— С этого надо было начать. Это печальные вести.
— Пойди туда. Если там Элд, то и ты там можешь быть. Разберись с этим. А мне отдай этого смутьяна из Кер Велла. Мы еще можем все повернуть вспять.
— Нет, — сказала Арафель, сжимая в руке камень. — Нет. Не сомневаюсь, что того хотят твои собратья. Но я не приму твой совет, Охотница. Никогда.
— Значит, боишься? — прошептала Смерть. — Или делаешь вид, что так мудра, что у тебя есть свои тайны. Скажи, что боишься, что не хочешь ничего менять. Но ради чего? Ради чего ты живешь? Ты говорила — чтобы хранить, чтобы препятствовать тому, чему сама виной, а теперь ты отступаешь, чтобы спасти лишь себя и свои деревья, и своего единственного любимца — но на сколько? И ради чего?
— Не трать на меня свой яд. Передай своим братьям следующее: Элд изменился, и теперь ты сказала мне, почему. И поверь, леса мои шире, чем были прежде, во всех направлениях. И я проводила время не в снах, нет. Хотела бы, но не могла, иначе и мне было бы все известно. И помни: держись подальше от Кер Велла!
— Эльфийское коварство! — взвыла Смерть и попыталась ухватить Арафель за рукав, но та уже ушла, растаяв. — Послушай! — закричала Смерть ей вслед. — Арафель!
Но она была бессильна использовать это имя. Она ничего не могла поделать с Ши и, в гневе затрубив в свой рог, она собрала гончих на охоту.
В Кер Велле говорили, что волки снова начали рыскать в холмах; и с лесистых вершин обрушилась буря, пустив грозовые тучи совсем не в том направлении — к востоку.
Но кое-кто в Кер Велле знал, в чем тут дело.
Арафель сжала камень обеими руками и закрыла глаза, и углубилась в себя, чтобы отыскать путь — так это стало не просто. Вернувшись в рощу серебристых деревьев, она вздохнула свободнее; но эльфийское солнце было закрыто тучами, и ей пришлось их разгонять, пока они не отошли к дальним пределам Аргиада в постоянно менявшуюся тень.
— Финела! — хлопнула она в ладоши, и примчалась к ней кобылица, стряхивая молнии с гривы. Арафель вскочила на нее и промолвила, куда ехать, и Финела вздрогнула под ней.
И хоть и неохотно, эльфийская лошадь пошла. И покинутый Аодан заржал ей вслед — печальный и одинокий звук в надвигавшемся мраке.
IV. Сердце Кирана Калана
Бранвин вышла за Кираном, осторожно скрипнув дверью и пропустив яркий луч света из зала на лестницу, где он сидел на ступенях, повесив голову и сжав руками колени, как сидел бы ребенок.
— Мой господин, — робко сказала она. — Киран, любовь моя.
Ее голос звучал так мягко и непривычно, что он вздрогнул, услышав его издалека, куда забрел и потерялся во мгле. Голос Бранвин тоже имел свою власть, совсем другую, и он должен был откликнуться и вернуться назад, когда она стояла так на коленях и с такой тревогой призывала его имя. Он растревожил ее, он не должен был ее волновать. Он ощущал тепло ее рук, прижимавших его ладони к нежным губам. Ее глаза пытливо всматривались в него, лицо наполовину было в тени, его тени, которую он отбрасывал из-за горевшего сзади факела. Это был его зал, его лестница, его трепещущий свет, и это слепящее марево шло из его трапезной, сиявшей огнями и пропитанной ароматами пищи. Оттуда доносились просящие голоса его детей: «Папа куда-то ушел? Что с ним? Отпусти меня, Барк!» и чей-то ответ: «Тихо! Успокойся, юный господин».
— Киран, — промолвила Бранвин и, угадав, взглянула туда, где у него саднило — на горло. Она протянула руку и коснулась его, взяла камень своими пальцами, и Киран метнулся, охваченный одновременно ужасом, любовью и страхом. Он вскрикнул, или то была она, и рухнул в ее объятия, цепляясь за нее, как утопающий. Послышались звуки шагов и крик из трапезной, и свет затопил их обоих, хлынув через настежь распахнутые двери.
— Господин, — зазвучал низкий голос Барка, — моя госпожа… — и маленькая тень метнулась вперед с высоким пронзительным криком. — Постойте, — промолвил Барк, но дети уже бросились к ним, и Киран ухватился одной рукой за Келли, другой — за Мев, и ощутил их любовь как глоток свежей воды, в то время как любовь Бранвин была вином: ее благоухала, их была чиста; он ощутил их души — они были как осенняя паутина, как ветер, несущий аромат цветущих лилий.
— Киран, — прошептала Бранвин. И грянул гром; но он звучал за стенами. Он лишился чувств, ощущая только, как она пытается удержать его руками. Переплетя свои пальцы с ее, он добрался до камня в ее руке и запрятал его за воротник. И комната вновь прояснилась перед ним, так что он смог сделать вид, что с ним все в порядке, и взглянуть в ее глаза, а потом посмотреть на Мев и Келли. Они словно светились — но то был свет, падавший на них сзади, из трапезной. Он глубоко вздохнул и поднялся на ноги, лишь на мгновение оперевшись на Бранвин.
