— Не гоните коней, братва, — прошипел Гшап Рептилиумский, — Тут покумекать надо. В суки тебя Балагас пишет, а вот в беспредельщики — сама система. У тебя репутация минус 3190. Такое только конченой отморози выдают. Вот и куда тебя определить с такой репой? У блатного репутация ниже тысячи не падает, блатной своей репутации грев дает, чтобы в авторитете быть. Вон, Акио вообще сотню жмуров сделал, а даже у него минус 980. А ты, выходит, отрицалово. Не по пути нам с тобой. И стражников вон завалил, а они нас грели и без меры не прессовали.
Честно говоря, Андрей вообще не замечал по окружающей обстановке, чтобы стражники прессовали воров, ни без меры, ни даже в меру. Но говорить этого он, разумеется, не стал, он сказал другое:
— Стражников не я завалил. Это политики, с нижнего уровня. Я не при делах.
— Так ты же за них впрягаешься! — неожиданно вскипел, как самовар с чифирем, Тууг Эазимский, — Твои же кореша. Для них же мы должны замок жохнуть, так? Значит, ты и сам политик. Не, кончай базар, братва. Тут все ясно. С политиками никакого хода.
На несколько секунд повисло молчание, потом Андрей в очередной раз решил сменить тактику:
— Я не за них, не за политиков. Я у Королевы корону хочу ломануть. Просто не мог базарить об этом при Голдсмите. За этим и иду наверх.
— Если ты корону ломанешь, — закашлялся Балагас Бугровщик, подавившись чифирем, — Нас всех на рудниках перегноят. Точно беспредельщик.
— Беспредельщик, — промяукал Акио Мокруха, впервые открыв рот за все время беседы.
— Колесо беспредела вертит. Нам не по пути, — констатировал Тууг Эазимский, туша папиросу себе об язык.
Повисло молчание, теперь все смотрели на рептилоида. Гшаб Рептилиумский почесал чешую, а потом вынес воровской вердикт:
— Беспредел — это западло. Гуртуй в другую хату, арестант.
شاه مات IV
— Ну? — спросил Андрея лично генерал–губернатор Риаберры, когда Андрей вышел из хаты.
— Назвали меня беспредельщиком, отморозком и отрицаловом, — пояснил Андрей по понятиям, и тут же раскрыл свою мысль ничего не понявшим эльфам, — Они не будут нам помогать.
— Хм, возможно имперская виселица заставит их передумать, — предположил генерал–губернатор Принцепс Фортиус, — Я пойду в камеру и скажу ворам, что всех их перевешаю, как только мы восстановим закон и порядок в Риаберре.
— Они вряд ли поверят вашей угрозе, сир, — не согласился секретарь Нобилис, — Если вы помните, Королева Джамезия в свое время трижды приносила вам на подпись приказ об отправке всех воров в законе из столицы на рудники. И вы трижды накладывали на него свое вето. И уголовники об этом знают. Боюсь, что в мире профессиональных преступников вы прослыли большим либералом, сир. Они даже называют места заключения вроде этого, где не нужно работать, «блат–хатами бати Фортиуса», насколько мне известно. Так что ваша угроза не подействует, при всем моем уважении, сир.
— Мда… — призадумался генерал–губернатор, — Пожалуй, ты прав. Но я всегда полагал, что с организованной преступностью следует сотрудничать, а не искоренять ее. Знаете ли, если отрубить голову гидре — на ее месте тут же вырастут три новые. Так что лучше иметь свою ручную и прикормленную гидру с одной головой, чем многоголовое неподконтрольное чудовище. Нет, я пойду к ним лично. Я обещаю им всем помилование, если они помогут, вот что.
— Когда пойдете туда, не забудьте обязательно подобрать полотенце, которое лежит на полу при входе в камеру, и вытереться им. Это сразу повысит ваш авторитет, — посоветовал Андрей, пребывавший после правилки в крайне скверном расположении духа и не веривший в успех переговоров, которые собирался провести генерал–губернатор. Андрей все больше убеждался, что Джамезия не такая уж и плохая Королева.
— Полотенце? Но зачем, орк меня побери? — удивился генерал–губернатор.
— Забудьте, — вздохнул Андрей, — Если вы туда пойдете, они вас объявят вертухаем и откажутся даже говорить с вами. В лучшем случае.
— А п-почему бы нам их не п-перебить, а? — спросил заикавшийся и дергавшийся всем телом боевой маг, — Ост–тавим одного. Чт–тобы дверь открыл. Н-нас же четверо. А их т-там сколько?
— Их тоже четверо, Лексус, — произнес за спиной Андрея появившийся Кормак Голдсмит, и Андрей чуть не подпрыгнул от неожиданности, — Но среди них есть ассасин тридцатого уровня, прирезавший больше двухсот представителей самых разнообразных разумных рас. Он вас порешает за один гномий вздох. Насколько я понял, Гроза Нубов не смог добазариться?
— Я бы добазарился, если бы ты не висел у меня за спиной, Голдсмит, — разозлился Андрей, — А теперь они считают меня твоей шестеркой и сукой. А еще беспредельщиком.
— Но они ведь правы, — заметил Голдсмит, затягиваясь вейпом, — Ты реально беспредельщик, так что по масти тебя определили верно.
Голдсмит сейчас парил вейп с истинным наслаждением, Андрей, уже хорошо изучивший своего призрачного наставника, знал, что такое бывает, когда глава Tellurium Games задумал очередную многоходовую подлость.
— Окей, — сказал Голдсмит, выпустив облако пара, — На нет и суда нет. Сейчас ты вернешься к ним в хату, со всеми попрощаешься и пожмешь им всем руки.
