– Здорово, Емеля… Разбудил ты меня…
– Что, сны сладкие смотрели?
– Да уж какие тут сладкие… – махнул рукой князь. – Кошмары меня мучают, вот что… Чувствую, что она рядом где-то. Что ходит за мною и только время выбирает…
– Кто ж она?
– Она, Емеля, она… – Антон Александрович передёрнул плечами, обхватил себя руками. – Холодно что-то… Баньку бы…
– Баня – это дело, – кивнул гость, усаживаясь к столу. – А для начала, может, согреемся?
– И то дело, – решил князь.
На столе стоял небольшой самовар, он открыл краник, и в одно мгновение подставленные рюмки были наполнены настоянной на смородине водкой.
– Вздрогнули!
– Между первой и второй…
– Уф, полегчало… – Антон Александрович потёр ладонью белую грудь. – Вообрази себе, брат Емеля, хотел я уехать из этого чумного дома, гори он ясным пламенем, а стерва эта не пустила меня…
– Кто-кто?
– Мачеха, черти бы её взяли! – князь хватил кулаком по столу.
Емеля вдруг расхохотался.
– Ты чего ж смеёшься, подлец?!
– Как она вас, ваше сиятельство, не пустить могла? Али за ножки держала? Али в подполе заперла?
– Дурак!
– Кто ж вам мешает уехать? Махните ночью через забор и айда!
– Умно, – усмехнулся князь. – Только ты забыл, что я не тебе чета! Я не холоп! Я князь, чёрт побери!
– Позвольте вам заметить, что и я не холоп, – посуровел гость.
– Ну, не оскорбляйся… Это я сгоряча… Но неужели я, князь Олицкий, стану прыгать через забор, убегать?! Ведь это позор! Не могу!
– А мало ли позора было в вашей жизни, ваше сиятельство? Али запамятовали?
– Молчи! – зашипел Антон Александрович. – Я всё помню… Да и как бы я мог забыть теперь, когда это вернулось?! А ты бы мог и не вспоминать мне. Я спьяну тогда наговорил тебе всякого, а ты и рад! Что бы там ни было, а честь дворянскую я ещё не пропил!
– Честь? Нет, честь вы не пропили. Вы только человека убили, ваше сиятельство.
Князь вздрогнул и впился глазами в своего гостя. Тот сидел развязно, спиной к окну, так, что лица его невозможно было разглядеть.
– Ты зачем пришёл сюда?! Ты?!
– О, не волнуйтесь, ваше сиятельство. Вы ведь знаете меня. Я – могила… Вашей маленькой тайны никто не узнает.
– Страшно мне, Емеля… Она мне по ночам снится. Но, чёрт меня побери, не я виноват в том, что случилось! Это всё братец мой… Он тогда бредил Печориным и, вообрази, находил с ним у себя великое сходство. Ну, скажи мне, Емеля, какого чёрта ему не хватало?! Он ведь был красив тогда! Женщины сами вешались ему на шею! А он – скучал! Печальный демон… Поживи ты весело – помирать не тошно… А он, что бы ни делал, всё со скукою! Всё – словно заставлял его кто… Даже разврат – без куража… Что это? Здесь у нас ущипнёшь девку какую или бабёнку, прижмёшь её в уголке укромном, и хорошо! Весело! А только не ему! Ему-то главное удовольствие – других мучиться заставлять… Да разве я знал, что всё так выйдет! Я тогда пьян был сильно, не соображал… Какой спрос?! Ну, почему, почему я теперь за его преступление платить должен?!
– Может, потому что он уже заплатил?
– Я тогда на первых парах покаяться во всём хотел… Отцу в ноги кинулся… Ну, уж он того не допустил. С Борисом вместе…
– А вы б к попу сходили!
– К попу… Нет, не хочу к попу… Я попов не люблю. Только что бороды большие, а благодати с гулькин нос…
Емеля снова рассмеялся, закинув голову. Антон Александрович выпил ещё и сказал тихо:
– Тяжело у меня на душе, Емеля… Вот, думаю, а что если есть Бог? И загробная жизнь?
– Чушь всё это!
– А если нет? Ведь мне ж по грехам моим в ад прямая дорога… Я боюсь ада… Ну, как придёт она за мной, а я пьяный в дым, во грязи валяюсь – и так-то предстану пред очи Творца?
– Вы бы пили меньше, ваше сиятельство, а то вам скоро не то что Бог, а черти по углам мерещиться начнут.
– А они мне и так видятся, – вздохнул князь. – Слушай меня, Емеля. Я ведь покаяние моё написал всё-таки, – он вынул из стоящего на комоде ларчика конверт и показал его гостю. – Вот, оно. Здесь я написал всё. Ты, если что со мной, передай этот конверт отцу Андронику, чтоб помолился… Я попов не люблю, но всё-таки…
Емеля взял конверт и спрятал его за пазуху:
– А не боитесь, ваше сиятельство, этакие документы стороннему лицу доверять?
– Я теперь ничего уже не боюсь, кроме неё… И потом ты же могила? Или я ошибаюсь? – усмехнулся Антон Александрович.
– Ваше здоровье! – гость поднял рюмку.
Князь понуро опустил голову.
– И всё-таки я ей не дамся, – прошептал он. – Я её ждать буду. Я с нею сумею справиться… А затем убегу. Да-да, я убегу. Убегу далеко. От всех них убегу. И от деспотичной мачехи, и от могил, и от чертей, и от неё… Прочь! И плевать на княжескую честь… Решено. Я убегу!
