Князя Антона Даша презирала. Ему не за что было мстить, но он мешал достижению поставленной цели уже тем только, что существовал. Настоящий Олицкий. Наследник. Нужно было расчистить путь.
Антон Александрович сам упростил задачу своего убийства. Злоупотреблять ядом было рискованно, а князь сам давал возможность воспользоваться другим способом. Что может быть естественнее, чем случайный пожар, если человек постоянно пьян, не в себе и не раз уже оказывался в схожих ситуациях, по счастью, благополучно кончавшихся? Закономерный конец. Только пробраться внутрь, развести огонь, закрыть заслон в печи – и дело готово. Просто до гениальности!
Княгиня Елизавета Борисовна… Как хотелось Даше скорее добраться до этой гордой, изображающей безупречность стервы! Лживая тварь! «Даша, подай…», «Даша, принеси…»… О, если бы она могла знать, что скрывается за покорными «сию минуту, барыня»! Но очередь княгини ещё не пришла. Она должна была стать последней в этом ряду. А прежде нужно избавиться от молодых князей.
Князь Володя, с которым Даша так часто кокетничала, сбежал. Это не входило в её планы, но что ж поделать? Оставался Родион Александрович. Даша знала, что молодой князь не пропускает служб по воскресеньям и ездит в храм верхом. Лошадь его накануне заболела, а, значит, ехать он должен был на коне Владимира. Подсыпать в пищу рысаку «дурман-траву» было легче лёгкого…
Всё почти получилось! Представление разыгрывалось как по нотам! Ещё два шага – и она стала бы княжной Олицкой, единственной наследницей! Каких-то два шага… И надо же было этим московским ищейкам сунуться! Старая дрянь, княгиня Олицкая, она и здесь умудрилась переиграть Дашу! Если бы этот молодой, синеглазый следователь Вигель приехал днём позже… Если бы хитрый старик, его начальник, не раскусил, что к чему… Если бы обходительнейший доктор не вышиб так ловко чашку своей тяжёлой палкой… Если бы! Теперь никогда Даше не танцевать на светских балах, не унаследовать Олиц… Только звенеть кандалами где-то в Сибири… Но никто, никто не отнимет у неё данного правом рождения титула:
– Я княжна Дарья Владимировна Олицкая!
Когда новоявленную княжну увели, Немировский поправил подложенную под спину подушку, понюхал табаку и, обращаясь к Вигелю, вздохнул:
– Вот, и скажи мне, дорогой Пётр Андреевич, откуда в этой деревенской девице такая изощрённость ума? Она же просчитала каждый свой ход, как самый опытный преступник!
– Меня больше поражает жестокость, – признался Вигель.
– Жестокость, вообще, свойственна нашему времени, а в этой девице она была посеяна от рождения. Она естественный плод этого дома.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что в доме, где почти каждый преступник в той или иной степени, где царит атмосфера вражды друг к другу, где ложью пронизано всё до основания, рано или поздно должна явиться такая Даша, – ответил Николай Степанович мрачно. – Ведь это же Содом, драгоценный Пётр Андреевич. Посуди сам!
– А как же князь Родион?
– Единый праведник не спасёт дома, а вынужден будет бежать из него.
– По-моему, Николай Степанович, вами владеет мрачное расположение духа. В конце концов, весь мир таков.
– Это тебя обнадёживает? – в голосе Немировского послышалась ирония.
– Нет, пожалуй, огорчает, – подумав, отозвался Вигель.
– То-то же.
– Как вы себя чувствуете, Николай Степанович?
– Прекрасно, – улыбнулся Немировский. – Думаю, что господин Амелин поторопился отправлять меня на тот свет. Бездельника земля не держит, а у нас делов пуды, покуда не отпустят.
– В таком случае, не спуститься ли нам в парк? Сегодня такой тёплый день.
– Пожалуй. К тому же у меня есть к тебе, друг сердечный, разговор…
Близился вечер, и солнце катилось к западу, даря земле свои охладевающие, по мере этого направления, алые лучи. Пахло созревающими яблоками. Вигель сорвал одно из них, надкусил и поморщился:
– Кислое…
– Всё, что прежде времени обрывается, оставляет во рту кислоту и горечь. Подождите поры. Скоро уж Спас Яблочный, – сказал Немировский, щуря глаза на солнце. – На севере все плоды так поздно созревают… Иные, пока созреют, уже червь источит. На юге совсем другое дело. Мы с Анной Степановной однажды гостили у её доброй приятельницы в Феодосии. Вот, там фрукты сладчайшие. Да и, вообще, хороший климат там. Тёплый, сухой… Ей-Богу, там бы жить! Вот, выйду в отставку и уеду жить на юг, свои старые кости греть напоследок.
– Ах, Николай Степанович, опять вы об отставке! – огорчился Вигель.
– Всему пора приходит. Я уйду, а ты, глядишь, и место моё займёшь! Тебе я его могу со спокойной душой доверить.
– И слушать не хочу даже.
– Человек не должен цепляться за старое. Впрочем, ты не унывай! – Немировский шутливо хлопнул Вигеля по плечу. – Мне ещё генерала не дали, а уходить на покой не генералом мне несолидно будет!
– В таком случае, пусть бы этот чин дали вам как можно позже! – улыбнулся Пётр Андреевич. – О чём вы хотели говорить со мной?
