– Понимаете, отец мне все уши прожужжал маньяком, который убивает женщин. Он только и говорил об этом, умолял меня быть осторожнее. Я… смешно выгляжу? Да? Маньяк ведь не мог бы забраться сюда!
– С чего вы взяли, что ваше зеркало испачкал именно он?
Катя плотнее запахнула халатик, она дрожала. Ей удалось изобразить волнение.
– Н-не знаю… вдруг пришло в голову.
– Положитесь на меня, – придав лицу серьезное выражение, заявил Роман. – Я поймаю его.
Возвращаясь к себе, он давился смехом. Катя выбрала довольно примитивный способ явиться к нему в неглиже и показать свои стройные ножки. Она действовала напористо и решительно. Видно, супруг сильно насолил ей, раз она готова спровоцировать скандал.
Лавров и мысли не допускал, что хозяйка дома не притворялась и пентаграмма на зеркале появилась без ее участия…
Глава 13
Тем временем охранник, которому полагалось отдыхать после трудовых суток, беспокойно ворочался на диване. Сердце не на месте, сна ни в одном глазу. Принесенный горничной ужин остыл нетронутым. Леха к еде даже не прикоснулся.
Когда стрелки часов сошлись на полуночи, он встал, оделся и вышел из флигеля.
Во дворе было темно. Шел снег. Фонарь освещал лишь площадку перед входом в дом.
Леху неудержимо влекло к лаборатории, куда он не имел доступа. Однажды ему удалось заглянуть туда – случайно. Федор выгружал из машины какие-то коробки, привезенные хозяином, и перетаскивал их в подвал. Парень как раз проходил мимо и воспользовался моментом: недолго думая, скользнул следом. В углу лаборатории стоял скелет, стены покрывали иероглифы, нанесенные красной краской, в стеклянных и железных сосудах что-то бурлило, дымилось. Больше он ничего разглядеть не успел – Федор его заметил, раскричался и вытолкал вон. А потом доложил Прозорину, и тот сделал охраннику строгое внушение: «Еще раз сунешься не в свое дело, уволю!»
С тех пор Леха стал осторожнее. Вылететь с работы не хотелось. Но и преодолеть собственное любопытство он не смог. Улучив момент, следил за Федором, подслушивал его разговоры с хозяином и подглядывал за ними.
А разговоры они вели такие, что парня оторопь брала. Сначала он не верил своим ушам, после попривык. Возможно, он рискнул бы тайком проникнуть в лабораторию, но проклятый Федор-Франческо буквально дневал и ночевал там. А когда выходил, обязательно запирал дверь на ключ.
Больше всего Леху поражал тот факт, что никто из обслуги всерьез не интересовался ни Федором, ни его делишками. Люди перешептывались, старались не попадаться «монаху» на глаза – и только. Даже Тарас не обратил особого внимания на слова напарника про рыжебородого.
– Как же мне до вас достучаться? – вздохнул Леха и зашагал к дому.
Все окна в особняке были темными. Хозяйка в эту пору уже спала, а хозяин, скорее всего, задержался в лаборатории. Гость, о котором обмолвилась горничная, вероятно, тоже уснул.
Леха был уверен, что ему никто не помешает. Он подкрался к входу в цокольный этаж и замер, прислушиваясь. Кажется, хозяин с Федором вышли подышать. В лаборатории скапливались дым, угар и пары от кипящих жидкостей. Вентиляция не справлялась, поэтому время от времени Прозорин с помощником покидали душное помещение и наслаждались чистым воздухом, попутно обсуждая свои проблемы. Чаще это происходило поздно вечером, когда все спали.
– Сколько можно ждать? – возмущался хозяин. – Я устал от пустых обещаний, Франческо. Когда ты покажешь мне своего подручного?
– Я не виноват. Он не хочет показываться никому, кроме меня. Я пробовал, и ничего не вышло. Он не является.
– Почему же?
– Мы с ним давно привязаны друг к другу, а вы для него чужой.
– Я хочу, наконец, поговорить с ним! – настаивал Прозорин. – Я имею на это право. Ведь я плачу тебе немалые деньги, Франческо. А сколько мы тратим на реактивы и вещества, необходимые для наших опытов, лучше не подсчитывать.
– Это была ваша идея, – защищался «монах».
– Но ты уверил меня, что сумеешь воплотить ее!
– Я непременно выполню обещание.
– Когда же? Когда?!
– Ускорить процесс не в моей власти. Я делаю все необходимое. Надо набраться терпения.
При каждой фразе из ртов говорящих вылетало облачко пара, видимое в морозной тьме, рассеянной отсветами фонаря.
Леха притаился за деревом, ощущая щекой холодную шероховатость сосновой коры. Он боялся упустить хоть слово.
– Сведи меня с ним, – потребовал Прозорин. – Вызови его! Завтра. Что говорят мертвые?
– Они молчат, – замогильным голосом протянул Федор-Франческо. – Их глаза закрыты, уста запечатаны.
– Так распечатай, черт тебя дери!
– Я стараюсь…
– Лучше старайся, – рассердился Прозорин. – Удвой усилия. Как давно он являлся тебе?
– Третьего дня. Он был очень недоволен и сказал, чтобы вы поднесли ему кубок с живой кровью.
– Как это, с живой?
– Он имел в виду, с вашей кровью, – понизил голос Федор. – А в кубок вы должны положить палец, левый глаз и сердце.
