Эсклармонда зажгла еще одну свечу и осторожно смыла кровь с руки и затылка Исаака. Перевязала раны и отступила назад.
— Так получше, сеньор Исаак. Этого будет достаточно, по крайней мере, пока не вернетесь в дом Иакова.
— Скажите, — спросил он, — вы давно его знаете?
— Много лет, — ответила Эсклармонда.
— Я знал, что у вас была причина отправить к Иакову дона Арнау. И Хасинту.
— Я подумала, что дон Арнау может ему доверять. И что Хасинте будет у него хорошо.
— Не думали, что у Иакова из-за этого могут возникнуть неприятности?
— Думала, — ответила она. — Но жизнь у него до сих пор была спокойная, безмятежная. Я решила, что пора вывести его из накатанной колеи.
— Он ваш клиент? — спросил Исаак.
— Нет-нет, — ответила Эсклармонда. — Я знаю его не таким образом. Ничего подобного. Насколько мне известно, Иаков очень верный, преданный муж. Мы были друзьями много лет до того, как у меня появились клиенты.
— Вы знали его в гетто, — сказал Исаак. — Хасинта его ребенок? Ясно, что вы ее мать.
— Хасинта дочь Иакова? — сказала она с невеселым смехом. — Нет. Иаков и я были друзьями в детстве, до того, как он пошел в ученики. Когда вернулся, мы стали больше чем друзьями. Я очень любила его, а он меня, во всяком случае, так говорил. Наши семьи были довольны, была заключена помолвка. Он вернулся к своим занятиям, оставив меня с моими мечтами и вышивками, очень счастливой.
— И что произошло?
— Любовь его подверглась испытанию, которого не выдержала. И я покатилась вниз, — с горечью сказала Эсклармонда. Поднялась и заходила по дому.
Исаак услышал, как она поставила подле него столик, а затем чашу.
— Выпьем по чаше вина за разговором, — сказала она. — Я еще никому об этом не рассказывала. Не знала, что это будет так трудно.
— Охотно выпью с вами, — сказал Исаак.
— Мне до сих пор видится эта сцена, — продолжала Эсклармонда. — Наш дом, мои родители, двое советников, альбедин, все окружили меня, и все требуют, чтобы назвала своего соблазнителя.
— И вы назвали?
— Я ничего не говорила. Не могла. Не могла никому сказать, что случилось. И поскольку я отказывалась говорить, они все начали: «Назови его, и если он не женится на тебе, то будет наказан по заслугам. Ты должна его назвать». В конце концов я не смогла больше выносить этого и поклялась всем святым, что он христианин и что я знаю только его имя…
Она внезапно умолкла.
— Как звали вашего соблазнителя?
— Соблазнителя? Сеньор Исаак, его не существовало. Я назвала его Хуан — как-никак, многие христиане носят это имя, и я решила, что никого ложно не обвинят, если я его назову.
— Кто он был?
— Человек, из-за которого мне пришлось покинуть гетто, был сыном соседа. Сейчас нет смысла называть его. Я знала, что, если обвиню его, меня заставят выйти за него замуж, а по мне лучше было умереть, чем выходить за него, сеньор Исаак. К тому времени Иаков меня отверг. Я решила, что лучше изгнание, чем брак с таким человеком, как соседский сын.
— Печальная история, сеньора, но вы не должны были допускать, чтобы он вас соблазнил.
— Он не соблазнял меня, сеньор Исаак, — раздраженно сказала Эсклармонда. — Он отдал меня другу, богатому другу, который заплатил ему золотом за мою девственность. Я была заперта в комнате. — Умолкла и подняла чашу с вином. — Он был рослым мужчиной, этот друг, и очень сильным. Или так мне показалось. Нет смысла сожалеть о прошлом, — сказала она, — и я стараюсь не делать этого. Но вы спросили меня. Я рассказала.
— Не его. Тот бедняжка пришел в этот жалкий мир раньше времени и очень недолго в нем прожил. Я изменила свое имя на Эсклармонда и нашла другого покровителя. Доброго человека. От него я родила ребенка. Этот человек умер во время чумы, и я оказалась на улице. Вот вам история моей жизни.
— А сосед?
— Тоже умер от чумы.
— А тот человек, что купил вас у него?
— Я не знала его имени и не видела его лица. Он был в маске. Но могу сказать вам о нем одно. Он был сегодня вечером в этом доме.
— Который из трех?
— Тот, кто удрал первым. Я узнала его голос и этот смех. Никогда не забуду этого смеха. Я до сих пор слышу его в сновидениях.
— Расскажите мне о нем побольше, а потом вы и Хасинта должны сопроводить меня в дом сеньора Иакова. Мы еще не закончили.
Глава восемнадцатая
Исаак постучал посохом в дверь дома врача.
— Внутри темно, сеньор Исаак, — сказала Эсклармонда. — В доме все спят. Не следует мне находиться здесь. Я только напрасно их побеспокою.
— Помолчи, мама, — сказала Хасинта. — Сеньор Исаак не сказал бы тебе, что нужно прийти, если б это не было важно.
— Не понимаю, почему здесь важнее находиться в последней четверти ночи, а не завтра утром, когда весь мир пробудится от сна.
— Еще не так поздно, — сказал Исаак. — Колокола девятого часа ночи не звонили. До рассвета еще далеко.
Дверь открылась, и этот спор прекратился. Иаков Бонхуэс взглянул на стоявших у порога троих.
