Все это время принцесса стояла напротив них, положив руку на плечико Морены и удерживая ее в неподвижности.
Исаак взял в руку сломанную лапку. Морена зарычала, и принцесса утихомирила ее. Стал ощупывать, очень осторожно. Собачка зарычала снова.
— Ваше высочество, когда я дойду до перелома, ее потребуется держать, чтобы я смог вправить кость. Тогда собачка поправится. Мне не хочется давать ей болеутоляющих средств, ваше высочество, боюсь, они могут причинить ей больше вреда, чем пользы. Возможно, держать ее сможет Юсуф.
— Я сама, — сказала Констанса. — Когда нащупаете перелом, я буду держать ее тело и голову. Тогда сможете заниматься лапкой.
После этого они работали быстро. Иаков снова промыл рану, и Исаак повел рукой вниз по задней лапке. Собачка задрожала от страха и боли, когда он приблизился к повреждению, но когда врач сказал: «Пора, ваше высочество», лежала неподвижно, крепко сжатая принцессой и Исааком, державшим задние лапы. Морена держалась стоически, не выражая протеста, когда Исаак вправил кость. Юсуф тут же стал накладывать шину.
— Благодарю ваше высочество за помощь, — сказал Исаак, когда все было кончено.
— Иначе бы она не позволила к себе притронуться, — сказала Констанса, гладя ее. — Ну вот, она уже перестала дрожать. Дайте моей служанке указания, как ухаживать за ней. Я очень признательна вам за мастерство.
И их вывели из спальни.
Ни Исаак, ни Иаков не лечили больных и покалеченных собак, но объяснили ясно, как нервозной служанке ухаживать за животным. Когда они в третий раз повторяли, что нужно делать, в гостиную ввели священника в белой доминиканской рясе.
— Я доложу принцессе, что вы здесь, — сказала служанка. — Но не знаю, сможет ли она принять вас.
— Она просила меня прийти, — сказал священник. — Если она хочет меня видеть, я буду доволен. Если нет — неважно.
— Спасибо, отец.
Священник с любопытством смотрел на двух врачей и мальчика, поворачивая голову, когда они выходили из комнаты.
На всем пути от дворца, пока Иаков и Исаак разговаривали о деле, которым только что занимались, Юсуф думал о том, что видел возле зернового рынка, и вновь и вновь приходил к выводу, что об этом нужно кому-то рассказать. Отвергнув ее родных и членов семьи Давида, которые восприняли бы это очень скверно, мальчик решил, что лучше всего сообщить об этом Ракели. Когда они пересекали площадь доминиканского монастыря, направляясь к воротам гетто, он вновь стал прислушиваться к словам своего учителя.
— Я не люблю вправлять кости, — говорил Исаак. — Дома я никогда не делал этого — или почти никогда. У нас в Жироне был превосходный костоправ, но он умер во время черной смерти. Некоторое время я иногда занимался этим в трудных случаях, пока его ученик не обрел нужного мастерства.
— Но у тебя такие ловкие пальцы, — сказал Иаков.
— Я предпочитаю тайны болезней и здоровья мастерству костоправа, вот и все. К тому же немногие пациенты такие же спокойные и послушные, как маленькая Морена.
— Вот наконец мы и пришли, Исаак, — сказал хозяин дома. — Давай выпьем по чаше вина и поедим — если есть кто-нибудь свободный, чтобы подать нам.
Они со смехом вошли в дом, за ними следовал молчаливый Юсуф. В доме было спокойно, тихо. Сеньора Руфь приостановила неистовую деятельность.
Не решаясь постучать в дверь комнаты Ракели в чужом доме, Юсуф поднялся к пациенту. Как он и надеялся, Ракель была там и старательно работала.
— Я посижу с ним, — прошептала она. — По сравнению с тем, что делается внизу, это не работа.
— Внизу ничего не делается, — негромко сказал Юсуф. — Но я хотел поговорить с тобой.
— О чем?
— Может, сядем за дверью? Не хочу его беспокоить.
— Он теперь спит крепче, — сказала Ракель. — В этом нет необходимости.
Юсуф сел на подоконник и рассказал о своем наблюдении за Бонафильей и Фелипом на площади.
— «Не могу. Ты все усложняешь», — задумчиво повторила Ракель. — Она так говорила?
— И еще сказала, что не знает.
— Кто она? — неожиданно спросил пациент. — Эта девушка?
— Простите, сеньор, что разбудили вас, — сказала Ракель.
— Вы не разбудили меня, — ответил он. — Я начал просыпаться до того, как Юсуф осторожно вошел в комнату. Кто она и чего не может?
— Нам бы не следовало болтать о ней, — сказала Ракель с неловкостью. — Это молодая женщина с превосходной репутацией.
— Я знаю ее? — спросил пациент. — Узнаю когда-нибудь, как полагаете?
— Не думаю, сеньор. Когда достаточно окрепнете, вы вернетесь туда, откуда прибыли. Надо полагать, вы не перпиньянец.
— Верно. Раз так, скажите, кто она и чего не может.
— Ее зовут Бонафилья, во вторник она выходит замуж, — сказала Ракель.
— Но не за того человека, которого встретила на площади и которому сказала, что чего-то не может.
— Ему зачем-то нужна ее помощь, — сказал мальчик.
— Подумай, Юсуф, — раздраженно сказала Ракель. — Кто в этом городе может нуждаться в ее помощи? Он хочет ее. Она очень привлекательная, сеньор. Нет — вру. Очень красивая.
