«Ты наглый и примитивный самец с комплексом Дон Жуана, – безжалостно критиковал он себя. – С какой стати ты возомнил, что каждая женщина мечтает переспать с тобой?»
Добравшись до останков Терема, он повернул налево и скоро увидел деревенский магазин. У входа стоял мужик с бутылкой пива. Лицо пропитое, потертая ушанка сдвинута на затылок, на ногах валенки с подшитыми задниками.
– Эй, дед! – окликнул его из машины Лавров. – Поди-ка сюда!
– Какой я тебе дед?
– Ладно, друг, извини. Опохмеляешься?
Мужик осклабился. Его подбородок зарос седой щетиной, а зубы были желтыми от никотина. Двух передних не хватало, и он шепелявил.
– Мне бы самогону врезать, да в долг не наливают.
– Помочь?
– Чем ты мне поможешь? – заинтересовался алкаш.
– Я женщину одну ищу. Сгоревший дом на обрыве знаешь? Она там работала сторожем.
– Ну? – вытаращился мужик. – Это ж Лидка Рюмина. И че?
Роман мысленно прикинул, сколько ему лет. Если на «деда» обиделся, значит, не больше сорока. А выглядит на все семьдесят.
– Где она живет?
– Лидка-то? Тут недалече.
Мужик замолчал и отвернулся в сторону. Мол, задарма больше ни слова не скажет.
– Понял, – усмехнулся Лавров и протянул ему пятьсот рублей. – Покажешь дорогу?
– Отчего не показать? – оживился тот при виде денег. – Мы с ее Мишаней рыбу ловить ходим. На Протву.
– Мишаня это кто? Муж Рюминой?
– Сын, – загоготал мужик. – Дружбан мой.
– Пьете вместе?
– У нас в деревне все пьют.
Он растолковал, куда ехать, и от избытка чувств помахал Лаврову рукой. Пятьсот рублей не каждый день перепадают.
«Туарег» с трудом преодолел заметенный снегом проулок и свернул налево, потом направо. Домик бывшей учительницы ничем не отличался от таких же почернелых деревянных домов вдоль дороги. Старая раскидистая ель у калитки была той приметой, о которой говорил мужик в ушанке.
Лавров вышел из машины и заглянул через забор. Во дворе залаяла собака. Окна в доме покрывали морозные узоры.
– Хозяева! – крикнул он. – Есть кто живой?
Зимой ночь длинна, а день короток. Смеркаться начинает рано. Лавров подумал, что задерживаться в Веселках не стоит. Сегодня ему еще надо успеть сгонять в пансионат, отчитаться перед Туровским о проделанной работе. Время поджимало.
Он просунул руку, откинул ржавый крючок и вошел через калитку. Откуда-то сбоку выскочила, заливаясь лаем, пегая дворняга. Роман цыкнул, и она, поджав хвост, убежала. Он поднялся по шатким ступенькам на крыльцо и постучал в дверь.
– Есть кто дома?
Дверь оказалась открытой. В темных сенях пахло картошкой и чем-то кислым. Гость сообразил, что это брага.
В горнице на железной кровати лежала пожилая женщина, укрытая двумя одеялами. При виде Лаврова она испуганно дернулась.
– Вы Лидия Рюмина? – спросил он. – Я к вам от господина Прозорина.
Женщина качнула головой. Похоже, она была глухая. С тех пор как сгорел Терем, прошли годы, много воды утекло.
– Вы меня слышите? – повысил голос Лавров.
Женщина опять качнула головой, моргнула и пошевелила губами.
«Черт! – подумал он. – С глухой тетерей говорить бесполезно. Похоже, она не только оглохла, но и онемела. Где ее сын? Неужели пьяный валяется?»
Он заглянул в соседнюю комнату, но никого там не нашел. Запах браги пропитал все. Полы в доме давно не мылись, занавески на окнах не стираны, всюду пыль. Видно, мать слегла, а сынок-алкаш только и знает самогон лакать.
Печальный финал жизни сельской учительницы разбередил Лаврову душу. Он бы оставил ей денег на еду и лекарства, но Мишаня наверняка отберет и пропьет.
Вдруг за его спиной кто-то со всей дури гаркнул:
– Руки в гору! Стреляю!
Глава 17
Пансионат «Лель»
Туровский во время спуска с горы упал и подвернул ногу. Врач, который обслуживал отдыхающих, наложил тугую повязку, дал обезболивающее и посоветовал покой.
– Угораздило же меня, – ворчал бизнесмен. – Теперь дня три проваляюсь, а о лыжах придется забыть. По крайней мере на месяц.
Директор компании сочувственно кивал, скрывая радость. Ему надоело торчать в этой гостинице, таскаться с лыжами и выражать притворный восторг. Но он был вынужден потакать прихотям босса.
– Позови мне Орешкина, – потребовал тот.
Директор поспешно исчез за дверью. Ясно, что босс хочет поговорить с Орешкиным наедине. У них какие-то секреты. Интересно, что общего у Туровского с администратором из «Леля»?
С этим вопросом в уме директор отыскал Орешкина и передал тому просьбу босса.
– Борис Евгеньич ждать не любит, – добавил он от себя. – Поторопитесь, милейший.
Орешкину второй раз повторять было не надо. Через пять минут он уже стучался в дверь люкса, который занимал бизнесмен.
– Входи, – недовольно произнес Туровский и жестом отослал охранника. Тот послушно вышел в коридор.
