Сын царский умирает в Ницце —
И из него нам строят ков…
«То божья месть за поляков»,—
Вот, что мы слышим здесь, в столице…
Из чьих понятий диких, узких,
То слово вырваться могло б?..
Кто говорит так: польский поп
Или министр какой из русских?
О, эти толки роковые,
Преступный лепет и шальной
Всех выродков земли родной,
Да не услышит их Россия,—
И отповедью – да не грянет
Тот страшный клич, что в старину:
«Везде измена – царь в плену!» —
И Русь спасать его не встанет.
Вы поддерживаете подлость, Антон Сергеевич.
– Когда подлость становится нормой, то её остаётся только поддерживать.
– Подлость становится нормой, когда такие, как вы, слагают ей гимн. У меня много работы, Любовицкий, поэтому не потрудитесь ли объясниться, зачем вы пришли?
– Ах, Пётр Андреевич, – вздохнул бывший писарь, поднимаясь, – как вы становитесь похожи на господина Немировского. Вот, слушаю-с вас, а вижу перед собой его.
– Считаю это комплиментом. Так что же вам угодно?
– Нет ли какой-нибудь любопытной историйки у вас? Я бы статеечку чиркнул-с.
– Я полагаю, что ответ вы знаете, – отозвался Вигель, поднимаясь.
– В таком случае, передавайте-с поклон Николаю Степановичу. Прощайте-с! – Любовицкий выскользнул из кабинета, притворив за собой дверь.
Как змея всякий раз вползает! – подумал Пётр Андреевич. А сколько в этом тщедушном борзописце явилось гонора, прежде придавленного ничтожеством собственного положения! Он допущен к известным литераторам! Он вскорости будет лицезреть Толстого! Это, впрочем, не так уж и сложно. Граф, как известно, людей не избегает, и к нему может явиться кто угодно. Но с каким чувством превосходства стал изъясняться этот господин Любовицкий! И только ли он! Нет, все, подобные ему! Особенно свысока смотрят они на полицейских. И добро бы только они смотрели так! Но уж иной благородный человек стесняется подать руку полицейскому, боясь быть уличённым в сочувствии реакции. Даже иные офицеры стесняются. Это мания, заразная болезнь, поразившая общество. Какой закон может быть там, где служители его почитаются за нелюдей и становятся кастой неприкасаемых?! А, если закона нет, то на чём будет стоять государство? На моральных принципах, которые есть далеко не у всех, а у кого есть – столь различны, что никак не могут ужиться? Развал… Развал… Вся надежда на нового Государя, на его здравомыслие. Может быть, удастся этому богатырю на троне вернуть разлившиеся реки в их русла…
И всё же неплохо, что Любовицкий решил зайти. Беседуя с ним, Пётр Андреевич, наконец, решил, как поступить с делом доктора Жигамонта, и, довольный нашедшимся решением, погрузился в бумажную работу, которая сразу же пошла значительно быстрее и легче.
– Ну, здравствуй, друг сердечный! – приветствовал следователь Немировский своего бывшего помощника и ученика. – Я лишь неделю в отпуске, а уж ты поспешил навестить! Рад видеть тебя!
Николай Степанович похлопал Вигеля по плечу и провёл в свой кабинет. Кабинет был небольшим, и первое, что бросалось в нём в глаза, была большая клетка, в которой посвистывал соловей.
– Куликом поёт, обрати внимание. Чудо, как хорош! У самого Саломяткина брал.
– А что Анна Степановна, здорова? – спросил Пётр Андреевич, усаживаясь.
– Слава Богу, – улыбнулся Немировский, отбрасывая со лба прядь серебристых волос. – Она должна вскоре вернуться. Решила отправиться к вечерней службе. Так что, если не торопишься, сможешь сам ей засвидетельствовать почтение. Ты же знаешь, как она всегда рада тебя видеть.
– Сегодня утром Любовицкий приходил, – сообщил Вигель.
– И что ж с того? – Николай Степанович туже затянул пояс длинного тёмно-зелёного халата, одетого поверх белоснежной сорочки. – Всё-таки, какое счастье, что он больше теперь не писарь у нас. Всякий раз страшно было, что он в газеты важные детали продаст. Что за человек! И ведь не глуп же! Желчи в нём чересчур много…
– Он вам поклон передавал.
– Премного благодарен, – Немировский поморщился. – А с каких это пор ты темнить научился, Кот Иваныч? Пришёл и тень на плетень наводишь. Я ж вижу, что ты по делу пришёл, так чего ж ты это дело за пазухой, как камень, прячешь? Давай его на белый свет – разберём совместно.
– Ничего-то от вас не скроешь, Николай Степанович! – покачал головой Вигель.
– И не пытайся, друг сердечный! Ты, конечно, следователь от Бога, но уж со мною покуда ранёхонько тебе тягаться. Выкладывай, что у нас стряслось?
– Вот, – Пётр Андреевич протянул старому следователю письмо. – Я получил его сегодня утром, и ума не приложу, как поступить.
Немировский надел очки и внимательно прочитал письмо. Свернув его и отдав Вигелю, он задумчиво произнёс:
– Любопытная история… Две смерти, записки с угрозами, призраки, странное поведение некоторых членов семьи – прямо роман выходит. А что твой доктор, с брызгу говорить не станет?
– Нет, Георгий Павлович человек серьёзный. Я его хорошо знаю.