— Входите, — сказал он. — Я ждал вас. Мы были заняты тем, что искали надежное место для человека, которого ты прислал сюда, Исаак, друг мой. Прошу, Хасинта, сеньора, входите. Я не представлял, Исаак, что твое присутствие сделает нашу жизнь такой бурной.
— Извиняюсь, — сказал Исаак. — Но я привел к тебе старую знакомую. У нее к тебе просьба.
— Папа, — послышался голос с лестницы. — Я рада, что ты вернулся. Что происходит?
— Ничего, дорогая моя. Все улажено.
— Пойдемте ко мне в кабинет, — предложил Иаков. — Если будем сидеть во дворе, разбудим Руфь. И воздух холодный.
Иаков зажег множество свечей и нашел для всех кресла.
— Ну, где эта старая знакомая, о которой ты говорил?
Эсклармонда вышла из тени от широких плеч Исаака.
— Здесь, Иаков. Возможно, ты уже не помнишь меня. Но это неважно. Я пришла попросить тебя быть добрым и щедрым к моей дочери, Хасинте.
Иаков поднял подсвечник с тремя свечами и осветил лицо Эсклармонды. В ярком свете его лицо стало мертвенно бледным.
— Да простит меня Бог, — негромко произнес он. — Это ты. Я думал, что ты умерла. Моя…
— Меня теперь зовут Эсклармонда, — сказала она. — Называться именем, под которым ты знаешь меня, не нужно и не безопасно. А это моя Хасинта. Уверяю тебя, не плод моего позора. Если сосчитаешь годы, то поймешь. Но она заслуживает лучшей жизни, чем та, что веду я. За себя не жалуюсь, но хочу избавить ее от этого.
— Она хороший, способный ребенок, — сказал Иаков. — И мне нужно было узнать в ней дочь своей матери. В ней мне постоянно виделось что-то очень знакомое. Дорогая моя, я сделаю все, что смогу, но боюсь, что Руфь…
— Иаков, что происходит? — послышался голос. Руфь стояла в дверном проеме, поверх ее сорочки была наброшена шаль. — Почему все не в постели?
— Это мать Хасинты. Она прошла спросить, не возьмем ли мы на работу ее дочь. Девочка способная, взять ее будет благом.
— Иаков, мы уже не раз об этом говорили. Ты знаешь, как я к этому отношусь. Извините, — сказала Руфь, глядя с холодным выражением лица на Эсклармонду, — но у нас в доме для слуг места больше нет. Мы никак не можем взять еще одну служанку.
— Руфь, — сказал Иаков, — послушай меня.
— Я уже тебя слушала. И ты знаешь, что я веду дом во всех отношениях так, как тебе хочется. Но это также мой дом, и есть вещи, с которыми я не могу примириться.
— Особенно сейчас, — поспешно заговорила Ракель, не давая Руфи ничего больше сказать, — когда дом так переполнен, что едва можно найти место для сна. Но, папа, помнишь, что мама говорила перед самым нашим отъездом? Ей очень хочется девочку-служанку. Помнишь?
— Помню, конечно, — ответил Исаак. — А в нашем городе сейчас никого невозможно найти. Мы даже подумывали купить рабыню, но Юдифи эта идея совсем не нравится. Не знаю, готовы ли вы отпустить дочь далеко от себя, в Жирону, но, если согласитесь, это будет большая любезность для нас и для моей жены, которая ждет ребенка и нуждается еще в одной служанке.
— Платой ее будет необходимая одежда и три мараведи в первый год, а потом, если она будет устраивать нас и дальше, поднимется до пяти, а потом до семи в течение ближайших четырех лет, — оживленно сказала Ракель. — С необходимой одеждой. Папа, нужно, чтобы это сразу было ясно.
— Что скажете, сеньора?
— Хасинта? Что скажешь? Я буду скучать по тебе, но для тебя это будет лучше.
— Думаю, Наоми научит тебя стряпать, — сказала Ракель. — А мама постарается, чтобы ты получила хорошее воспитание.
— Мама, тогда я поеду.
— Это будет завтра, — сказала Ракель.
— Завтра так завтра, — сказала Эсклармонда. — Нам нужно заключить контракт, — добавила она с ноткой отчаяния в голосе. — Законный контракт. Без этого я ее не пущу.
— Я впишу все, что только что обещала, — сказала Ракель. — Вы знаете грамоту? — спросила она Эсклармонду.
— Знаю.
— Отлично. Тогда сможете мне помочь. Мы сядем за тот стол в углу, чтобы не мешаться. Сеньора Эсклармонда, не могли бы вы принести тот подсвечник?
Эсклармонда взяла подсвечник со стола Иакова, принесла и поставила посреди стола.
— Сеньор Иаков, можете дать нам лист бумаги? Или пергамента? — спросила Ракель.
— Конечно, — ответил тот. — И чернила с пером.
Ракель и Эсклармонда сели за стол, Хасинта — на подстилку рядом с матерью, прижавшись к ней. Вскоре она заснула.
— Тебе непременно нужно уезжать завтра? — спросил Иаков.
— Я торжественно обещал жене вернуться до субботы, — ответил Исаак. — И сегодня вечером получил сильное напоминание об этом.
— Тогда что будем делать сейчас?
— По поводу чего? — Вошел Давид в камзоле, рейтузах и сапогах. Огляделся, налил себе вина и сел. — Надеюсь, не помешал, но сегодня спать в этом доме невозможно. Люди входят и выходят, бегают вверх-вниз по лестницам, открывают и закрывают двери, даже младенцы плачут. Я слышал, как в доме плакал младенец.