лаю Степановичу. Уверена, дядя будет очень рад за нас. И тётушка тоже.
– Несомненно!
Ася вернула Вигелю пиджак, вприпрыжку сбежала по лестнице и скрылась во мраке аллей, уходящих к дому. Пётр Андреевич хлопнул в ладоши и неожиданно для себя подпрыгнул, чувствуя огромный прилив сил и радости. Немного успокоившись, он достал из кармана блокнот, открыл страничку, на которой была изображена Ася, и поднёс рисунок к губам.
Тянул и тянул свои хрустальные рулады соловей в дальней роще, и ночная прохлада окутывала сад. Вигель хотел убрать блокнот, но выронил его. Открылась одна из первых страниц. Поднеся изображение к глазам, Пётр Андреевич вздрогнул. С белого листка смотрела на него крупными, словно иконописными глазами Ольга Романовна. Что-то кольнуло сердце Вигеля при взгляде на портрет некогда столь любимой женщины. Вспомнились их встречи, единственная ночь, проведенная вместе, мечты о венчании… Всё это с такой явственностью воскресло в памяти, точно было лишь вчера.
Пётр Андреевич не удержался, чтобы сравнить свою первую любовь с юной невестой. Нет, совсем не похожи они… Тонкая, печальная, немногословная Ольга, похожая на бесплотное создание не от мира сего, и крепкая, весёлая, говорливая Ася, полная жизни, огня земная женщина. «Лёд и пламень»…
Подумав недолго, Вигель вырвал страничку с портретом Ольги Романовны из блокнота, чиркнул спичкой, посмотрел в последний раз при ярком свете на дорогое лицо и подпалил край бумаги… Листок ярко вспыхнул, почернел и, положенный на каменный бордюр беседки истлел.
– Прощайте, Ольга Романовна, – едва слышно сказал Вигель, и в воцарившейся тишине ему послышался тихий голос Ольги:
– Прощайте, Пётр Андреевич …
Сердце Аси бешено колотилось. Ей хотелось кричать от радости, смеяться, танцевать. Она бежала к дому, выделывая дорогой замысловатые па, кружась и жалея лишь о том, что не на кого выплеснуть огромную радость, обрушившуюся на неё.
Взлетев по лестнице, у самых дверей комнаты Родиона она столкнулась с выходящей оттуда Машей. Изумлённо поглядев на подругу, та спросила:
– Асенька, что с тобою? Ты вся светишься…
Ася не выдержала и, заключив Машу в объятия, выдохнула, едва сдерживаясь, чтобы не шуметь:
– Я замуж выхожу! Пётр Андреевич только что сделал мне предложение!
– Ах, Боже мой, как я за тебя рада! – с искреннем чувством вымолвила Маша, и Асе даже показалось неудобным быть такой счастливой, когда рядом – несчастье.
– Я сейчас готова наделать самых больших глупостей, какие только можно вообразить! И почему сейчас ночь? Я бы велела заложить коляску и поехала бы кататься… А лучше – верхом! Во мне столько сил сейчас, что хватило бы мир перевернуть!
– Сколько в тебе огня, Ася! Ты появляешься, и сразу хочется верить, что всё будет хорошо.
– Ну, конечно же, будет! – рассмеялась Ася. – А разве может быть иначе? Вот, увидишь: он поправится, и вы будете вместе, и…
– Я уже об «и» не думаю. Лишь бы только поправился.
– Непременно поправится. Он молод, здоров… И доктор Жигамонт надеется на лучшее!
– А я надеюсь на доктора Жигамонта. Он очень добр…
– Да, очень. Но сейчас мне, Машенька, все вокруг кажутся добрыми и хорошими! Всех бы расцеловала! А куда ты шла?
– Родя уснул. Я хотела пожелать спокойной ночи дедушке и сменить платье.
– О, прости, что задержала!
– Доброй ночи, Ася!
– И тебе, Маша!
Девушки расцеловались, и Ася поспешила в комнату крёстного. Николай Степанович ещё не ложился. Облачённый в длинный до пят тёмно-зелёный халат поверх белой сорочки, он сидел за столом и читал какую-то книгу, делая в ней пометки карандашом и прихлёбывая холодный чай.
Ася скользнула в комнату и обняла Немировского за плечи. Николай Степанович похлопал её по руке и ласково улыбнулся:
– Ну, что, егоза? Я так понимаю, обошлись без сватов? Жаль! Старый-добрый обычай был: «Купец пришёл, нет ли живого товару?»
– Я такая счастливая, дядя…
– Не сомневаюсь, моя красавица. Только ручонки у тебя ледяные, и вся ты замёрзла. Ну-ка, садись на кровать, я тебя пледом укрою, чтобы ты согрелась. Жаль, чай остыл…
Ася послушно села на кровать. Николай Степанович поднялся со стула, закутал крестницу тёплым пледом и сел рядом с ней. Ася склонила голову на плечо Немировского, и тот погладил её по волосам:
– Анна Степановна будет счастлива, когда узнает. Учти, она непременно захочет пышной свадьбы с соблюдением всех традиций, в которых они с Соней истинные профессора. Ещё и сваху знакомую подрядят для этого дела, чтобы уж всё чин-чином было.
– А пусть и так! – улыбнулась Ася. – Пусть все традиции будут… И гостей – полный дом! И чтобы всем весело! А вы моим посажённым отцом будете…
– Непременно. Исполню незакосненно всё, что ты скажешь.
– А что вы читали, дядюшка?
– Языкова… Знаешь, давно не брал в руки. Зачитался. Чудо, как хорошо!