Немировский хрустнул пальцами, извлёк из кармана тавлинку, понюхал табаку:
– А ты всё-таки лукавишь со мной, Кот Иваныч.
– О чём вы? – вскинул брови Вигель.
– О том, что ума не приложишь, что делать. Прочёл ты это письмо и подумал, что грех не помочь добрым людям, когда они просят. К тому же у тебя хорошие отношения с этим доктором, и тебе не хотелось бы подвести его. Но есть одна закорючка: не отпустит тебя начальство по неотложному делу на неизвестный срок, а отпуска ещё ждать надо. И вспомнил ты о старом-добром Николае Степановиче, которому сейчас всё равно делать нечего и который легко мог бы съездить в имение Олицких, тем более, что происходящее там не может не заинтересовать его! Ведь ты так рассудил? – с напускной строгостью спросил Немировский, вглядываясь в покрасневшее лицо Петра Андреевича.
– Я только хотел посоветоваться… – неуверенно начал Вигель.
Николай Степанович рассмеялся, прищурив свои лучистые глаза, и сказал ласково:
– Ну, покраснел, точно девица красная! Ты уж не юный мой помощник, чтобы так тушеваться. Тем более, что рассудил ты верно. Мне интересно это дело. К тому же оно даёт возможность совершить приятную поездку, погостить вдали он матушки-Москвы. Ей-Богу, за эту неделю я успел соскучиться. Не представляю, как буду убивать время после отставки.
– Так вы согласны поехать в Олицы? – обрадовался Вигель.
– И с удовольствием!
– А как же ваш принцип о необходимости отдыха?
– Так разве же я еду работать? Разве может быть отдых лучше? К тому же здесь я не отдыхаю, а скучаю, хоть мне и совестно в том признаться.
В коридоре раздался частый стук каблуков, дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появилась запыхавшаяся, разрумянившаяся девушка в светло-голубом платье и изящной шляпке.
– Добрый вечер, дядя! – выдохнула она и, заметив Вигеля, добавила: – Простите, я не знала, что у вас гость.
Немировский и Пётр Андреевич поднялись ей навстречу. Николай Степанович ласково поцеловал крестницу в лоб:
– Егоза! Познакомься с господином Вигелем!
– Здравствуйте, Пётр Андреевич! – сияюще улыбнулась девушка, протягивая затянутую в белую перчатку руку. – Так это вы и есть? Мне о вас рассказывала тётушка.
– Это моя крестница, – сказал Немировский. – Анастасия Григорьевна Завьялова.
– Ася, – подтвердила девушка.
– Счастлив знакомству, – с учтивым поклоном ответил Пётр Андреевич, пожимая протянутую руку.
– Асенька, Анна Степановна не очень устала?
– Нет, не очень. Тётя сейчас переоденется и спустится в гостиную. Пётр Андреевич, вы останетесь с нами ужинать?
– Благодарю, Анастасия Григорьевна, останусь с большой радостью.
– Тогда я сейчас распоряжусь, – Ася скрылась за дверью.
Немировский с любовью посмотрел вслед девушке. Старый следователь не был женат и не имел детей и проникся к своей юной крестнице отеческим чувством. Вдобавок его радовало, что его сестра, самый близкий ему человек, с приездом Аси взбодрилась и повеселела.
– Ну-с, что скажите, Пётр Андреевич? – спросил Николай Степанович, взглянув на молодого коллегу. – Как вам моя Ася?
– Очаровательная девушка. Анна Степановна говорила мне о ней. Давно ли она приехала к вам?
– Ты не так давно был у нас, чтобы она гостила давно, прости за тавтологию. Она приехала десять дней назад. Как снег на голову! Телеграмма отчего-то задержалась и пришла уже после её приезда. Так что мы даже не встретили её на вокзале, и она нашла наш дом сама. Но Анна Степановна была счастлива её приезду! Ты же знаешь, как она тянется к молодым людям, как ей всегда весело с ними. Ася – дочь моего покойного друга. Он с семейством жил в Петербурге, а потому виделись мы нечасто. Правда, Анна Степановна часто переписывалась с его супругой и с самой Асей, даже ездила гостить у них. Раза два и они бывали у нас… Друг мой давно скончался, а Асю приняли в Смольный. Там с нею говорила однажды сама Императрица. Она тебе об том непременно расскажет. Матушка её, увы, тоже умерла в минувшем году… И Ася, по окончании Смольного, решила пожить у нас, чему я только рад. Она хорошая девочка. Конечно, и в ней есть что-то от эмансипэ, как почти во всех современных девушках, но это в ней пройдёт. Тут дань моде, не более того.
Немировский помолчал и, взглянув на часы, заметил:
– Анна Степановна, должно быть, уже в гостиной. Ступай и ты к ней. А я вскоре присоединюсь к вам.
Ася вихрем ворвалась в свою комнату и прыжком бросилась на кровать, уткнувшись горящим лицом в шёлковое покрывало. Ах, как хорош! Как хорош этот дядюшкин молодой друг! Какие глаза у него! Как яркое летние небо, которое видно сейчас из окна! Сколько мужества, благородства, ума! Сердце девушки возбуждённо прыгало в груди. Она рывком поднялась, села на кровати, подобрав под себя сильные ноги, и мечтательно вздохнула.
Ася Завьялова всегда обращала на себя внимание молодых людей. Она не была красавицей в классичес