— А что Бонафилья?
— Преспокойно спит. Это замечательно. Но что вы задумали?
— Мы схватили человека, который, полагаю, может поведать нам многое о том, что происходит, — сказал Исаак. — Предлагаю привести его сюда и задать ему несколько вопросов.
— Непременно, — сказал Иаков. — Давид, пошли, поможешь мне. Он не особенно рад пребыванию здесь.
— Где он?
— В комнате Мордехая, под замком.
— А где Мордехай?
— Сказал, чтобы мы не беспокоились. Найдет, где поспать.
— Значит, занял мою прежнюю комнату, — сказал Давид. — И мирно спит.
Они ушли и вернулись через несколько минут со смущенным, ошеломленного вида человеком.
— Исаак, он спал, — сказал Иаков. — И жалуется, что у него болит голова.
Исаак склонил набок голову, чтобы лучше слышать.
— У него идет кровь из головы?
— Крови на черепе нет, кровотечения из носа тоже. Он главным образом пыльный.
— Видимо, большую часть той схватки провел на полу, — сказал Исаак.
— Тогда понятно. Думаю, он вполне здоров. Садитесь. В это кресло. У нас к вам есть несколько вопросов.
— Этот человек, который нарушил наш покой сегодня вечером, незрячий? — спросил пленник.
— Да, сеньор, — ответил Исаак.
— Со мной возмутительно обращались, — заговорил этот человек. — Напасть на невинного человека, который просто сопровождал друга в гости… к знакомой. Едва не убить его, понятия не имея, кто он такой, а потом увести в частный дом и запереть. Вы поплатитесь за это, мой дорогой. У меня есть могущественные друзья, которые охотно встанут на защиту моих интересов… — Чихнул. — У вас есть вода?
— Конечно, сеньор, — вежливо ответил Исаак, наполнил чашу и протянул ему. — Вы закончили? Если да, мы зададим наши вопросы.
— Можете спрашивать что угодно, — ответил он. — Я не обязан отвечать вам.
— Как ваше имя? — спросил Исаак.
— Мое имя известно моим друзьям и знакомым, среди которых я могу назвать членов королевского двора, включая принцессу. Не знаю, с какой стати называть его вам.
— Я спросил вас об этом, потому что, хотя и слеп, прекрасно знаю, что в доме Эсклармонды на меня напали трое. Не сомневаюсь, она охотно засвидетельствует ваше присутствие там.
— Я не был бы слишком уверен в этом, — сказал пленник самонадеянным тоном.
— Одного я не знал, — продолжал Исаак, пропустив его слова мимо ушей. — Он произнес всего пару слов, но, думаю, теперь, услышав этот голос, я бы его узнал. Одного мы встретили по пути в Перпиньян и много с ним разговаривали. Он сказал нам, что его имя Фелип. Одного — вас, сеньор, — я узнал как человека, который бегло и убедительно разговаривал с отцом Миро в день его гибели возле доминиканского монастыря. Вы тот человек, который очень интересовался передвижениями отца Миро и был очень разочарован тем, что он не нашел гнезда еретиков здесь, в гетто.
— Это ложь, — сказал пленник. — Ложь и порочащие измышления.
— Вот как? Интересно, помните ли вы свои слова так же хорошо, как я. Вы спросили, оказался ли полезным его визит, а когда он ответил, что ничуть не полезным, предположили, что если человек, которого он посещал, не катар, то, видимо, христианин, нарушающий закон тем, что живет в гетто.
Пленник посмотрел на Исаака с беспокойством.
— Как вы это узнали? — прошептал он.
— Потом вы спросили, куда он едет, и вместо ответа отец Миро дал вам серьезное обещание увидеться с вами ровно через неделю, когда вернется. «Не подводите меня, сеньор, — сказал он, — иначе я буду искать вас». Не боитесь, что отец Миро будет вас искать?
— Клянусь всеми святыми, — заговорил пленник, — я не знаю, кто вы, раз можете услышать и запомнить сказанные шепотом слова и прочесть мысли в наших сердцах. Но, клянусь, я не трогал священника. Это не я. Вы не можете отправить его за мной.
— Кто вы?
— Меня зовут Мартин, я из Валенсии.
— В таком случае вы тот самый загадочный чужак, Мартин. Тот человек, который организовал кое-кому побег из тюрьмы, а потом нанял двух бестолковых носильщиков, чтобы они убили его, так ведь?
— С чего вы взяли? — заговорил Мартин. — Кто вам это сказал? Действительно, я помог советом другу моего друга бежать из тюрьмы, но чтобы после побега нападать на него, — кто может так поступить с другом?
— Вы давно в Руссильоне?
— Меньше двух месяцев.
— Кто были другие двое?
— Один Фелип. Фелип Касса, — ответил он.
— Ваш гость может знать этого человека, — неожиданно сказала Эсклармонда из своего угла.
Пленник нервозно дернулся и посмотрел туда, где свеча на столе зашипела и погасла.
— Хорди — мой друг Хорди, который был его слугой, — продолжала она, — говорил о Фелипе и Мартине.
— Сейчас, среди ночи, беспокоить его нельзя, — сказал Иаков. — Состояние его неважное.
— Скажите, Мартин, — произнес Давид, со стуком положив на стол длинный кинжал, — где этот Фелип?
— Где он сейчас, сеньор? — робко спросил Мартин.
