Но оказалось, вечер готовит нам другой сюрприз. В дверь осторожно постучали. Алена вскочила, наскоро вытерла глаза кулаком и громко спросила:
— Что нужно?
— Откройте, это Саша! — раздался негромкий дрожащий голос. — Я сбежал от них, спрячьте меня!
Глава 31
Начало 20 века, 1918 год…
Наконец-то свершилось то, во что Лаура уже не верила. Джек привел домой девушку.
— Мама, познакомься! Эта Сюзанна, дочка лондонского доктора. Он против нашего брака, но времена уже не те. Пока идет подготовка к свадьбе, поживем у тебя, а потом уедем в Лондон.
Довольно скоро Лаура поняла, что Сюзанна беременна. Ребенок должен был родиться через два месяца после свадьбы. Она начала вязать маленькие кофточки, старательно отгоняя некстати возникшие воспоминания о том, как вязала такие же кофточки 26 лет тому назад. Теперь все будет по-другому. У нее будет внук — она не сомневалась в том, что родится именно мальчик. Джек явно любит свою жену, так похожую на Лауру в молодости. Он остепенится, у них будет хорошая, приличная семья, а темное прошлое его отца забудется, как кошмарный сон.
Незадолго до свадьбы, в начале весны, она решила навестить мать. Та на старости тяжело болела, и врачи давали ей не больше года жизни. Мать слезно умоляла Лауру приехать хоть на неделю, и та, наконец, согласилась.
Поезд на Лондон уезжал глубокой ночью. Джек проводил мать до перрона, нежно поцеловал в щеку и отправился домой, где ждала глубоко беременная жена. Лаура подтянула дорожную сумку поближе, и, словно зачарованная, смотрела на мигающий свет семафора на переезде. Полная луна на ясном весеннем небе казалась нереальной, словно нарисованной. Поезд, издавая протяжный гудок, приближался к станции.
Вот он остановился, и немногочисленные пассажиры поспешили к подножкам. Лаура тоже двинулась вперед, подняла голову и вдруг увидела, как яркая луна словно покраснела, залитая кровью. Конечно же, это был только световой эффект от семафора, уговаривала она себя. Это наваждение, надо сесть в поезд и посмотреть из окошка на светлый лунный круг, посмеяться над своими страхами. Но она не могла заставить себя сдвинуться с места. Кровавый свет словно парализовал, лишил ее способности думать и действовать.
Поезд ушел, издевательски погудев на прощание. Лаура перевела дыхание и взглянула на луну. Та насмешливо подмигнула ярким желтым кругом. Конечно, ей все привиделось. Тем не менее, поезд уже ушел, и ей придется вернуться домой. Ничего, она навестит мать на следующей неделе.
Окна в доме были темными, и она с облегчением подумала, что сын с невестой уже спят. Так даже лучше, неприятное объяснение вполне подождет до завтра. Она бесшумно открыла ключом дверь и вошла в прихожую. В доме было тихо, но ей показалось, что из спальни молодых доносится чье-то шумное дыхание. Что ж, дело молодое, а она прямо сейчас отправится спать. Но вместо этого она пошла на кухню.
Почему-то она не стала включать свет. Что-то тревожило, грызло изнутри, не давая покоя. Луна… Она подошла к окну и вздрогнула — снова красный, кроваво-красный круг! Не раздумывая больше, она на цыпочках прокралась в коридор, и, стараясь не шуметь и даже не дышать, открыла дверь в комнату сына.
Успела она вовремя. При ярком свете луны, падающей в незанавешенное окно, она увидела, что Джек стоит возле кровати жены, высоко подняв руку, и в ней что-то блестит, отражая лунный свет. Она на цыпочках подбежала поближе и увидела, что сын сжимает в руке острый нож с узким длинным лезвием.
Нервный озноб не помешал ей буквально повиснуть на его руке. Сын поднял на нее мутные глаза, казавшиеся при лунном свете совсем белыми.
— Сыночек, не делай этого! — прошептала Лаура, стараясь не разбудить мирно спавшую невестку. — Умоляю тебя!
— Мать, уйди. — хрипло прошептал он. — Я долго, долго сопротивлялся. Но я должен посмотреть, как она умирает.
— Тогда сначала меня! — она попыталась приблизить его руку с ножом к своей груди.
Сын, задыхаясь, вырывал у нее руку. От шума девушка на кровати пошевелилась и тихо застонала сквозь сон. Джек словно очнулся:
— Тише! — прошипел он и потащил мать в коридор, вон из комнаты.
В полном молчании они зашли на кухню. Джек грузно опустился на табурет возле плиты. После долгого молчания Лаура прошептала:
— Сынок, это же… Ты же впервые так?
— Нет. — Лаура буквально почувствовала, как блеснули в темноте его глаза. — Каждую весну, когда луна становится круглой. Это началось еще тогда, когда ко мне в первый раз отец пришел. Он рассказал, каково это — когда девушка корчится на полу, истекая кровью. И я понял, что должен сам это увидеть. Должен запустить обе руки в открытую рану, умыться свежей кровью. Он направлял мою руку, руководил. У него запястье сильное, крепкое. Не дрожит, как у меня…
Он замолк. Лаура вся дрожала, больше всего желая, чтобы что-то произошло… Чтобы молния ударила в этот нечестивый дом!
