– С кем имею честь?
– Илья Никитич Овчаров, сыщик.
– Сыщик? – Володя нахмурился. – Вот так скорость… Неужели Елизавета Борисовна вас так быстро успела снарядить искать нас?
– Нет-нет. Мы хоть и земляки, а я здесь по другому делу, до вас касания не имеющему.
– В таком случае, чем обязан?
– Да вы не беспокойтесь так, ваше сиятельство, я не отниму у вас много времени. Я так понимаю, вы теперича муж и жена и скрываетесь от любимых родственников?
– Я попросил бы вас…
– Что ж вы так сразу сердитесь-то, ваше сиятельство? Я ведь сказал, что это меня не волнует. Клянусь, что не выдам вас, если это вас успокоит.
– Что вам нужно?
– Видите ли, я прибыл в Москву по делу, связанному с вашим семейством, а здесь обнаружил ещё одно, также имеющее к нему отношение. И, вот, теперь встречаю вас! Согласитесь, чересчур много совпадений. Рыба так и плывёт в сети сама – прикармливать не надо.
– Что же за дело, по которому вы приехали? – спросил Володя, несколько успокоившись.
– Меня послал сюда господин Каверзин.
– Борис Борисович? – вскинул брови князь. – Он умер некоторое время назад.
– Вот, как… Стало быть, плакали мои премиальные… Хорошо, хоть аванс получил… – задумчиво произнёс Овчаров. – А какие ещё новости?
– Погиб мой отец. Застрелился.
– Совсем нехорошо, – покачал головой Илья Никитич. – Значит, не зря так переживал мой работодатель… Теперь я начинаю понимать.
– Зато не понимаю я, – в голосе Володе прозвучало раздражение. – Вам ещё что-то нужно?
Овчаров поднял на князя свои бесцветные глаза:
– Нужно, ваше сиятельство. Мне очень нужно, чтобы вы и ваша очаровательная жена благополучно устроились в этом городе, и чтобы с вами ничего дурного не вышло. Думаю, в этом задачи наши совпадают?
– Я не совсем понимаю…
– Видите ли, князь, есть человек, у которого есть очень веские причины не любить ваше семейство, и мне бы не хотелось, чтобы вам оттого вышли неприятности. Я уже кое-что знаю в Москве, поэтому разрешите мне помочь вам устроиться.
Володя вопросительно посмотрел на жену, Надя едва заметно кивнула.
– Что ж, мы принимаем ваше предложение, Илья Никитич, – сказал князь. – Мы, в самом деле, ничего не знаем в Москве, и ваша помощь может быть кстати.
Обед был съеден, и сыщики продолжали пить чай, который каждые десять минут подавал половой.
– Хорошо, горой меня раздуй! – вздохнул Романенко, утирая полотенцем пот со лба и шеи. – Так бы день-деньской сидел и пил чай.
Вигель достал серебряный портсигар, закурил.
– Что ж это, Вася, выходит? – задумчиво произнёс он. – Выходит, что священник убийца? Не верится…
– Почему нет? – пожал плечами Василь Васильич. – Эх, ещё бы икорки паюсной заказать теперь!
– Я сыт. К тому же на мели… Вчера в книжных рядах добрую половину жалования оставил.
– Несчастные вы люди, книжники! – рассмеялся Романенко. – Ну, так и я не буду.
– Не верится, чтобы священник. Всё же лицо духовное…
– Ряса ещё не признак святости. Священник… Что ж, не человек он, что ли? Он, брат, отец, чьего единственного сына ни за что сгноили на каторге. Может, у него рассудок помутился с того! Я уж не знаю, как там дело вышло, а чувствую, что кто-то из этих сиятельных князей – барабанная шкура, которой место в остроге!
– И всё-таки не верится…
– А ты не думаешь, брат Вигель, что надоть тебе в эти самые Олицы ехать? Николаю Степановичу на подмогу?
– Думаю, Вася, думаю. Взять отпуск по болезни на недельку и туда.
– Недельки-то хватит?
– Так уложиться надо! – засмеялся Пётр Андреевич. – Нет, это отличная мысль. Завтра же отправлюсь.
– Эх, хотел бы и я с тобой! Я уже два года в родных краях не был, Москвы не оставлял… А знаешь, как там, за городом-то? Простор! Сапоги скинешь, босиком по траве пробежишь и в речку бросишься, она сначала холодная-холодная, исщиплет тебя, а потом и обласкает, как родная мать. А потом кваску да с капусткою квашеной! Красота!
– Сдаётся мне, что мне не до кваска с речкой будет, – усмехнулся Вигель, поднимаясь.
– А жаль… – вздохнул Романенко, покрутив ус. – Эй, самбыел! Подай чаю ещё…
Глава 7
Архип Никодимович Лыняев, нахохлившись, сидел на стуле, из-под бровей глядя на невозмутимого следователя, кругами ходящего вокруг него, крутя в руке тавлинку.
– Итак, господин Лыняев, вы отрицаете свою причастность к произошедшим в доме событиям?
Вот, ведь вцепился-то старый клещ! Не оторвёшь! И дёрнуло же эту глупую курицу, Катерину, всё выложить ему! И за фамильную честь не побоялась! До чего жадна… Волчья сыть, коровье вымя… Не столь уж много и просил у неё Архип Никодимович. Продала бы свои цацки и заплатила бы! Так нет, донесла своёму крючкотвору. Мошеннику ещё большему, чем сам Лыняев. И когда-то успел он сунуть свой длинный нос в расчётные книги? Когда-то успел поговорить с купцами, с которыми велись дела? И как умудрился вытянуть из них нужное?! Вот, уж продувная бестия! Таких поискать ещё! Хитрый! Уж на что изворотлива и въедлива хозяйка, а и она лыняевскую афёру не раскусила, в упор смотрела, а не заметила, а этот всё углядел!
