дил за комп. Муромец на все это дело посмотрел скептически, но уже через пару дней убедился, насколько облегчает работу детектива обычный хакер с хорошим компом. Оставалось дело за прекрасным полом. Тут и подвернулась цыганка Полина. Можно сказать, что Лысый ее спас. Полину реально хотел завалить местный бандюкан за то, что она «обула» его жену. Точнее, разула и раздела на местном кладбище, а перед этим заставила принести туда же все матценности с себя и из сейфа мужа. Цыганский гипноз! Полина была цыганкой «бестаборной», воспитывалась в детдоме, постоянно оттуда сбегала и кочевала по нашим просторам, гадая и дуря людей. В нашу глушь заехала проездом, собираясь применить свои гипнотические способности уже в столице. А тут вон как вышло, переборщила. Как-то этот вопрос Лысый разрулил, в смысле, выдернул ее связанную с рельсов за минуту до проезда по этим самым рельсам пригородной электрички, за что Полина поклялась быть ему верной до гроба. Но не в семейном или интимном плане, а в трудовом. Согласилась работать в «Богатырях», и работала с большим успехом. Потому как помимо гипнотических навыков имела склонность к прозорливости и умела находить пропавших людей. Вот пока и все. Ладно, поживем, увидим, что за «Богатыри», время покажет.
Тут Сашка зажужжал принтером и выдал мне распечатку статьи из очень серьезного журнала с щитом и мечом на обложке. Я прочитал. Они, "Богатыри эти" реально раскрыли теракт! В нашем Зареченске реально хранили взрывчатку террористы! Террористы?! Взрывчатка в нашей глуши? Да ладно…
Часть ПЯТАЯ. ТЕРРОРИСТ Глава 1. БЕЗ ВСЯКОЙ НАДЕЖДЫ
Самое ужасное время – полчаса после отбоя. Ровно в десять, сразу после вечерней поверки нужно лечь, укрыться тощим казенным одеялом и не двигаться. Лучше вообще не дышать. «Барин», то есть начальник этого исправительного учреждения почему-то именно к отбою относился особо трепетно. После отбоя и выключения света никаких посторонних звуков, не то что ворочаться, кашлянешь или чихнешь, даже пернешь неумышленно от опостылевшей баланды -- сразу в изолятор на неделю. В изоляторе, холодной бетонной коморке 2х3 без окон -- вообще вилы!
Указанные полчаса Руслан Махмудбеков крепился, а когда охрана покидала узкие коридоры, начинал плакать. Плакал беззвучно, давясь слезами, с одной надеждой, что все это – затянувшийся кошмар, что утром он проснется, и не будет никакой спецтюрьмы для осужденных пожизненно, не будет этой койки с железными сваренными пластинами вместо сетки, не будет соседа – маньяка, помешанного на шахматах и онанизме. А будет уютный мамин дом, или съемная хата в Москве, да что угодно, даже каморка сторожа в его холодном складе на Заречной, лишь бы не тюрьма. Без срока! Пожизненно!
А перед этим… Сначала специзолятр ФСБ с холодными стенами и дверцей – «кормушкой». Сколько он там куковал? Пожалуй, что долго. Но не может ничего вспомнить кроме постоянного панического ужаса. А вот арест почему-то запомнился хорошо. Вот он приехал на склад со жгучим желанием врубить кладовщику за помороженную хурму (полторы тонны, между прочим!), а на складе уже ждут. В черных комбинезонах, в сферах, с короткоствольными автоматами. Как в кино: «Махмудбеков Руслан Петрович? Вы арестованы, ознакомьтесь». И лист бумаги с большой синей печатью, и наручники щелкают на запястье. Последнее, что заметил, дверь в кладовку выломана, а там мешки, и их фотографируют.
За что? За что арест? Зачем камера? Ну да, торговал. Сахарным песком! Какая взрывчатка?! Какой аммонит?! Знать не знаю! Сахар это был, мамой клянусь, аллахом клянусь – сахар! А может быть, не надо было аллахом клясться? Ведь не дурак, мог бы догадаться, кто взрывчатку покупает. И фамилия опять же. Был бы каким Петровым или Синицыным, глядишь, пронесло бы. А тут Махмудбеков. «Не все мусульмане – террористы, но все террористы – мусульмане». И сам себе признавался, что нет, не пронесло бы. Он продал крупную партию украденной им же у террористов промышленной взрывчатки другим террористам. Он знал, что это взрывчатка, ибо за сахар такие деньги не платят. А он очень хотел больших денег. И эти деньги были. Его деньги. За партию взрывчатки и так, накопленное. Все семь пачек. Тщательно пересчитанные и перетянутые аптекарской резинкой. В рублях и долларах. Они лежали в большой коробке в подвале кооперативного гаража, купленного по случаю на чужое имя. Гаражи были железные и старые. Их, наверное, скоро снесут. И что-то там построят. И когда будут рыть фундамент, ковш экскаватора вывернет на свет божий старый чемоданчик с деньгами. Вот-то экскаваторщик приятно удивится! Махмудбеков очень хорошо представлял его, корявого, чуть лысоватого в кепке, склонного к алкоголизму. Он откроет чемоданчик и присвистнет. А потом воровато оглянется по сторонам и побежит чемоданчик прятать. Но с ним-то Махмудбеков разберется! Найдет и обязательно разберется!Алкаш вернет ему все до цента! До копейки! А вдруг экскаваторщик окажется идиотом и сдаст чемоданчик властям?! Это предположение убивало совершенно! Тогда денег не вернуть! Кому достанутся его деньги?! От этих мыслей Махмудбеков долго не мог заснуть и даже постанывал. А потом вспоминался суд. Следствие прошло как в тумане, все эти допросы, очные ставки, выезды на место. Суд помнит подробно. Суд в особом режиме, без зрителей и прессы. Большая клетка. В клетке четверо бородатых и он, гладко выбритый. Зачем-то пытается отсесть подальше от тех, четверых. Судья должен понять, он – не с ними, он – не террорист, он ничего не взрывал. Он – обычный барыга, торгаш. И когда судья зачитала окончательный приговор, те четверо даже заулыбались: «Гы-гы, барыге тоже на всю катушку влепили». К своему пожизненному приговору они были готовы. Он – нет!