— Мать, ты зря переживаешь! — продолжал тот, кого Лаура все еще любила. — Они все суки, мерзкие похотливые суки. Можешь считать, что я делал мир вокруг чище. Они — некоторые из них — так похожи на тебя. Они оскорбляли твой облик самим своим существованием!
— Но твоя невеста… Твой ребенок…
— Мать, ты не думай, Сюзанну я любил. — прошептал сын. — Но это… это сильнее меня. Луна… Сегодня она словно залита кровью. И ко мне снова пришел отец. Он вложил мне в руку это. — он протянул руку, давая матери полюбоваться странного вида ножом. — Это скальпель, он же был врачом, ты же знаешь!
— Тебя же повесят!
— Не бойся, мама. — он растянул губы в страшном оскале и достал из кармана дагерротип. — Он мне обещал: пока мы вместе, мне ничего не грозит. Меня никогда не найдут. А если застанут на месте преступления, не поверят собственным глазам.
— Отдай его мне! — она выхватила их рук сына жуткую пластинку и с размаху забросила за кухонный шкаф. Этот порыв отнял ее последние силы. Она не могла больше ни плакать, ни умолять.
Некоторое время они сидели молча. Часы с кукушкой отсчитали полночь, и лишь тогда несчастная мать подала голос:
— Ты можешь дать мне клятву… моей жизнью поклясться, что никогда больше не сделаешь этого?
— Не могу. Я снова это сделаю. — прошептал сын. — Но обещаю, что Сюзанну не трону.
— Иди спать. — только и выдавила она.
Сын поднялся и вышел из кухни. Лаура ждала, что он пойдет к себе в спальню, но он тихо пошуршал чем-то в прихожей, затем негромко отворилась и захлопнулась входная дверь, и все стихло.
Лаура выглянула в окно — при лунном свете удаляющаяся фигура сына казалась черной, словно обугленной. Она смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида, затем встала на табуретку и аккуратно сняла с железного крюка старинную люстру. Положила ее прямо на пол, снова забралась на табуретку и подергала рукой крюк. Вроде, вбит прочно, должен выдержать ее вес. Бельевая веревка нашлась тут же, в бельевом шкафчике. Тоже надежная, крепкая.
Да, что-то еще она забыла. Прощальная записка! Что-то надо написать на прощание. Что?
Внезапно ее охватил страх. Что ждет ее на том свете? Кого встретит там она, совершившая страшный грех самоубийства? Там будет ждать тот, кого она пыталась забыть все эти годы. Туда скоро отправится и ее сын. Но главное даже не это. Там будут ждать те девушки. Замученные, истерзанные, они уже знают, что она, она во всем виновата. Она ведь могла его остановить сейчас… могла его убить! Нет, это выше ее сил. Убить она может только себя.
Она нашла на антресолях листок из ученической тетради, и при неверном свете луны написала всего три слова:
«Сынок, умоляю, остановись.»
Аккуратно положила записку на пол, встала на табуретку, сунула голову в петлю и, зажмурившись, качнулась вперед. Табуретка с глухим стуком упала на пол.
Джека Сантини арестовали в ту же ночь. Как рассказывал местный полисмен, внутренний голос велел ему пройти по лесной тропе, на которой Джек разделывал очередную жертву. Через месяц убийцу повесили. Его жена Сюзанна так и не поверила в то, что ее муж был кровавым маньяком, и сына воспитала в любви и почтении к несправедливо осужденному отцу. А потемневший от времени дагерротип, найденный на кухонном полу, вновь занял почетное место на стене их гостиной.
Я сидела, схватившись за голову, и пыталась переварить слишком большой объем противоречивой информации. Саша, ввалившись в наш номер, поведал совершенно невероятную историю о том, как его похитили неизвестные в черных масках.
По его словам, после допроса с пристрастием он был полон решимости добыть ампулу и уехать с Игорем подальше отсюда. Поэтому спать в ту ночь он не ложился вовсе. Он знал, что в 6 утра сестрички открывают процедурное отделение и выкладывают на столик все нужные препараты, а вот потом никто, кроме Лидии, не допускается в святая святых. Поэтому он дежурил в коридоре с половины шестого, дождался, пока ночную медсестру сменит дневная, и вместе с ней зашел в процедурную. Девушке он сказал, что директор поручил ему принести какой-то препарат из шкафа с лекарствами, дождался, пока сестра начнет выкладывать на лоток шприцы, и совершенно спокойно достал из открытого шкафчика заветную ампулу.
Он спрятал добычу прямо в карман халата, и спокойно пошел гулять по коридору. На часах было пять минут седьмого, и он не рискнул постучать в такую рань в палату Игоря. На его взгляд, разумнее было подождать часик, все равно эликсира никто не хватится — уколы Лидия делала не раньше полудня.
Он наворачивал круги по коридору, ожидая, когда объявят общий подъем. Молодая девчонка из седьмой палаты, одетая в уличную куртку, уже шла к выходу из отделения, но в остальных палатах пока было тихо. Мимо сновали сестрички, в конце коридора промелькнула Лидия, в плаще и модных сапожках, и быстро скрылась в комнате для врачей. Борис Петрович Тихонов вальяжно проследовал в свой кабинет.
Саша подошел к палате Игоря, прислушался — вроде, тишина. Он решил еще немного подождать, и снова пошел гулять по коридору. Из кабинета директора навстречу ему вышел второй санитар, Виктор, и обратился к нему: