чём не повинна? Тебя загнали в вечную тьму от простого испуга?
«Я не повинна, но я и впрямь могу уничтожить Эвиал. Это правда».
— Но ты этого не сделала?
«Не сделала. Потому что моя темница — единственное место, что не поддастся моим молниям. Ты видишь, я говорю тебе, как есть».
Лемех не знал, о чём спрашивать дальше. Великие силы, загадочные пленители, тот неведомый, что послал её… Он, простой наёмник, в этом точно не разберётся. Всё правильно — слово Борозды против слова Тёмной Птицы. Одна говорит, что, вырвавшись на волю, пленница сожжёт своим пламенем весь мир. Другая — что навсегда покинет Эвиал, отправившись куда-то по своим неведомым делам по другую сторону небесного свода.
Кому верить? Никому?
Но эльфы — это всё-таки дело привычное, с ними и дрались, и мирились, и большой войны меж поселенцами и Зачарованным Лесом так никогда и не случалось. Так что, глядишь, и удастся от них удрать… куда подальше. Может, и в тот же Княжгород, хотя рука у князя ох тяжёленька.
Только бы удалось выбраться отсюда, из этой проклятой пущи!..
«Решил, что своя рубашка ближе к телу? — Тёмная Птица звучала в его сознании ровно, без чувств. Былое ощущение её презрения и ненависти куда-то ушло, растаяло без следа. — Решил, что просто убежишь? Что на твой век хватит? Что земли много, бывалому мужику с руками и головой, с семьёй и работниками всегда найдётся место, что устроитесь не хуже, чем здесь? Сказала бы, что нет, не устроитесь, но не поверишь. А потому — эльфы тебя настигнут, и очень скоро. И стрелы Месяца уже не полетят мимо».
— Если ты такая могущественная, почему ж не прикажешь им перебить друг друга?