Бориса Евгеньевича сегодня раздражало решительно все. И ноющая лодыжка, и послеобеденная тяжесть в желудке, и жесткий диван, и кислая мина директора. Но особенно его донимали мысли о дочери. Он бы дорого заплатил, чтобы узнать, о чем Катя молится в церкви, и если она ходила на исповедь, то что поведала священнику.
– Ты почему трубку не берешь? – зло спросил он у запыхавшегося администратора.
– Телефон разрядился. Извините.
– Садись, – Туровский кивком головы указал на кресло напротив дивана. – Разговор есть. Видишь, я вышел из строя? Теперь будем встречаться здесь, в моем номере.
– Как скажете. Вы не огорчайтесь. Травма легкая. Пару деньков покоя, и встанете на ноги.
– Надеюсь. Я насчет твоего приятеля спросить хочу. Этот Лавров, он… не подведет?
– Я за него ручаюсь, – холодея, выпалил Орешкин. – Он лучший из всех, кого я знаю.
– Что-то молчит твой «лучший».
– Так ведь времени прошло всего ничего.
– Ладно. Поглядим.
Туровский сдвинул брови и устроил больную ногу поудобнее. Администратор услужливо поправил подушку, на которой покоилась забинтованная лодыжка клиента.
– Ты со следователем связывался? Я бы сам с ним поговорил, да светиться не хочу.
– Зачем же вам беспокоиться? – заискивающе улыбнулся Орешкин. – На это другие люди есть. Я все исполнил, как вы приказали. Денег ему дал, посулил еще, если он будет держать меня в курсе дела.
– И что?
– Следак согласился. Только они ничего не нарыли по убийству девушки.
– А те две, которые пропали?
– По ним тоже глухо. Уже год прошел, а толку ноль.
Администратор не верил в способность местных сыщиков раскрыть серьезное преступление. Пропавших людей и в столице редко находят, а уж в глубинке и подавно.
– Скорее всего, тех девушек тоже нет в живых, – предположил он.
– Я догадываюсь.
– Пока тела не обнаружат, они будут числиться пропавшими.
– Ты мне законы толкуешь? – прищурился Туровский. – Или зубы заговариваешь?
Орешкин смешался и замолчал. Он не понимал, чего добивается от него этот влиятельный человек. Задействовал бы свои связи или нанял частных детективов, если не хочет огласки. Туровский, по его мнению, вел себя странно. С одной стороны, интересовался ходом расследования, с другой – скрывал свой интерес. Использовал Орешкина как подставное лицо. И продолжает использовать.
Не спросишь же напрямую: «Господин Туровский, что вам до этих девушек?»
– Есть подозреваемые в убийстве Кротовой?
– Подозревать можно многих, а вот улик нет, – ответил администратор. – В нашем пансионате всех опросили, в «Дубраву» тоже наведывались. В Веселках участковый чуть ли не в каждый дом заглянул. И что? Пшик!
– Может убийца быть приезжим?
– Почему нет? Прикатил, убил и был таков. Но по-моему, он здешний.
Орешкин не сомневался, что убийца – кто-то из местных. Кто-то, на кого не подумаешь. Неприметный житель Веселок или сотрудник пансионата, которого не вычислишь. Деревенские мужики часто ходят в лес либо через лес, – то за хворостом, то пешком на трассу ловить попутку. Есть еще отдыхающие. Никто за ними не следит, маршрут передвижения не фиксирует.
– Гиблое дело, – вырвалось у него.
– Ты это брось! – рассердился Туровский. – Неужто тебе невинных девчонок не жаль?
Он неловко повернулся и застонал от боли в ноге.
– Жаль, Борис Евгеньич. Еще как жаль. Хуже всего, что если это серия, будут еще жертвы. Вот когда очередную девушку прикончат, убойщики зачешутся.
– Циник ты, Орешкин.
– Я реалист.
Бизнесмен посмотрел на часы. Вечером у них с Лавровым назначена встреча в ресторане «Трактир».
Он отпустил администратора, откинулся на подушку и задремал. Приснилось, что в номер проник зять и целится ему в лоб из пистолета, приговаривая: «Я знаю, что ты сделал… знаю…»
Деревня Веселки
Двустволка, которую Лавров выбил из рук пьяного Мишани, была не заряжена. Он бросил ее на пол и погрозил алкашу пальцем:
– Плохо гостей встречаешь. Не по-божески.
– Я тебя не звал, – буркнул Мишаня, потирая скулу, куда пришелся удар. – Ты че сразу драться-то?
– А ты че сразу ружьем пугать?
– Я в подпол спустился за огурцами… и закемарил. Вдруг слышу голос чей-то, хвать ружье – и наверх.
– Ты ружье в подполе держишь?
– Ну… от дружбанов прячу. Не то стырят и пропьют. А ты зачем ко мне в дом вломился?
– Не вломился, а зашел. По-хорошему. Мать твою проведать решил.
– Че? – вытаращился Мишаня, трезвея. – Ты из собеса?
– Ага! Пенсию принес! Добавку ветерану народного образования. Из личного фонда господина Туровского.
При слове «пенсия» мутный взгляд Мишани просветлел, и в его пропитом сознании замаячил силуэт бутылки.
– Че сразу-то не сказал? Давай сюда.
Он попытался встать с пола, для чего поднялся на четвереньки, но гость помешал ему, больно лягнув ногой в бок.
– Ты че, мужик? – завопил Мишаня. – Ты че?
– Пенсия предназначена не тебе, а твоей матери.