Девушка кивнула, дожевала и, шутливо приставив руку к голове, спросила:
– Разрешите докладывать?
– Разрешаю!
– Во-первых, я познакомилась с замечательно интересным человеком! Дядей княгини Алексеем Львовичем. Милейший старикан старинного покроя! Дядюшка, как он чудно говорит! И столько знает! Я бы часами слушала его, но сегодня мне было решительно некогда, поэтому я обещала, что в следующие дни буду у него, как штык. Но он успел мне рассказать про белую даму. А ещё у него есть внучка Маша. Она немного младше меня, но мне кажется, мы могли бы подружиться. Она, между прочим, слышала на днях, как покойный Борис Борисович ругался с Владимиром Александровичем. Точнее последний ругательски на него кричал, что от него, Каверзина, нет толку. А ещё она слышала, как князь угрожал своему брату Антону. Правда, она ничего толком не сумела разобрать. Она просто шла мимо комнаты Антона Александровича и услышала, но, увы, сразу ускорила шаг, а не осталась послушать.
– Увы! А ты бы осталась?
– Разумеется, дядя Николя!
– И чему тебя только в Смольном учили!
– Сама не знаю! – звонко рассмеялась Ася. – А ещё здесь есть два очень милых молодых человека. Князь Родя и князь Володя. Но с ними я ещё не успела ближе познакомиться.
– Если бы ты работала в полиции, тебе бы цены не было, – почти серьёзно сказал Немировский.
– Ах, дядя, но ведь у нас женщины поражены в правах! – Ася изобразила на своём личике печаль. – Нас, бедных, не берут на серьёзную работу. Хотя, постойте, ведь есть же в полиции агентессы? А, дядюшка? Возьмите меня! Из меня бы прекрасная агентесса получилась!
– Замуж тебе надо, вот что!
– Само собой! Главное, есть из кого выбрать здесь! Целых два молодых, красивых князя!
– Егоза!
– Между прочим, дядя, вы поступаете со мной нечестно. Я вам раскрыла все добытые сведения, а вы ничегошеньки не рассказали мне об итогах вашей прогулки с доктором Жигамонтом!
– Справедливо, – кивнул Немировский и, допив чай, принялся рассказывать. Окончив повествование, Николай Степанович понюхал табаку и сказал:
– Ну, что ж, моя красавица, посмотрим расклад?
– Посмотрим, – кивнула Ася, играя снятым с шеи серебряным кулоном.
– В одной семье один за другим умирают при странных обстоятельствах отец и два сына, один из которых бастард. Ряд фактов позволяет нам сделать вывод, что убийца один их обитателей дома, либо человек часто в нём бывающий и считающийся своим. Но кроме возможности совершить преступление, должен быть мотив, а его мы пока не знаем. А потому рассмотрим каждого из имевших возможность на наличие мотива. Начинай, моя красавица!
Ася задумалась, подперев кулачком подбородок.
– Княгиня Олицкая! – сказала она, привычно чуть-чуть растягивая каждое слово.
– Женщина властная, умная, жёсткая. С домашними на ножах. Что ж, у неё мог быть мотив. Если представить, что её старик-муж вдруг решил пересмотреть завещание в пользу старших сыновей, то ради любимого единственного сына она могла пойти на преступление. Каверзин, человек умный и скрытный, мог что-то разнюхать и шантажировать её… Всё так, но для чего тогда эти письма, этот призрак?
– Запутать след, – предположила Ася.
– Тоже возможно. Но для чего тогда ей было приглашать доктора и Петра Андреевича? Уж слишком рискованно.
– Значит, от этой версии мы отказываемся?
– Красавица моя, от версии можно отказываться лишь в том случае, если доказана её полная несостоятельность, но не ранее того, – Немировский назидательно поднял палец. – Пойдём дальше.
– Князь Антон, – Ася взяла грушу и вонзила крепкие, ровные зубы в её сочную мякоть.
– Гуляка, мот, пьяница… Мне трудно предположить, что он способен на столь изощрённое преступление. Такие, как он, если убивают, то сгоряча, убивают тем, что под руку попадёт. Они не могу продумывать шаги, разрабатывать планы… Они слишком импульсивны и слабовольны для этого. К тому же он по-настоящему боится. Так не сыграешь… Он знает, если не кто пишет эти письма, то, по крайней мере, о чём они, какая тайна стоит за ними. И его покойный брат знал. А, значит, мог знать и Каверзин. Что-то нечисто в прошлом у этих достойных господ и нам стоило бы узнать, что именно.
– Каким же образом?
– Для начала подробнейшим образом узнать это прошлое. Доктор Жигамонт не расспрашивал княгиню подробно, поэтому я это сделаю сам. Продолжим.
– Князь Володя.
– Скрипач? – Николай Степанович помял мочку уха. – Каков мог быть у него мотив? Корыстный? Вряд ли… Старый князь всё завещал жене и младшему сыну и, чтобы получить наследство, пришлось бы устранить именно их. Причём здесь родной отец и Каверзин? Конечно, причина могла бы быть и иной, но пока мне таковая в голову не идёт.
– Князь Родя.
– Послушник…
– Семинарист, дядя.
– Да-да. Среди этих богоискателей попадаются порой величайшие бестии. Я им не доверяю.
