О том, что князь Владимир Олицкий является её отцом, Даша узнала, когда была ещё совсем маленькой. Мать сама рассказала об этом дочери во время очередного припадка. Те припадки были предвестниками тяжёлой болезни, которая вскоре превратила цветущую, красивую молодую женщину в жалкую сумасшедшую. Но к тому времени Даша уже знала всю правду. Евдокия Яковлевна часто сажала дочь на колени и, гладя по русой голове, рассказывала об отце. Ей неважно было, понимает ли её дочь, просто хотелось ещё раз воскресить в памяти навсегда ушедшее счастье.
Мать вышла замуж по указанию своего отца и мужа не любила никогда. Да и как можно было любить его? Этого плешивого, желтушного холуя, с которым противно просто находиться рядом. Сознавать, что она не дочь Лыняева, Даше было приятно. Она поглядывала на своего отца, в ту пору красивейшего мужчину, статного, гордого аристократа, и представляла, как было бы чудесно, если бы он признал её. Даша представляла себя на светских балах: вот, она кружит по белой зале в вихре музыки, на ней прекрасное воздушное платье, и все провожают её восхищёнными взглядами. Кто это прелестное создание? – Разве вы не знаете? Это княжна Олицкая! Сколько раз виделась Даше эта сцена, но отец не обращал на неё внимания и совершенно забыл о матери…
Евдокия Яковлевна искала встреч, писала Владимиру Александровичу письма. На одно из них он ответил раздражённой отповедью, в которой, однако, признавал своё отцовство. Это письмо Даша хранила, как самую большую ценность, оно могло стать её пропуском в ту жизнь, о которой она так грезила.
Между тем, Евдокией Яковлевной овладевала тоска. Она часами просиживала неподвижно, плакала, перестала следить за собой.
Однажды мать явилась к князю и стала упрекать его, умолять не оставлять её. Звонкая пощёчина стала ей ответом. Даша видела эту сцену через неплотно прикрытую дверь, и она навсегда врезалась в детскую память. Особенно надменное лицо отца в этот момент. Презрительное и брезгливое его выражение…
С той поры ненависть Даши росла. С ранних лет она научилась лицемерить. Никто бы не заподозрил, какая тёмная бездна таилась в душе этой с виду весёлой, беззаботной и слегка кокетливой девушки, готовой всем услужить.
Даже умная княгиня ничего не подозревала, а её Даша ненавидела едва ли не больше собственного отца. Она единственная знала об утехах Елизаветы Борисовны: семи лет от роду случайно подглядела её встречу с молодым сельским врачом. Повзрослев, Даше ничего не стоило сложить два и два и понять, кто настоящий отец князя Родиона. Этого ангелоподобного юношу она возненавидела тоже. За то, что он, не являясь Олицким, унаследует всё то, что принадлежит по праву ей, настоящей княжне.
Долгие годы Даша следила за обитателями дома Олицких, подслушивала, подглядывала, узнавала их тайны. Она чувствовала, что однажды все эти добытые секреты пригодятся ей для мести, о которой она мечтала. А отомстить Даша хотела всем.
Кто был незапятнан в этом объятом пороком доме? Князья Антон и Владимир, замаравшие свои белые руки невинной кровью? Их старик-отец, покрывший преступление сыновей? Каверзин, помогший ему в этом? Княгиня, облапошившая старого мужа и присвоившая его состояние? Даже на молодых князьях лежала тень этих преступлений! А Маша Каринская? Её Даша возненавидела за то, что она, будучи такой же незаконнорожденной, была признана своим дедом, а Даша так и оставалась горничной. Зависть душила! И ведь надо же, имея такое счастье, эта глупая девчонка всех дичится и даже не выезжает в свет! И за что глупцам счастье?!
Всеволода Гавриловича Даша не любила, но чувствовала, что этот человек много знает и может быть полезным. Она пришла к нему сама, жалуясь на сильные боли в животе, а затем пустила в ход весь свой недурной арсенал молодой соблазнительницы. Впрочем, тут и трудиться не надо было. Доктор был известен в округе, как большой охотник до женского пола. Старухи называли его колдуном:
– Заморочит девку, зачарует, околдует и тащит! А то, глядишь, опоит чем!
Потому молодых девиц старались лечить у местной знахарки, не доверяя учёному лекарю.
– Наука-наука! Девкам подол задирать – вот, вся их наука!
Зато молодые девицы при виде доктора заливались румянцем, робели, словно, в самом деле, привораживал он их. Короткая знакомая Даши, Матрёна рассказывала ей, вздыхая с истомой:
– Как поглядел он на меня, так голова закружилась! Словно околдовал!
Эта слава также внушала любопытство Даше. Амелин вполне оправдал его, хотя околдованной княжна-горничная себя не почувствовала. Слишком остёр был её ум, слишком на другое направлены желания. Зато доктор увлёкся ею довольно надолго. Даша частенько оставалась у него на ночь, ей разрешено было брать книги, в которых девушка понимала немного, но которые ей чем-то нравились. Может быть, тем, что на страницах их отвергались законы, столь противные ей самой. Это же презрение к нормам нравилось Даше в Амелине. Она даже думала посвятить его в свои планы, но передумала, решив не рисковать.
Однажды вечером Даша поссорилась с Архипом Никодимовичем и убежала из дома. Идти ей было некуда, и она направилась к Амелину. Идти нужно было через лес, но Даша этого не боялась, поскольку вообще мало чего боялась в жизни.