— Да, в данную минуту. Вас схватили, другие двое бежали. Куда отправился Фелип? Вы должны знать.
Голос Давида был негромким, угрожающим, говоря, он поднял кинжал и внимательно осмотрел лезвие. Мартин вжался в кресло.
— Должно быть, в том доме, — ответил Мартин. Он говорил все быстрее и быстрее, голос его становился пронзительным. — Только не говорите ему, что сказал вам я. Где-то в северной стороне есть дом, Фелип говорил, что если попадем в беду, отправимся туда. И будем в полной безопасности. Должно быть, он отправился в тот дом.
— Как вы собирались туда добираться? — спросил Давид, подавшись вперед и глядя ему в лицо.
— Ехать верхом. Дом в нескольких милях за городом. Мы оставили лошадей со слугой на окраине Ло Партита.
— Где? — холодно спросил Давид.
— У дороги на Верне.
— Фелип получил повреждения?
— Не знаю, — ответил Мартин. — Возможно. Мы находились в темноте, было не понять, что происходит. Но когда кто-то зажег свечу, на полу была кровь. Не моя. Видимо, Фелипа.
— Хорошо. Это могло замедлить его продвижение. Теперь мой черед уходить среди ночи, — сказал Давид, сунув кинжал в ножны в голенище. — Желаю вам доброй ночи и содержательных разговоров.
Дверь в кабинет открылась и закрылась. Прозвучали его шаги по каменным плитам коридора. Потом, когда он открыл дверь, над спящим городом зазвонили колокола. Две трети ночи прошли.
Давид взял своего мула, сам оседлал его и поскакал на север галопом, словно человек, действующий очертя голову, однако, приближаясь к дороге на Верне, придержал животное. Во-первых, он не хотел предупреждать топотом намеченную жертву, у которой почти наверняка был более быстрый скакун, чем у него. Во-вторых, не совсем представлял, что делать. Помимо кинжала у него был меч под дорожным плащом, и хотя в гневе вполне мог пустить их в ход, он был не так глуп, чтобы рисковать жизнью в брачную ночь.
Дорога перед рекой Тет к северу от города была пустынной. Потом в тусклом свете луны Давид увидел впереди на мосту трех всадников. Человека без имени, Фелипа, которого он должен был лишить его презренной жизни, и слугу. Трое против одного. Он остановил мула, бесшумно спешился и оставил животное на обочине в тени. Пошел вперед, избегая предательского лунного света.
Те трое остановились и спешились, казалось, для раздраженного, но негромкого разговора. Одна черная тень, выделявшаяся в свете луны, стояла возле лошадей, одна стояла, уперев руки в бока, одна подкрепляла негромко произносимые доводы отрывистыми, резкими жестами. Давид уже подошел близко к мосту. Остановился, потом пошел вправо. Бесшумно спустился к реке, надеясь подойти настолько близко, чтобы слышать, что они говорят, и видеть не только силуэты.
Негромкое бормотание прекратилось. «Нет!» — раздался пронзительный крик, жуткий в ночной тишине, где самым громким звуком был легкий плеск воды. Давид поднял взгляд, но ничего не мог рассмотреть. Потом услышал громкий всплеск чуть выше по течению. Вгляделся в черноту под мостом, и через несколько секунд из воды всплыло что-то белое. Закружилось в сильном водовороте и прибилось к песчаной отмели у его ног.
— Скачем отсюда. Захвати его лошадь, черт возьми, — послышался голос сверху. — Я весь в крови. Быстрее.
Когда стук копыт замер вдали, Давид снял с пояса фонарь, зажег в нем свечу, поднял и посветил. Там лежал человек, который встречался с Бонафильей на площади, горло его было перерезано от уха до уха, тело покачивалось вверх-вниз в кружащейся под ним мелкой воде. В порыве, который не мог толком объяснить себе — и о котором никому не рассказывал, — Давид приставил ногу в сапоге к плечу трупа и с силой оттолкнул его в течение, на глубину.
— Прощай, Фелип, — сказал он. Задул свечу и пошел к своему мулу.
— Куда ты ездил? — спросил Иаков. — Я беспокоился.
— Надеялся догнать этого Фелипа.
— Догнал? Ты не дрался с ним, не убил его? Это могло бы навлечь на нас серьезные неприятности.
— Не волнуйся. Я не дрался с ним и тем более не убивал. У меня даже не было возможности встретиться с ним лицом к лицу. Но теперь я знаю, что он, можно сказать, покинул эту страну и больше не потревожит нас.
— Как это понять?
— Когда я подъехал к ним, друзья убеждали его совершить путешествие по реке к морю. Когда я уезжал, он был уже в пути.
— Один?
— Один-одинешенек. Теперь, пожалуй, я вернусь в постель, — сказал Давид. — В конце концов, это моя брачная ночь, хотя вряд ли кто проводил более странную.
— Пока вы не ушли, — сказала Ракель. — Мы тут составили контракт, его нужно засвидетельствовать. Можете поставить подпись? Вы и сеньор Иаков?
— Конечно, — охотно ответил Давид. — Где?
— Вот здесь, — сказала Ракель, указав под подпись Эсклармонды: «Девора, еврейка из Перпиньяна».
— Думаю, и нам нужно отправляться в постель, — сказал Исаак. — Нам нужно сделать еще кое-что до отъезда, но не думаю, что поднимусь слишком рано.
— Когда собираешься трогаться в путь? — спросил Иаков.