— Красивее вас, сеньора? — спросил пациент. — Я спрашиваю не из любезности, это серьезный вопрос.
— У нее более замечательная красота, сеньор, — ответила, чуть подумав, Ракель. — Если бы она шла по городу без вуали, на нее оглядывались бы больше, чем на меня.
— Понимаю. Она должна выйти замуж во вторник, и вы считаете, что этот человек хочет тайно бежать с ней. Давно они знают друг друга?
— Они познакомились в последний день нашей поездки сюда, — ответила Ракель. — Но потом она виделась и разговаривала с ним. Она сказала мне. И он уговаривал ее бежать с ним.
— Предлагал пожениться?
— Я не знаю, чем он прельщал ее. Она не сказала. Думаю, им движет страсть. И он говорил с ней о золоте ее отца, привезенном в качестве приданого. Должно быть, и оно входит в его мотив.
— Ага. Алчность. Может, она не знает, как вынести из дома отцовское золото.
— Не представляю, как она могла бы. Оно, должно быть, заперто. И сеньора Аструха не так легко одурачить, чтобы он отдал его ей только потому, что она попросила.
— Это тема романса менестреля, — сказал пациент. — Она знакомится с кем-то в пути, они влюбляются друг в друга и стремятся убежать вместе. Много времени они проводили вместе в разговорах?
— Нет, — ответил Юсуф. — Может быть, обменялись любезностями или жалобами на погоду — шел дождь, — но Бонафилья постоянно была с отцом и братом, а также со своей служанкой и Ракелью.
— Не самые простые обстоятельства для соблазнения, — сказал пациент. — Прямо у отца под носом.
— Не могу поверить, что она откажется от своей семьи и хорошего брака ради какого-то совершенно незнакомого человека, которого находит настолько красивым, привлекательным и остроумным, чтобы бежать с ним, — сказала Ракель.
— Если они не встречались раньше и он не встретился с вами умышленно, — сказал пациент. — Если б я пытался спасти мою истинную любовь от насильственного брака, то мог бы предпринять в последнюю минуту что-нибудь отчаянное.
— Но она просто сияет от удовольствия, когда находится с Давидом, — сказала Ракель. — Я это видела. И будь она влюблена в кого-то другого, думаю, отец бы прислушался к ней. В душе он добрый человек.
— Может, и нет, если влюбленный христианин, — сказал пациент. — Это так?
— Я предположила, что да, — ответила Ракель. — Но не уверена в этом. Мы разговаривали только о погоде, цели нашей поездки и состоянии дорог. И в пути каждый разумный человек оденется и будет вести себя, как христианин из соображений безопасности, как дозволяет его величество.
— Она ходит одна на встречи с ним? — спросил пациент.
— Нет, — ответил Юсуф. — Берет с собой служанку.
— Думаю, нам нужно рассказать кому-то об этом, — сказала Ракель, — только это может вызвать ненужные осложнения.
— Возможно, она тешится вкусом опасности в течение нескольких дней до того, как стать респектабельной замужней женщиной, — заговорил пациент. — Как-никак, несколько встреч во второй половине дня на общественной площади под пристальным взором служанки могут быть очень волнующими и вместе с тем совершенно безопасными.
— Я спрошу у Эсфири, что она думает. Или знает, — сказала Ракель. — Возможно, вы правы. Она недовольна отцом.
— Почему?
— Он взял молодую жену, приятную женщину, которую сеньора Бонафилья недолюбливает. Считает, что отец устроил этот брак по наущению жены, так как хотят наслаждаться жизнью без Бонафильи, которая угрюмо ходит по дому и сердито смотрит на них.
— Ее маленькая месть, — сказал пациент.
— Да. Но она всегда казалась мне слишком… — Ракель сделала паузу. — Слишком осторожной, чтобы идти на риск серьезных последствий.
— Тогда идите немедленно и расспросите ее служанку, — сказал пациент. — И возвращайтесь со сведениями, которые получите у нее. Только, сеньора, я опять чувствую голод. Не могли бы вы сперва найти для меня что-нибудь более питательное, чем бульон или заварной крем?
— Думаете, что сможете это съесть?
— Кажется, я смог бы сейчас съесть бедро быка. Эти тайны вызывают у меня аппетит.
— Не знаю, о чем вы говорите, сеньора, — сказала Эсфирь. — Мы никуда не ходили.
— Эсфирь, твоя верность госпоже весьма похвальна, — сказала Ракель. — Но я видела, как вы тайком уходили из дома. Юсуф видел, как твоя госпожа разговаривала с сеньором, с которым мы познакомились на дороге, на общественной площади посреди Перпиньяна. Что происходит?
Эсфирь покраснела и нервозно оглядела двор.
— Сеньора Бонафилья взяла с меня обещание никому не говорить об этом, — прошептала она.
— Эсфирь, если что-то случилось и выяснится, что ты знала об этом и ничего не предприняла, уверяю тебя, ты окажешься на улице.
— Я говорила ей это, и не раз, но она не обращает внимания, — сказала донельзя взволнованная служанка.
— Она влюблена в этого человека?
— Кажется, она ненавидит его, — ответила Эсфирь, — и однако же — не знаю, сеньора. У меня есть подозрения, но я во многом не уверена, Могу сказать, что с тех пор, как мы приехали в этот дом, я глаз с нее не сводила, разве что она была с вами или с членами семьи сеньора Давида. Она не сделала ничего такого, чего не следует, хоть мы и ходили на встречу с этим человеком.