— Я ничего не нарушал, Александр Петрович, — спокойно ответил Каменский.
— Ну как же? Вы же сами сказали, что Седов-Белозерский попросил всё сделать так, чтобы адвокат ничего не понял.
— Это так, — согласился эльф. — Но Дроздов дал письменное согласие на ментальное воздействие с целью защиты. Его копию я тоже могу Вам прислать, если желаете.
— На защиту, но не на стирание памяти!
— Александр Петрович, не забывайте, что я судья! И я неплохо разбираюсь в законах. Поверьте, всё, что мне можно инкриминировать в этой ситуации — это нарушение профессиональной этики, всё же Константин Петрович был осуждённым за госизмену, а я председателем Конституционного суда. За такое можно лишиться должности, но не более. А с должности я уже ушёл. Что же касается стирания памяти Дроздову, Клим Георгиевич дал письменное согласие на любое воздействие, без указания подробностей. Стирание памяти очень хорошо подходит под определение «любое». Поэтому давайте уже оставим эту тему. Вы пригласили меня, чтобы спросить, стирал ли я память Дроздову? Я ответил, что стирал. Могу я Вам ещё чем-нибудь помочь?
— Вы не ответили на другой мой вопрос: просьба магистра «Русского эльфийского ордена» так много для Вас значила?
— Скажем так, я не смог отказать. Я никогда не разделял идеи ордена, о чём не раз говорил и Константину Романовичу, и его товарищам. Но я всегда уважал Седова-Белозерцева, очень уважал. И я, как эльф, просто не мог не выполнить его последней просьбы.
— Последней? А почему Вы решили, что она будет последней? У заговорщиков было право на помилование, и я собирался их в итоге помиловать. Почему последней?
— Не стоит пытаться поймать меня на неосторожном слове. Лучше прочтите письмо, в нём Константин Романович пишет, что у него есть ко мне последняя просьба. Так и написал. Я решил, что он просто больше не собирается меня ни о чём просить. Надеюсь, теперь я ответил на все Ваши вопросы?
Сказав это, Каменский улыбнулся — открыто, уверенно, дерзко. Но кесарь не собирался сдаваться.
— Вы понимаете, Леонид Васильевич, что в результате Ваших действий, мы получили гражданскую войну? — задал Романов довольно провокационный вопрос, способный сильно повысить градус беседы. — Утративший часть воспоминаний Дроздов начал рассказывать всем, что Седов-Белозерский мечтал о помиловании, а его убили федералы в камере. А ведь это не так, и Вы это понимаете. Гордыня и навязчивые идеи заставили Седова-Белозерского и его товарищей пойти на массовое самоубийство с целью спровоцировать Петербург на протесты. И Дроздов помогал руководителям эльфийского ордена договориться о дате и времени этого самоубийства. Но он этого не помнит! И всё благодаря Вам!
— Вполне допускаю такой вариант со стороны Константина Романовича, — неожиданно согласился Каменский, нисколько не обидевшись на косвенное обвинение в причастности к развязыванию гражданской войны. — Но я не думаю, что причина конфликта между Петербургом и Новгородом в этом. Возмущение петербуржцев из-за гибели уважаемых эльфийских аристократов могло стать поводом для начала противостояния, и это им стало, но никак не причиной войны.
— Можно сколько угодно рассуждать, что было поводом, а что причиной, но в итоге мы имеем то, что имеем — в стране идёт гражданская война, которая уносит сотни жизней людей и эльфов!
— Мне жаль.
— И всё? Вам просто жаль, и всё?
— А что Вы от меня хотите, Александр Петрович?
— Я хочу, чтоб Вы помогли мне остановить войну.
— Мы уже один раз разговаривали с Вами на эту тему, я не хочу лезть в политику. Да и не обладаю я таким авторитетом в Петербурге, чтобы как-то на это всё повлиять.
— Я сейчас говорю про другое. Верните Дроздову стёртые воспоминания, это поможет остановить войну, — сказал Романов.
— Извините, но я не могу, — ответил Каменский и развёл руками, выражая этим то ли сожаление, то ли безразличие.
— Можете, Леонид Васильевич, я знаю. Только Вы и можете.
— Я не про навык, Александр Петрович, а про моральные ограничения. Я не могу вернуть память Дроздову, потому что просьба Константина Романовича её стереть была, как оказалось, действительно последней просьбой уважаемого мной эльфа.
— Моральные ограничения и принципы — это хорошо, — согласился кесарь. — Только скажите мне, на Вас морально не давит понимание того, что ни в чём не повинные эльфы и люди гибнут, хотя Вы можете это всё остановить?
— Нет, это на меня не давит, — спокойно ответил Каменский. — А вот Вы пытаетесь сейчас надавить.
— Ни в коем случае! Я лишь пытаюсь спасти жизни эльфов и людей.
— Опять давите.
— Ну разве что совсем немного. Работа у меня такая, Леонид Васильевич — заботиться о гражданах Российской Федерации. И у Вас была такая же ещё недавно. Жаль, что Вы об этом забыли сразу же после отставки.
— Вы уже начинаете переходить границы, Александр Петрович, — нахмурившись, произнёс Каменский.
— Ну разве что совсем немного. Работа у меня такая, — повторил свою фразу Романов и уже в лоб задал Каменскому вопрос: — Вы поможете мне остановить гибель эльфов и орков?