– Категорически отрицаю-с! Подумайте сами, для чего мне было убивать Бориса Борисовича?
– Вы признаёте факт шантажа Екатерины Васильевны с вашей стороны и вас со стороны Каверзина?
Эта глупая курица выдумала ещё, будто он не только денег требовал с неё! Ишь чего захотела! Это утверждение более всего приводило Лыняева в бешенство. Да, она была недурна в молодые годы, и Архип Никодимович, зная, что муж не балует её вниманием, не раз пытался приблизиться к ней, но каждый раз встречал холодный отказ. И лишь недавно выяснилась причина его… Но, чёрт возьми, с той поры княгинька успела изрядно подурнеть! Не такой дурак Лыняев, чтобы требовать от неё… Напомнил, правда, о прежней холодности, зло напомнил, жалящим словом мстя, но требовал только денег! А она, дура, размечталась! Ох, бабы, бабы, никакого нет с ними сладу… Всех, чертовок, пороть надо-с…
– Да, я хотел получить от неё денег.
– А зачем они вам, разрешите узнать?
– Зачем-с? – Лыняев сощурил змеиные глаза. – Потому что осточертело мне, господин Немировский, на бар работать! Я не холуй и не холоп, каким меня здесь считают-с! Я хочу иметь свой дом, своё хозяйство! Понимаете?! Своё-с! Мне свобода нужна, а свобода из денег рождается! Моей дочери давно под венец пора, так я ей хорошей партии хочу! И жену хочу в приличную больницу определить, чтоб там за нею ходили-с! Потому что ненавижу я её! Она мне жить мешает-с! Я бы её собственноручно удавил, кажется… Но не могу-с! Она – мать моей дочери. И ради Даши я должен позаботиться о ней. Будь у меня достаточно денег, я бы освободился от них обеих и жил один в своё удовольствие-с. Нашёл бы себе женщину, а, может, чем чёрт не шутит, и не одну-с! И никто, слышите вы, никто не смел бы мне больше приказывать: «Лыняев, пойди! Лыняев, подай!»
– Каверзин пригрозил вам, что раскроет ваши махинации княгине?
– Да. Но зачем мне было убивать его? Мы поговорили с ним тогда и обо всём договорились. Он обещал хранить мою тайну, а я его. Для чего же мне было рисковать? Я похож на идиота? И потом, обоих князей тоже я, по-вашему, отправил к праотцам? За каким чёртом, скажите-с?! Или вы, как эта помешанная, думаете, что Владимир Александрович разнёс себе череп от горя, усомнившись в происхождении своего сына?! Да никогда бы он того не сделал-с! Вы князя не знали-с! Он бы не допустил скандала, но жизнь виноватых перед собой в ад бы превратил-с! Он бы их без ядов и пистолетов живьём сжевал бы! А братец его-с? Антон Александрович? Он-то мне чем мог помешать?! Не там вы ищите, господин следователь! Я вор, не спорю. А какой управляющий не ворует? Я шантажист, я, может быть, подлец, но я не дурак и не убийца! Вот-с!
– Кто мог заставить вашу жену играть роль призрака?
– Не знаю-с. Спросите у неё-с!
– Увы, ничего кроме бессвязного бреда мы от неё добиться не можем.
– Так причём здесь я?! – взорвался Лыняев.
Дверь открылась, и в кабинет вошла Елизавета Борисовна в сопровождении доктора Жигамонта.
– Вы закончили? – спросила она Немировского.
– На данный момент, да, – кивнул следователь.
– Отлично, – княгиня подошла вплотную к Лыняеву и, не дав ему подняться, заговорила низким голосом: – Сейчас я тебя огорчу, Архип Никодимович.
– Увольняете, ваше сиятельство?
– Это, само собой. Правда, не раньше, чем будет доказана твоя невиновность, и найдена тебе замена. Я о другом.
– О чём же?
– Опростоволосился ты, голубчик! Как последний простофиля, опростоволосился! Неужели ты думал, Лыняев, что я настолько глупа, что не знаю, сколько ты воруешь у меня? Что Боря смог всё высчитать, а я – нет?
Архип Никодимович побледнел:
– Так вы знали?..
– Каждую копейку, которую ты украл у меня! – злорадно сообщила Олицкая, нагнувшись к самому лицу управляющего. – Катя мне передала Борины бумаги. Рьян дю нуво пур муа!24 Боря просто блефовал, а ты попался на его блеф.
– Гнида… Волчья сыть… – прошипел Лыняев. – Вот, теперь бы я его точно убил…
Оставшись наедине с Георгием Павловичем, Немировский медленно опустился за стол и, сомкнув пальцы рук, глубоко вздохнул.
– Что скажете, Николай Степанович? – спросил Жигамонт, рассеянно листая газету.
– Лыняев не убийца, – ответил следователь. – Слишком сложная и изощрённая месть для мелкого жулика, каковым он является. К тому же князь Антон вовсе выпадает из хрупкой схемы, в которой убийцей мог оказаться он. Одно меня радует, дочь купца Данилова исчезла той же ночью, что и наш князь Володя, значит, они уехали вместе, и можно надеяться, что хоть он теперь вне опасности.
– Как неожиданно любовь иногда вторгается в наши логические построения, не правда ли? У меня был пациент, которому все врачи предсказали не более полугода жизни. А он взял да влюбился, и, представьте, прошло уже десять лет, а он жив и здоров.