— Со мной все в порядке, — промолвил он и оглядел собравшихся. — Я заснул на мгновение. Так Бранвин меня и нашла, — он взглянул на детей, обнял их и вернулся в трапезную — к яркому свету, сладкому запаху веток и остаткам пира. Здесь его дожидались другие — Леннон арфист, Шихан, Мурна, Роан, встревоженные и верные ему люди. Он оглядел их. Он понял, что прошло немало времени, и он сильно напугал их, и больше всех своих детей, которые притихли и непривычно льнули к родителям. И Бранвин, Бранвин — он ощущал ее присутствие за своей спиной, как ощущают кровоточащую рану.
— Наша гостья ушла, — произнес он. — Она пожелала нам всем добра и побеседовала со мной немного о таких вещах… о таких… которые свидетельствуют о ее расположении. И не ждите от нее никогда ничего дурного. Потом я присел, задумавшись над услышанным. А теперь ступайте по постелям. И храните молчание о происшедшем в этом зале, даже самые младшие из нас, — он взглянул на своих детей — сначала на одного, потом — на другого. — Храните молчание.
— Да, господин, — еле слышно промолвил Келли.
— Да, — шепотом сказала Мев.
— Ступайте с Мурной.
И больше дети не промолвили ни слова. Они обняли его — сначала один, потом другая, и он нагнулся к ним поближе и почувствовал хрупкость их рук по сравнению с собственными, и тепло их тел, словно живые обнимали мертвого, но ни один из них не отшатнулся. Мурна взяла их и повела в молчании наверх.
— Ступайте, — сказал он остальным. И Леннон склонился, чтобы взять свою арфу, а Донал и Ризи нагнулись за плащами, повинуясь ему, и лишь Барк стоял неподвижно и смотрел на него.
— Ступайте, — повторил Киран.
— Моя госпожа? — переспросил Барк, готовый ослушаться, если Бранвин скажет иначе. В этом непослушании были любовь и преданность. Ризи, а за ним Донал подошли и замерли с Барком, предчувствуя дальнейшее, остановились и другие.
— Ступайте, — тихо промолвила Бранвин. — Только… Барк, не ляжешь ли спать у двери сегодня?
— Да, — откликнулся Барк.
— В этом нет нужды, — заметил Киран, но почувствовал, что Барк не намерен прислушиваться к его мнению в этом вопросе. Они сами назначили себя его телохранителями, его жена и самый верный друг. И ему показалось, что это как детское объятие — беспомощное, но теплое. Барк ушел последним; и возможно, он не один останется на страже. Донал и Ризи, они, наверно, будут сменять его. У Бранвин было много союзников.
Дверь закрылась. И шаги их замерли в глубине лестницы. Киран с Бранвин остались одни.
— Ты всех их подкупила? — спросил он с легким смешком и поцеловал ее в лоб. — Ступай ложись и ты, ступай и отдохни.
— Пойдем со мной.
— Мне не по себе, — и дрожь пробежала по его спине, как от сквозняка из двери. На улице рокотал гром, и дождь бил по крыше. — Сегодня я — негодный муж. Может, посидишь со мной у очага?
Она была готова. Он отодвинул большую скамью от стола с остатками пиршества, установил ее перед гаснущим огнем и усадил Бранвин, обняв ее за плечи. Долго она ни о чем не спрашивала его, но ему были известны все ее вопросы и упреки, ибо никто в Кер Велле не был так знаком с этим камнем, как она. Сны накатывали на него, и он сопротивлялся им, должен был сопротивляться, пока рядом была Бранвин. Мгла угрожающе подступала все ближе, и он испытывал свои силы, отгоняя ее, и пока их хватало.
— То, что она сказала, не слишком утешительно, Бранвин, — начал он наконец, прервав долгое молчание. — Но этот… этот дар — будь он у меня сегодня, беда бы близко не подошла к Мев и Келли; и никакая опасность без моего ведома не будет грозить Кер Веллу — я должен иметь его. Пока мне придется носить его при себе, — он не мог заставить себя рассказать ей о всех своих подозрениях и сомнениях, о том, что пришел конец его удаче и счастью Кер Велла, и многому другому. — Не думаю, что он понадобится мне, я буду всего лишь хранить его — так будет мудрее. Но она может больше не вернуться. А если она захочет оказать нам помощь, то это единственный способ нам уцелеть.
— Какая невредимость с этой вещью! — воскликнула Бранвин и, схватив его за руки, заглянула ему в глаза, словно только того и ждала. — О, позволь я стану носить его вместо тебя.
И на мгновение он струсил, подумав лишь о том, что он будет свободен, и только потом осознал, что это предлагает ему Бранвин, хрупкая Бранвин, которая слышала пение леса в ураган и которой снились кошмары, что она потерялась в лесу.
— Нет, любовь моя, — ответил он.
— Ты жалеешь для меня камень, защиту, даваемую им? — спросила она, непоколебимая в своих доводах и гораздо более хитрая, чем он, особенно сейчас, когда мысли его путались. — Не хочешь поделиться его дарами?
Он беспомощно смотрел на нее, лишенный всех аргументов.
— Значит, в нем нет защиты, — промолвила она.
— Если меня призовет мой король и велит мне взять меч, неужто ты стала бы удерживать меня? Нет.
— Если тебя призовет король, — ответила Бранвин, — я бы знала, что это сладкая западня.
Ее коварство потрясло его. Он подарил ей детей и спал с ней бок о бок двадцать два года. И никогда он не слышал от Бранвин подобных слов. И теперь они смутили его, разрушив все его доводы.
— Я имел в виду не короля, — промолвил он.