В кабинете наступила гнетущая тишина. Кесарь, которому было нечего терять, вызывающе смотрел на гостя; Каменский хмурился и не спешил отвечать. Пауза затягивалась. В итоге Леонид Васильевич, понимая, что хоть что-то ответить надо, решил ответить вопросом на вопрос:
— А почему Вы думаете, что восстановление памяти Дроздову остановит войну? Откуда у Вас такая уверенность?
— Нет никакой уверенности, — признался кесарь. — Но мы хотя бы будем знать, что сделали всё возможное.
— Хорошо, — тяжело вздохнув, произнёс Каменский. — Я верну память Дроздову, но при одном условии: Клим Георгиевич сам должен меня об этом попросить.
— Думаю, с этим проблем не будет.
— Я почувствую, если его обработали. Его желание вернуть память должно быть искренним. Иначе я ничего не буду делать.
«А это уже проблема Белозерской, сделать так, чтобы Дроздов искренне захотел вернуть память», — подумал кесарь и почему-то он был уверен, что княгиня с этой задачей справится.
Вслух же он произнёс:
— Благодарю Вас, Леонид Васильевич, это будет неоценимая помощь. Когда Вы сможете это сделать?
— Думаю, завтра или послезавтра. Где сейчас Дроздов?
— В имении княгини Белозерской.
— Пусть княгиня или её доверенные лица позвонят мне, и я скажу, когда привезти Дроздова ко мне домой.
— В Новгород?
— Да, я пока ещё не переехал в Санкт-Петербург.
— Мне кажется, было бы безопаснее Вам прибыть в имение Белозерской и там всё сделать. Мы всё организуем, при помощи пространственной магии это не отнимет у Вас много времени.
— Александр Петрович, Вы попросили помочь, я сказал, на каких условиях готов это сделать. Думаю, на этом мы можем наш разговор заканчивать, — сказал Каменский и встал из-за стола. — Я жду звонка.
Хозяин кабинета и его гость обменялись холодными улыбками и распрощались, после чего Каменский быстро ушёл, оставив на столе письмо Седова-Белозерского. Романов немного походил по кабинету, развёл руками и негромко произнёс:
— Ну хоть так.
Александр Петрович не мог понять, что скрывалось за отказом Каменского отправиться в имение княгини Белозерской. Желание досадить Романову по мелочи? Способ лишний раз доказать свою независимость? Или что-то гораздо более серьёзное? Ответа на эти вопросы у кесаря не было.
Как не было и веры словам Каменского, что он стёр воспоминания Дроздову лишь из уважения к Седову-Белозерскому. Но проверить это Романов не мог, поэтому ему оставалось, если не верить, то хотя бы делать вид, что его устроили объяснения бывшего председателя Конституционного суда. И надеяться, что Белозерская согласится везти Дроздова в Новгород. В любом случае других вариантов, кроме как согласиться на условия Каменского, не было. Александр Петрович достал телефон и набрал номер.
*****
С самого утра я прогуливался в парке недалеко от своего дома и ждал звонка Александра Петровича. Ещё накануне он предупредил, что к нему придёт Каменский, и я с нетерпением ожидал известий о том, как прошёл их разговор и чем он закончился. Несмотря на то, что Тойво давно обследовал каждый сантиметр арендуемой мной квартиры на предмет «жучков», я решил не рисковать и не разговаривать с кесарем в квартире. Возможно, это смахивало на паранойю, но хотелось перестраховаться во всём — слишком уж многое стояло на кону.
К тому же на свежем воздухе было легче справляться с невероятным нервным напряжением, которое, несмотря на все мои медитации, похоже, достигло предела. Казалось, внутри меня была натянута какая-то металлическая струна, готовая лопнуть в любой момент. Я нарезал круги по парку, и это хоть немного успокаивало.
На часы я не смотрел, просто ходил по парку и ждал. Когда наконец-то раздался звонок, я молниеносно выхватил телефон из кармана и принял вызов:
— Мы поговорили, — донёсся из динамика голос Романова.
— Успешно? — выпалил я, практически перебивая кесаря, вместо того, чтобы дать ему нормально договорить.
— Относительно. Он готов помочь, но ждёт звонка от твоей бабушки, чтобы согласовать время. Я перешлю тебе сообщением номер его телефона. И ещё у него есть условия, но он сам их озвучит. Они в принципе выполнимые.
— Я сейчас же всё передам бабушке, — сказал я.
— Будут новости — звони.
После этих слов Александр Петрович сбросил звонок, а я сломя голову помчался на квартиру, чтобы через портал отправиться к бабушке с новостями. Хоть я и не знал ещё, что там за условия выставил Каменский, но раз кесарь сказал, что они выполнимые, значит, можно было считать, что мы ещё сильнее приблизились к возможному окончанию войны.
Прибыв в имение бабушки, я нашёл её в парке и передал ей номер Каменского, она тут же принялась набирать его на телефоне.
— Вы собираетесь ему звонить? — спросил я, изрядно удивившись. — Отсюда?
— Почему бы и нет? — ответила бабушка. — Я не собираюсь обсуждать по телефону ничего секретного, я лишь хочу пригласить в гости уважаемого эльфа.