У доктора кто-то был. По голосу Даша угадала, что это князь Антон Александрович. Она притаилась под окном и стала слушать доносившийся разговор. Оба мужчины были сильно нетрезвы и разговаривали громко. Особенно зычен был князь.
То, что услышала Даша той ночью, дало последнюю козырную карту её партии и перевернуло представление об отце. Оказывается, её отец – преступник…
Даша вернулась домой и всю ночь выстраивала план мести Олицким, который всё чётче проступал в её кипящем мозгу. Большого скандала она не желала, рассчитывая унаследовать положенный по праву титул и имение. Значит, нужно было все делать аккуратно, чтобы не возбудить подозрений.
Через несколько дней Даша вновь навестила Амелина. Всё же ей очень хотелось обрести помощника в его лице. Прощупывать почву она стала издалека.
– Послушай, ведь Родион – твой сын, – сказала Даша доктору. – Ты мог бы потребовать от княгини целое состояние за своё молчание!
– Мог бы, – легко согласился Амелин.
– Так потребуй! Ведь как бы тогда зажить можно было! Совсем иначе! По-людски!
– Ты-то тут причём, дурёха?
– Да мне же за тебя обидно! Что ты прозябаешь в этой дыре?! Мужик ты или нет?! Возьми своё! То, на что ты имеешь право!
Всеволод Гаврилович взял её за подбородок и сказал, чеканя каждое слово:
– Это не твоё дело! Знай своё место и не лезь, куда тебя не спрашивают!
– Ах, вот ты как заговорил? Стало быть, ты купчиху нашу любишь до сих пор! Дурак! Какие же вы все дураки! Она об тебя ноги вытирает, а ты!
– Пошла вон!
– Что?!
– Я сказал, пошла вон, – ледяным тоном повторил Амелин.
– Хорошо же! Я уйду! И я добьюсь своего! Я ещё буду в шелках ходить! А ты сопьёшься и сдохнешь, как пёс! Туда тебе и дорога!
Начиная с этого момента, Даша презирала Амелина. Он предал её. Предал ради старой чертовки, княгини Олицкой! Что ж, и ему придётся платить по счетам в свой срок! Все заплатят!
Что нужно непризнанной княжне, имеющей только один сомнительный документ, чтобы получить всё наследство? Избавиться от всех других претендентов. Но вначале нужно было создать нужную атмосферу, запутать и запугать всех. Для этого достаточно оказалось написать несколько записок и разыграть спектакль с привидением.
Использовать в такой игре родную мать было жаль, но что поделать? Она сама виновата! Нашла из-за кого сходить с ума! Пусть хоть поможет дочери добиться справедливости! Если дать прописанных врачом капель несколько больше, чем положено, то больная впадёт в такое состояние, когда ею замечательно легко управлять. Даша несколько раз проверила это, прежде чем начать свой спектакль.
Отправить на тот свет старого князя ничего не стоило. Бедняга увидел «призрак», и сердце его не выдержало пережитого испуга. Он бы всё равно не прожил долго…
Далее настала очередь Бориса Борисовича. Его нужно было устранить раньше других, чтобы он не успел о чём-либо догадаться. Слишком умён. Да насладиться страхом князя Владимира Александровича было так приятно!
Ещё встречаясь с Амелиным, Даша расспрашивала его о медицине, о пользе и вреде разных лекарств, читала справочники, особое внимание уделяя ядам. Всеволод Гаврилович не отличался педантичностью и аккуратностью, поэтому украсть у него кое-какие снадобья не составило труда.
Убираясь в комнате Бориса Борисовича, Даша подменила принимаемые им пилюли на другие, провоцирующие удар. Каверзин подмены не заметил и за вечер выпил несколько смертельных пилюль, удивляясь, вероятно, что они не помогают…
И, вот, пришла очередь Владимира Александровича. Его убивать Даша не хотела. Она хотела, чтобы он сделал это сам. «Умер от угрызений совести». День выдался дождливый, суматошный. Даша притаилась за кустом и бросила в окно отцу камень с запиской. Здесь же она разбросала несколько окурков, подобранных у Амелина. Ей очень хотелось хоть как-то вмешать его в своё дело…
Гордый князь испугался позора… Даша видела его в первые минуты после смерти. Она смотрела на него, пытаясь уловить в себе хоть каплю жалости, хоть какое-то чувство. Но душа её словно окаменела. В ней не было ни сожаления, ни радости. Она сделала то, что должна была сделать: отомстила за мать и ещё на шаг приблизилась к своей цели.
– Вот, видите, папа, как всё вышло… Зачем вы отказывались признать меня? Ведь вы могли! Ведь я когда-то вас любила, я восхищалась вами, я мечтала быть похожей на вас и, глядя на своё отражение в зеркале, искала в своём лице ваши черты и радовалась, находя… О, если бы вы знали!
Наконец, чувство появилось. Чувство огорчения, что отец умер, так и не услышав её. Что она так и не сказала ему всего, что накопилось на душе за эти годы.
– Я была вашей единственной дочерью. Плоть от плоти, кровь от крови. Да если бы только у них у всех были глаза, они бы узнали во мне вас! Вы заплатили мне теперь хоть отчасти, потому что выплатить кредит полностью вам бы не удалось. Теперь заплатят остальные…