– Мои?! Ты в своем уме?
– Конечно же, не ваши. Но человеческие! Иначе он отказывается от встречи с вами.
– Ты рехнулся, Франческо, – всплеснул руками Прозорин. – Где я возьму тебе человеческие органы? В мертвецкой?
– Это должны быть органы молодой женщины или ребенка. Свежие, а не из морга.
– Что ты несешь? – оглянулся по сторонам хозяин. – У тебя совсем с головой плохо!
– Я тут ни при чем. Вы сами требуете ускорить процесс.
– Ты обещал свести меня с Алибороном, – напомнил Прозорин. – А слово надо держать.
Леха уже слышал это имя раньше, во время подобных бесед на воздухе между Федором и хозяином. Он смекнул, что Алиборон – некий прирученный черт или демон, как называл его Федор-Франческо. И что исключительно Алиборон в силах ускорить процесс, в котором заинтересован Прозорин. Но демон оказался капризным и несговорчивым. Он выдвигал невыполнимые требования и упрямо отказывался показаться кому-либо иному, кроме Федора.
– Я не могу заставить его служить вам, как он служит мне, – объяснил «монах».
– Ты поил его кровью? Подносил кубок с человеческими органами? – засомневался Прозорин.
– Я сделал все, как он просил. Только это было давно.
– Когда?
– Очень давно! – важно произнес Федор и повторил, – Очень! С того часа мы вместе.
Хозяин помолчал, переминаясь с ноги на ногу. Его знобило не столько от холода, сколько от слов «монаха».
– Нельзя ли как-нибудь по-другому привлечь его на свою сторону?
– Можно. Он готов принять от вас клятву верности, написанную кровью, где будут изложены ваши взаимные обязательства.
– Ну уж нет! – взвился Прозорин. – Я не для того плачу тебе бешеные деньги, чтобы подписывать какие-то клятвы! Ты водишь меня за нос, Франческо. Испытываешь мое терпение!
– Я всей душой предан вам. Но принудить к сотрудничеству Алиборона я не в силах. Да в этом и нет необходимости. Мы можем продолжать свои опыты и рано или поздно получим результат. Не так скоро, как хотелось бы, зато самостоятельно.
За деревьями что-то хрустнуло, и мужчины повернулись в сторону, откуда раздался звук.
Леха прильнул к сосне и затаил дыхание. Неужели не он один подслушивает и подсматривает за Федором и хозяином?
– Ты слышал? – насторожился Прозорин. – Здесь кто-то есть.
Они замолчали, ожидая, что произойдет. Вокруг стояла морозная тишь, нарушаемая лишь потрескиванием деревьев и шорохом поземки.
– Ветер сорвался, – определил Федор и поежился. – Идемте спать. Поздно уже.
Прозорин кивнул и, не оглядываясь, зашагал прочь, а «монах» торопливо юркнул в подвальную дверь.
– Вот ты и попался! – прошипел кто-то Лехе в ухо и схватил его за шиворот…
У Кати внутри разгорелся настоящий пожар. Как она могла отправиться за помощью к чужому мужчине? Из-за чего она подняла переполох? Подумаешь, какой-то рисунок на зеркале!
Должно быть, Роман не поверил ни одному ее слову. Что он теперь думает о ней? Не дай бог, отцу расскажет… или мужу.
В библиотеке напольные часы пробили полночь. Катя перевернула подушку на другую сторону. Ее бросало то в жар, то в холод. О чем она только не передумала в эту зимнюю ночь. Впервые за годы своего замужества ее мысли занимал другой мужчина.
Кажется, она все-таки задремала, раз не слышала шагов Сергея.
– Ты еще не спишь? – удивился он.
От него слабо пахло дымом и химикатами. Этот запах не смывался под душем, не выветривался. Он въелся в поры, пропитал волосы мужа.
– Где ты был? – спросила Катя. – В лаборатории?
– Как обычно, – кивнул он. – Ты же знаешь. Наши опыты затянулись.
– Мягко сказано…
– Ты не в духе? – сразу определил он. – Голова болит?
– Мне нездоровится. Нервы, наверное.
– Принести тебе воды?
– Не надо.
Она колебалась, говорить ему о пентаграмме или промолчать. Уж больно глупо все это выглядит. Муж не поверит. Решит, что она нарочно намалевала на зеркале знак, чтобы привлечь к себе его внимание.
Катя лежала, глотая слезы, и корила себя за вздорный характер, за необоснованные подозрения и больше всего – за флирт с Лавровым.
– Боже! Как я устала… – простонала она.
– От чего, позволь узнать? – с раздражением осведомился Сергей.
В его тоне сквозило презрение и недовольство. Скрытое, но от того не менее оскорбительное.
– От нашей с тобой жизни, – призналась Катя. – Мы отдаляемся друг от друга, ты не находишь?
– Чем же плоха наша жизнь?
– Я живу сама по себе, а ты – сам по себе.
– Я предоставляю тебе необходимую свободу, – возразил он.
– Чтобы тоже быть свободным! Этим ты оправдываешь свои фанатичные увлечения. Тебя дома не бывает. Ты либо торчишь в конюшне, либо скачешь по лесам и полям, либо запираешься с Федором в чертовом подвале! Все, что мы делаем вместе – это едим и спим.
– Твой отец посоветовал мне заняться чем-нибудь. Я, как послушный зять, следую его совету.