– По-моему, Родион не такой. У него глаза добрые, ласковые, – покачала головой Ася. – Он не мог убить!
– Оставим чувства. Нам сейчас важны факты, которых кот наплакал. Мотив мог быть у этого милого юноши? Чем ему могли помешать дядя и адвокат? Его мать с ними не ладила, но это не повод. Месть? Но за что? Тут пока ничего неясно… – в продолжение разговора Немировский рисовал на листке бумаги схему, отмечая различными знаками называемых персон. Возле имени Родиона он поставил вопрос.
Ася подошла к крёстному и, поглядев на исписанный листок, спросила:
– А какой знак вы поставите у имени Катерины Васильевны?
– Как и у имени княгини, поставлю плюс, – ответил Николай Степанович. – Неуравновешенная женщина, вполне, однако, способная на изощрённую хитрость.
– А мотив? Препятствием к наследству были опять же Родион и княгиня…
– А разве деньги – единственный мотив? Есть ведь масса иных страстей, ведущих человека к преступлению. Сластолюбие, ревность… Знаешь ли, сколько чёрных дел вызвано именно ими?
– Но причём тут Каверзин и старый князь?
– А, вот, в этом нам и предстоит разбираться, моя красавица. Лучше напомни мне, кого мы ещё забыли?
– Управляющего и священника.
– И жену управляющего!
– Ту сумасшедшую?
– Сумасшедшие тоже бывают на многое способны, особенно, если лишь притворяются безумными. К тому же Лыняев мог действовать заодно с женой.
– Но зачем им это?
– А хотя бы из мести! Представь, что некогда князь Владимир чем-то сильно насолил Лыняеву. Может быть, это и была та тёмная история, которую нам нужно раскопать. И тот решил отомстить. И ему, и его ближайшему другу-поверенному.
– А старый князь?
– А ты исключаешь, что старик мог умереть и сам? Что его как раз и не собирались отправлять на тот свет, а просто так вышло? Лыняев – человек жестокий, завистливый и скользкий. К тому же умный, изворотливый. Такой способен на всё. А несчастную, безумную жену ему легче лёгкого было использовать в своих целях.
– Значит, вы подозреваете Лыняева?
– Я подозреваю всех в этом доме, кроме, пожалуй, старика Каринского и его внучки. Но одних больше, других меньше. Лыняев мне не нравится.
– Всех… – протянула Ася, переступая на мысках по мягкому ковру. – И священника?
– И священника тоже. Ношение рясы ещё не означает невинности. Священнослужители – такие же люди, как и все. С такими же страстями. Разве доказано, что у отца Андроника не могло быть причин мстить за что-либо семейству Олицких? Нет, не доказано. Значит, и версии этой я исключать не могу, – Немировский постучал пальцами по крышечке тавлинки и резюмировал: – Итого, подозреваемых на возу не уместить, а улик днём с огнём не наскрести… Вот, и ломай голову…
Глава 5
Ровно в полдень грянули колокола на всех московских церквах, затеяв дивную перекличку от окраины до окраины, переливами. Густо басили тяжёлые, большие колокола, звонко подтренькивали им маленькие. О, дивное колокольное многоголосие! Нет тебя чуднее во всём свете!
– Стой! Стой! – крикнул Романенко извозчику, схватив его за плечо.
– Тпру! – лошадь остановилась.
Василь Васильич поднялся, снял фуражку, и, бросив в неё перчатки, перекрестился размашисто и замер, вслушиваясь в колокольный перезвон. Его бирюзовые глаза заблестели восторженно, а тёмные волосы разметались по лбу.
Илья Никитич привстал следом, комкая в руках картуз и спешно дожёвывая кусок яблока, оставшуюся часть которого он проворно спрятал в карман. За эти несколько дней Овчаров всей душой привязался к московскому коллеге, оказавшемуся не только великолепным знатоком своего дела, но и человеком весёлым, простым, лишённым начальственной заносчивости.
Несмотря на все усилия сыщиков, выведать о судьбе семейства Палицыных удалось крайне мало. В Староконюшенном их помнили лишь несколько человек. Жалели их, отзывались, как о людях богобоязненных и совестливых. Пожилая вдова булочника, Агафья Самсоновна, бывшая доброй приятельницей Глафиры Егоровны Палицыной, долго рассказывала о ней, её муже и сыне. Она говорила так долго, так часто отвлекалась на посторонние предметы, что Овчаров уже не находил себе места, ёрзал на стуле, вертя в руках очередную баранку, которыми вдова угощала гостей. Василь Васильич же, кажется, вовсе не устал слушать старуху, мило улыбался, кивал головой.
– Запомни, Илья! – говорил он после. – Хороший сыщик должен любезно слушать всякого человека, дабы расположить его к себе. Для многих нет большего счастья, нежели излить душу кому-нибудь, а некому! Вот, если ты позволишь ему выговориться, он на радостях и в благодарность поведает тебе потом что-нибудь стоящее. А станешь торопить человека – так он замкнётся, и ничегошеньки ты из него потом не вытянешь никакими клещами.
– А ежели человек – ерунду плетёт? Баллады сочиняет? – сердился Овчаров. – Он мне пули отливать будет, а я, развесив уши, слушай его?
– Не нравится – не слушай, а врать – не мешай!
– Так как же не слушать, когда ты, Василь Васильич, только что сказал, что слушать надо?!