– Все негой сладостной объемлет
Царица сумрака и сна -
Зачем душа моя не дремлет,
Зачем тревожится она?… – начала Ася, зевая.
– Я сам себя не понимаю:
Чего-то жажду, что-то есть,
В чем сердце я разуверяю,
Чего ему не перенесть.
Опять тоска, опять волненье!
Надолго взор ее очей
Зажег мое воображенье
И погасил в груди моей
К любви давнишнее презренье.
Морфей! Слети на Трубадура
Дай мне спасительную ночь,
И богородицу Амура,
И думы тягостные прочь! – продолжил Немировский негромким, вкрадчивым голосом.
Ася слушала его, и чувствовала, как тепло и покой разливается по телу. Недавняя возбуждённость прошла, и теперь девушку клонило в сон. Но как не хотелось подниматься, идти в свою комнату… Ей было уютно сидеть так, укутавшись пледом, положив голову на плечо крёстного и слушая его. Так и задремала Ася со счастливой улыбкой на губах, и Николай Степанович пожалел будить её, а лишь улыбнулся и вздохнул негромко:
– Егоза…
Глава 8
Запряжённая парой гнедых коляска подъехала к дому рано утром. Володичка спрыгнул на землю и подал руку своей немного робеющей жене.
Кто-то из дворни тотчас кинулся в дом – докладывать барыне о вновь прибывших.
– Как-то она поглядит на меня? – с опасением спрашивала Надя, пугливо озираясь по сторонам, когда они с Володей шли к кабинету Елизаветы Борисовны.
– Ты не должна бояться её! Не забывай, ты теперь сама – княгиня Олицкая.
– Брось, Володичка. Я всегда буду Надей Даниловой, как меня ни назови.
– И прекрасно! – кивнул Володя. – Потому что именно Надю Данилову я так люблю.
– Отец осердится, что мы не ему первому отдали визит.
– Что ж сделать. Мы и сюда приехали столь рано только из-за несчастья, случившегося с моим другом…
Едва получив телеграмму о болезни Родиона Володя тотчас начал паковать вещи. С самого детства Родя был его самым близким другом, почти братом. Всё время юные князья проводили вместе и, хотя взгляды их с возрастом начали несколько расходиться, но привязанность друг к другу оставалась неизменной. Володя чувствовал себя обязанным быть рядом со своим другом в столь тяжёлый для него период, о чём и заявил жене, немного опасаясь ей реакции. Но Надя всецело поддержала его решение:
– Ты нужен своей семье и должен ехать. Я поеду с тобой. Довольно тайн. Они не доводят до добра. Объявим о нашей свадьбе теперь же.
Елизавета Борисовна приняла приехавших молодых в своём кабинете. Володя сразу заметил, что княгиня состарилась за несколько дней, в которые он не видел её. Она похудела, осунулась, но гордая осанка её осталась прежней, и орлиный взгляд чёрных глаз излучал, как всегда, уверенность и силу.
Олицкая сидела за массивным столом, заваленном бумагами, пила мелкими глотками чёрный кофе и грызла грильяж. Рядом, на бархатной подушке с кисточками спал её любимый шпиц, судя по рычанию, воевавший с кем-то во сне.
– А… Возвращение блудного сына… – протянула княгиня, увидев входящих молодых. – Ну, здравствуйте, голубки. Добро пожаловать домой.
Надя присела в реверансе:
– Простите нас, Елизавета Борисовна, что…
– Тебе передо мной извиняться не в чем, – прервала её Олицкая. – Ты перед своими виноватый вид принимай. А Володя – перед своей матерью. Мне же нет причин быть вами недовольной. Ты, мой друг, – она повернулась к Владимиру, – сделал очень мудро, что уехал. А то, чего доброго, и тебе бы на орехи досталось.
– Елизавета Борисовна, мы с Надей обвенчались.
– Знаю. Мне уж донесли из Москвы, – княгиня чуть улыбнулась. – Да расслабьтесь вы, дети… Я не знаю, Володя, что скажет твоя мать, но я рада за тебя, я тебя и твою жену поздравляю. Ты оказался мудрее нас всех. Не стал слушать наших умных суждений, а поступил по сердцу. Хвалю! Поступок хвалю и тебя за него хвалю! И Надежду, само собою. Не всякая девица на такой отчаянный шаг отважится. Будьте же счастливы!
– Спасибо, Елизавета Борисовна! – воскликнула Надя.
– Спасибо! – обрадовался Володя. – А что матушка? Как она?
– Да что же с нею… – княгиня пожала плечами. – Хворает нервами. Доктор Жигамонт рекомендовал ей поехать в Карлсбад, на воды. Я думаю, он прав. Воды, конечно, чушь. Но хоть сменит обстановку, отвлечётся. Только ведь одна она не поедет, поэтому, Володя, подумай: может быть, ты отложишь свою музыку ненадолго, и вы вместе с Надей сопроводите твою матушку. Ей сейчас это очень нужно, поверь моему слову.
Володя посмотрел на жену, ожидая, что скажет она. Надя не сказала ничего, а лишь взглядом дала понять мужу, чтобы он соглашался. «Ангельская душа! Всё понимает!» – с умилением подумал молодой князь и сказал:
– Если матушка не будет против, мы с радостью поедем с нею. Писать музыку я смогу и там. К тому же Надя никогда не была за границей.
– Вот, и славно, – одобрительно кивнула Олицкая.
– Как себя чувствует Родя?
– Молитвами отца Андроника, искусством доктора Жигамонта и заботой Маши поправляется, – княгиня перекрестилась.