Николай Степанович посерьёзнел. Он готовился к этому разговору, но всё же не мог подобрать нужных слов, чтобы начать, а потому ответил напрямик:
– Говорить будем об Асе, если ты не против.
– Совсем нет. Я слушаю.
– Она тебе писала, не так ли?
– Откуда вы знаете?
– Видел, как она поспешно спрятала письмо, когда я вошёл. Полно, Пётр Андреевич, мы, когда Москву покидали, так я уж не сомневался, что она к тебе писать станет. Я не слеп и не безумен, а она не столь искусная лицедейка, чтобы ввести меня в заблуждение. Ася совсем ещё ребёнок. Она жизни не видела. Только читала о ней в книжках да вымечтывала в своей хорошенькой, умной головке. То, что она тобой увлеклась, меня ни в коей мере не удивляет. Ты молод, хорош собой, умён, обходителен… Ты в её представлении почти идеальный герой.
– Николай Степанович…
– Не перебивай. Мы с тобой десять лет работаем плечом к плечу. В моём доме ты принят, как родной. И я, и моя сестра, относимся к тебе соответственно, как к родному для нас человеку. Поэтому говорить будем прямо, как положено между близкими людьми. Как ты относишься к моей крестнице?
– Ася – прекрасная девушка! – с чувством ответил Вигель. – Если бы не её письмо, я, может быть, и не приехал бы сюда…
– Да, замечательное создание… Это понятно. Но ты уходишь от ответа. Прости, Пётр Андреевич, я очень тебя люблю, но и Ася мне дорога. К тому же за неё я чувствую ответственность перед покойным другом, и я не могу смотреть сквозь пальцы на то, что происходит.
– А разве что-то происходит?
– А разве ты не знаешь? – Немировский остановился и посмотрел в лицо Петру Андреевич у. – Она ведь любит тебя, чёрт побери…
– Я знаю, Николай Степанович, – тихо ответил Вигель, опуская голову.
– Не сомневаюсь. А ты?
– Я буду счастлив, если Ася согласится стать моей женой.
На некоторое время повисло молчание. Николая Степанович резким движением руки провёл по волосам, крякнул и заговорил вновь:
– Ты меня, старика, прости, что в душу лезу и напоминаю… Но иначе не могу. Ты ведь до сих пор не забыл ту свою? Ольгу Романовну, если я не ошибаюсь?
– У Ольги Романовны муж, двое детей и положение в обществе. Это история прошлая, – ответил Вигель холодно, но от Немировского не укрылось, как напрягся его голос.
– Это доводы рассудка. А сердце?
– Что вы хотите услышать, Николай Степанович? Что я до сих пор не забыл Ольгу? Да, это так. Я помню её по-прежнему и не забуду никогда, пока жив. И тут уже тоже ничего не попишешь.
– А Ася?
– Вы не хотите, чтобы я был с ней?
– Пётр Андреевич, если б я был ей отцом, то не желал бы лучшего зятя. Но сможешь ли ты сделать её счастливой, если твоё сердце занято? Пойми, я не хочу, чтобы она потом страдала.
– Николай Степанович, я не буду лгать: я никогда не смогу любить Асю так, как любил Ольгу, – твёрдым голосом начал Вигель, – но я клянусь вам всем, что есть у меня святого, что если ваша крестница согласится стать моей женой, я сделаю всё, чтобы она была счастлива, я буду любить её, заботиться о ней так, как только может заботиться самый преданный супруг. Я никогда не дам ей повода для огорчения… Я…
– Довольно, – Немировский поднял руку. – Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы не верить твоему слову. Что ж, Бог даст, и сладится.
– Так вы благословляете нас, Николай Степанович?
Глаза старого следователя солнечно заблестели:
– Я буду бесконечно рад, если у вас всё сложится. Ступай к ней, поговори. Решать ведь ей.
Лицо Петра Андреевич а осветилось радостью:
– Спасибо, Николай Степанович!
Немировский махнул рукой. Вигель направился к дому. Вначале он шёл ровным шагом, но затем не выдержал и припустился бегом. Николай Степанович рассмеялся, глядя ему вслед:
– Э-эх, черти драповые! Ай-да-ну!
Где-то в глубине сада раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Немировский обернулся и пошёл по аллее в ту сторону, откуда донёсся звук. Давешнее недомогание совсем покинуло его, прежняя лёгкость мысли и движения вернулись, и от этого на душе было светло и ясно. Миновав цветник, от которого весь воздух напитывался тонким ароматом шиповника, Николай Степанович обогнул дом и очутился на просторном лугу с тщательно покошенной травой. На противоположной стороне его было установлено метательное устройство, приводимое в действие стариком-слугой, в котором Немировский тотчас узнал Анфимыча. Конюх запускал механизм, и в небо летела тарелка, после чего раздавался выстрел, и мишень разлеталась на мелкие осколки.
Стрелять изволила сама княгиня Олицкая. Она стояла посреди луга, одетая в простое чёрное платье и сжимала в руках револьвер. Елизавета Борисовна сделала слуге знак, тарелка полетела, и новый выстрел сотряс воздух.
– Добрый вечер княгиня! – окликнул Немировский Олицкую, приближаясь к ней.
– Здравствуйте, Николай Степанович, – отозвалась княгиня. – Вижу, вы поправились. Я рада.
– Благодарю, – улыбнулся следователь. – Я бы, на вашем месте, не стал бы сейчас заниматься стрельбой.