Асе не спалось. Ночь была душной, и, несмотря на открытые настежь окна, дышалось тяжело. Одеяло упало на пол, и девушка лежала в одной сорочке, время от времени проваливаясь в сон, но и в нём чувствуя тяжесть воздуха. Внезапно ей послышалось, что кто-то ходит по коридору. С трудом отняв голову от подушки, Ася прислушалась. Слух не подвёл её, и девушка на цыпочках подошла к двери, слегка приоткрыла её и выглянула наружу. В темноте она увидела удаляющуюся фигуру в белом балахоне. Ася прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть. Когда «призрак» исчез, она поспешно вернулась в комнату, сделала несколько глотков прохладной воды, накинула халат и, затеплив масляную лампу, собралась снова выйти в коридор, но внезапно ощутила запах дыма, доносившийся с улицы. Ася подошла к окну и раздвинула шторы. Недалеко от дома в ночной мгле пестрели языки пламени, и чёрный дым столбом поднимался к звёздному небу.
Ася бегом выскочила в коридор и что есть мочи застучала в дверь комнаты крёстного:
– Николай Степаныч! Дядя Николя! Проснитесь!
Повернулся ключ в замке, и на пороге показался Немировский в зелёном халате с широкими отворотами, держащий в руках свечу.
– Ты почему босиком? – с укоризной спросил он. – Не хватало ещё, чтобы ты простыла!
– Дядя Николя, пожар! – выдохнула Ася.
– Что?!
– Там! – девушка указала на окно. – Посмотрите! Горит что-то! Только я не поняла, что…
– Зато я уже понял, – мрачно сказал Николай Степанович, приглаживая волосы и направляясь к окну. – Это горит флигель, куда съехал князь Антон…
– Господи… – Ася перекрестилась.
В этот момент открылась дверь напротив, и в коридоре показался заспанный доктор Жигамонт.
– Что случилось? – спросил он.
– Георгий Павлыч, будьте добры, разбудите княгиню! Горит флигель.
– Не чума, так скарлатина…
Тем временем, на улице уже послышались голоса. К горящей постройке сбегалась челядь. Несли воду – вёдрами, самоварами, кастрюлями, лоханками – заливали пламя, кричали и ругались. Из темноты к флигелю направилась высокая фигура в чёрном – отец Анроник. Он достал крест, благословил мужиков на тушение пожара, и замер, словно изваяние, глядя на пожирающее постройку пламя.
Немировский захлопнул окно и повернулся к крестнице:
– Ты ещё здесь? Иди обуйся и оденься.
– Дядюшка, я видела его, – тихо сказала Ася.
– Кого, помилуй?
– Призрак. Я услышала шаги, выглянула в коридор, и видела уходящую белую тень. А потом начался пожар.
Старый следователь поцеловал девушку в голову:
– Ты сегодня молодец, красавица моя. Иди одевайся и возвращайся. Я тебя жду.
Ася вернулась к себе, поспешно натянула тёмное платье, накинула шаль и вернулась к Немировскому, который также успел переодеться и уже разговаривал со стариком Каринским, выглядевшим потерянным и беззащитным в своём наспех надетом халате и ночном колпаке, с нервно подрагивающей головой.
– Кара, кара Господня! – сокрушённо шептал Алексей Львович. – У меня такое чувство, точно судный день настал в нашем доме…
– Дядя, вам бы лучше вернуться в свою комнату, – сказал белый, как мел, Родион, позади которого пряталась дрожащая Маша.
– Да, ты прав, мон шер, – рассеянно отозвался Каринский. – Мне что-то дурно…
– Я скажу доктору, чтобы он зашёл к вам!
– Нет-нет, не надо… У него и без того дел довольно…
Когда Алексей Львович, сопровождаемый Машей и Родионом, ушёл, Немировский обернулся к Асе:
– Вот уж точно, кара Господня… Идём, моя красавица. Все уже там…
Возле горящего флигеля сновали люди. А совсем рядом стояла, скрестив руки на груди и плотно сжав губы, княгиня Олицкая. Одетая во всё чёрное, с безупречно уложенными волосами, она неотрывно следила за происходящим, время от времени отдавая приказания своим людям, указывая сжатым в руке хлыстом, куда-то, бранясь, как не подобает знатной даме. Удивительно смотрелась Елизавета Борисовна в этой ночи, в отблесках пламени, со своей неженской твёрдостью и распорядительностью.
– Ты куда ж летишь, блоха неподкованная?! Назад! Черпай воду! Лей! – словно визг кнута, разрезал воздух её голос.
Вокруг княгини вились искры, совсем рядом падали обломки горящего здания, но это, казалось, ничуть не пугало её.
– Елизавета Борисовна, вы бы отошли подальше! – подступил к ней Лыняев. – Здесь слишком опасно.
– Без тебя знаю! Но шагу не сделаю отсюда!
– Так ведь, если что…
– А ты трудись, чтобы не было ничего! – закричала княгиня. – Пусть сгорит этот чёртов флигель, пусть сгорит то, что рядом с ним, но пламя не должно приблизиться к моему дому, или же пусть оно поглотит и меня! Что стоишь?! Бери ведро и туши, черти тебя разорви!
– Великая женщина, – с уважением произнёс Немировский.
Елизавета Борисовна нервно грызла ручку хлыста. Заметив Николая Степановича, она криво усмехнулась:
– Поздравляю вас, господин сыщик… Кажется, ещё один покойник в нашем доме, от которого даже пепла не останется… И опять – несчастный случай! Пьян был в хлам по своему обыкновению, вот, пожар и случился!
– Я, Елизавета Борисовна, говорил вам давеча, чтобы кто-нибудь из ваших слуг приглядывал за флигелем во избежание несчастья. Было ли это сделано?