В половине одиннадцатого начинал капать кран. Словно тоже боялся начальника по режиму и капать начинал только после ухода охраны из коридоров. Будет капать до утра, выматывать нервы. Нарочно что ли? Будет ли этому конец? И сам себе объясняет, что нет, не будет. Разве что баня. Помывочный день в пятницу. Там в крайней кабинке под потолком есть старый кран. Даже не кран – кусок трубы, видно, после ремонта остался. Если открутить от смесителя гофрированный шланг и накинуть его на трубу, а другой конец обмотать вокруг шеи, то вполне можно все это прекратить. Разом! Позавчера даже попробовал шайбу крана повернуть. Вроде поддалась. Почему не стал крутить дальше? Нет ответа. Ничего, пятница бывает каждую неделю.
И что это за звук? Вертолет? Почему ночью? Впрочем, пусть шумит, хоть какое-то разнообразие. Затих. Послышалось? Соседняя койка затряслась. А это уже явь. Сосед опять дрочит, скотина.
***
Утро, семь ноль-ноль. Подъем, перекличка. Встать к бетонной стене, громко прокричать свои фамилию, имя, отчество, статью и меру наказания. Пожизненно! Впрочем, тут у всех пожизненно. Далее туалет, приборка, завтрак. Свободное время – книги или шахматы с соседом по камере.
Читать? «Преступление и наказание» давно стоит на полке с закладкой посередине. Дочитывать не хочется. Нет, написано гениально, как все у Достоевского, но с сюжетом он не согласен. Раскольников – идиот! Грохнул бабку, а ничего толком не взял. Мелочь какую-то. И ту просрал. В итоге задуманного не исполнил, в моральные страдания кинулся с головой. Зачем тогда бабку топором? Вот Махмудбеков, тот бы поступил иначе…
– Махмудбеков, на выход!
Что за новость? Кому он понадобился? Неужели по апелляции что-то сдвинулось? А, впрочем, зачем пустые надежды? От них только хуже. Но и шахматы давно надоели. Хотя эта партия точно его, сосед долго мял в руках белую королеву, замечтался в своих эротических фантазиях и зевнул ладью.
«На выход», это значит унизительная поза, ракообразно, задом к клетке, руки просовываешь в узкое окошко, на них защелкивают наручники. Зачем все это? Отсюда ведь не сбежишь. Некуда бежать. Это ведь не «Черный Дельфин» и не «Белый Лебедь». Это «Стрый Дуб»! Глушь, тайга, Сибирь. Говорят, сюда даже дорог нет – только вертолет. Тот самый, что вчера прилетел. Хотя по зимнику, кажется, можно проехать. Если сильно подморозит.
Двое охранников ведут по коридорам в полусогнутом виде, смотреть можно только в пол. Глянешь не так, рапорт о нарушении режима, карцер 2х3 – вилы! Куда его? Опять к куму на душеспасительные беседы? Та еще пытка. Но у кума кабинет на втором этаже, а ведут явно на первый. Железная дверь. Перед дверью снова в позу раком, носом в стену. Голос из открытой двери: «Привели? Хорошо, наручники можете снять». «Не положено». «Не рассуждать! Наручники снять, привести и ждать за дверью»! А голос-то начальственный. Таким голосом приказывать привыкли. Наручники щелкают, дверь скрипит петлями, вводят, усаживают на привинченную к полу табуретку, уходят.
***
Махмудбеков поднимает голову, смотрит на посетителя. В гражданке, но видно, что служивый. Стрижка уставная, спортивная куртка. Возраст? Сорок, не больше! И явно не волшебник, не вытащит из папки бумагу и не зачтет, что решением Верховного Суда РФ гражданин Махмудбеков оправдан по всем статьям и подлежит немедленному освобождению. Тогда зачем он здесь? Но и посетитель не торопится, рассматривает, словно изучает.
– Как к вам обращаться? – не выдерживает паузы Махмудбеков.
– Пока Антон Сергеевич, – отвечает гость хрипловатым голосом.
– Что значит «пока»?
– Зависит от итогов нашей беседы.
– Звучит многообещающе, особо для меня, – пытается сострить Махмудбеков. – У меня для бесед свободного времени много.
– А то! – посетитель выкладывает на стол красно-белую пачку. – Курите? Знаю, что нет. Это, кстати, большой плюсик. Бросать курить мучительно трудно. Да вы не удивляйтесь. Мы многое про вас знаем, да, пожалуй, что все.
Антон Сергеевич встал, подошел к окну, дернул за веревочку. Рулончик жалюзи быстро вжикнул к потолку. За решетчатым окном обнаружился тюремный двор. Бетонный квадрат с огромным дубом посередине. Этого дворика Руслан не видел. Так вот откуда Старый Дуб! А дуб-то действительно древний, вон, трещина какая в стволе, бетоном замазанная, и ветки нижние на подпорках. Берегут дуб-то! А он уже почти всю листву скинул, к зиме готовится, но странность какая – на бетоне под деревом ни одного листочка. Подметают?