— Чего? Нахрена? — не въехал Андрей.
— Иди, говорю. И руки пожми обязательно. Им всем.
Андрей так ничего и не понял, но выбора у него не было, как и других вариантов. Голдсмит исчез, а Андрей нехотя поплелся обратно в блат–хату бати Фортиуса. Воры все еще чифирили в полном молчании, судя по всему, новых вопросов, требовавших разрешения по понятиям у них на данный момент не было.
— Пришел попрощаться, братва, — сообщил Андрей, лениво вытерев ноги о полотенце.
— А куда рвешься? — поинтересовался Тууг Эазимский, — Наверх тебе хода нет, а внизу крытка, откуда ты и свалился. Куда двинешь–то?
— На тот свет, — ответил Андрей первое, что пришло ему в голову, — Вскрываюсь я. Устал от беспредела.
Воры обеспокоено переглянулись, но Гшап Рептилиумский прошипел:
— Обычный финал беспредельщика. Такая его судьба неприкаянная. Пусть кроется. Личное дело. Жизнь — тюрьма, и каждый имеет право с нее сорваться. Только ты прежде чем вскрываться, маляву–признанку напиши, что это ты стражников завалил, в порыве беспредела. А мы тут не при делах. Нам твои косяки на себя брать без понта.
— Маляву сделаю, — пообещал Андрей, — Ладно, прощайте, законники. Откидываюсь с этой кичи по имени судьба.
Андрей подошел к Балагасу Бугровщику и протянул ему руку, орк руку пожал. Тууг Эазимский и Акио Мокруха тоже пожали Андрею руку, а вот Гшап Рептилиумский вдруг забеспокоился:
— Недоброе чую. Носом чую. Грядет в этой хате беспредел подлый, небывалый.
Протянутая рука Андрея так и осталась висеть в воздухе.
— Ты чего, Гшап? — затревожился теперь уже Тууг Эазимский, — Ты давай поручкайся с ним на прощание. Если не поручкаешься — это все равно, что ты его опущенным назвал.
— Все так, — поддакнул Андрей, — Если не поручкаешься — это все равно, что ты мне в рожу плюнул.
— Яблоко яблоню понятиям не учит, — зашипел Гшап Рептилиумский на Тууга Эазимского, проигнорировав и слова Андрея, и его протянутую руку, — Только чую беду, а чутье вора не подводит. Не буду ручкаться. Чую я, что собираются в этой хате силы темные, гибель они несут укладу воровскому, хаос, доселе не бывший…
Андрей пожал плечами и убрал руку от Гшапа, тем более что он уже устал ее держать. В следующее мгновение за спиной Андрея заговорил Голдсмит, настолько неожиданно, что Андрей дернулся и опрокинул стоявшую на ковре пиалу чифиря.
— Честные воры! — провозгласил Голдсмит, — Мужик Кормак Голдсмит просит вас разрешить вопрос. По всем понятиям. Самому опыта тюремного не хватает. Уж не обессудьте.
— Ну кто так в хату входит? — вознегодовал выронивший от внезапного появления Голдсмита папиросу Тууг Эазимский, — В хате вот так вот, не пройдя порога, не появляются. И вообще, ты когда успел в мужики записаться, Голдсмит? Гномий вздох — не миг, язь — не сиг, а вертухай — не мужик.
— Так я больше не вертухай, сами рассудите, — сказал Голдсмит, выпуская облако нецветного белесого пара, — Сервер у меня отобрала Лига Защиты Эльфов. А меня тут заперла с вами, в форме духа. Выходит, что я арестант теперь. Как и вы.
Слова Голдсмита немедленно вызвали ажиотаж, кошкомальчик Акио, как и всегда, промолчал, зато остальные воры заговорили все разом:
— В чуханы его определить, как бывшего вертухая, — вскричал Тууг Эазимский.
— Бывшие сероперые на отдельных кичах чалятся, туда и греби, — прорычал орк Балагас Бугровщик.
— Тихо, братва. Не мельтешите, — прошипел Гшап Рептилиумский, — Тут покумекать надо. Наскоком не решишь.
Все замолчали, а рептилоид некоторое время раздумывал, прихлебывая чифирь и почесывая чешую. Наконец он изрек:
— Дело сложное. Интересное, подхода творческого требует. Вижу, что дым Голдсмит теперь белый пускает, арестантский. Да и вещи базарит здравые. А вдруг и правда ровным мужиком стал? А что вертухаем был — так то палка о двух концах. С одной стороны, как есть вертухай. А с другой, тюрбана не носил, уклад не притеснял. Мы в этой хате по–людски живем не только по воле Бати Фортиуса, но и по воле Голдсмита. Он же игру создал. И весь наш грев его программисты заслали, получается. Нет, тюрьма–мать каждому шанс дает. Чем Голдсмит хуже? Пробейте его, братва.
— Гладко раскладываешь, Гшап, в натуре, — зарычал Балагас Бугровщик, — Слышь, Голдсмит, если пробивон наш выдержишь — быть тебе мужиком. А не выдержишь — висеть тебе на пике волшебной, которую мы у паладина подрезали. Она и духов калечит, мы проверяли.
— Здравый базар, — кивнул Голдсмит, выпуская облако бесцветного пара.
— Пробивайте, чего уж, — разрешил Гшап Рептилиумский, прихлебывая чифирь.
Про Андрея все уже забыли, увлеченные определением по масти Голдсмита.
Балагас Бугровщик прокашлялся, а потом указал Голдсмиту на стену, где был намалеван стражник в тюрбане: