Наконец маршал Франции и герой Столетней войны Жиль де Рэ отошел от двора, занялся черной магией и заключил сделку с дьяволом. Суд назвал его кровожадным злодеем, замучившим сотни невинных жертв, и отправил на костер. Правда, Жилю была оказана «милость» окончить свои дни в петле.
Зато некромант и колдун Франческо Прелати, который свидетельствовал против своего господина, – был отпущен судьями без всякого наказания. Несмотря на то, что, по его же признанию, проводил оккультные обряды, занимался алхимией и владел прирученным демоном!
Какими изощренными порой бывают ум и добродетель.
Впрочем, в этом средневековом «романе ужасов» Глорию занимали не вышеозначенные парадоксы, а совсем иные вещи.
Зачем богатый царедворец, каковым являлся Жиль де Рэ, собрал под крышей своего замка алхимиков, чародеев, хиромантов, астрологов и толкователей снов? Почему не жалел золота на их изыскания и согласился прибегнуть к услугам некроманта и его подручного беса?
Чего добивались под пыткой от Жиля де Рэ уже после того, как он признал свою вину?
Был ли он на самом деле виновен в том, в чем сознался?
И наконец, главный вопрос: каким образом с этим всем связан Лавров?
– Скоро узнаешь, – успокоил ее карлик Агафон. – Он приедет и сам все расскажет.
– Ты здесь? – удивилась Глория.
– Давно. А ты не замечаешь, моя царица. Я в печали.
– У меня голова идет кругом от дурных мыслей.
– По поводу Жиля де Рэ? – карлик махнул длинной обезьяньей рукой. – Он умер из-за Жанны. Женщины губят лучших из нас.
– Он любил ее?
– Страстно! Самозабвенно! Не смея признаться в этом ни себе, ни ей. Ведь она была святая, а он – глубоко верующий. Он не мог оскорбить свою мадонну даже намеком на похоть. Жаль, что мужчины не умеют любить, не желая.
Глория стояла у окна, глядя на падающий снег. Белый сад, белое небо, белый двор.
– Будто саван… – повернулась она к Агафону, но тот исчез.
Кресло, на котором сидел карлик, тоже испарилось. Вместо него взгляд Глории наткнулся на огромную печь, уставленную черными кипящими котелками, большими и маленькими. Стены гостиной раздвинулись, потолок стремительно взмыл вверх. В воздухе запахло фимиамом и сажей…
За бесконечно длинным столом возился над серебряной чашей человек, одетый в монашеский балахон.
– Это летучий состав, – объяснял он высокому господину в камзоле, расшитом драгоценными каменьями. – Сюда входят пятьдесят четыре компонента, опиум и порошок из высушенного сердца змеи.
Глория успела привыкнуть к тому, что люди, которых она видит, не замечают ее. Она внимательно прислушивалась к разговору, не удивляясь тому, что все понимает. Смысл произносимых слов доходил до нее, минуя языковой барьер.
– Ты соединил все, перечисленное в манускрипте? – спросил господин.
– Последовательность имеет решающее значение. Я пробую различные варианты. Смешиваю одно, добавляю другое…
– Не хитри, Франческо! Ты клялся, что расшифруешь запись. Говорил, что умеешь говорить с мертвыми.
– Я прикладываю усилия…
Господин стукнул ладонью по массивной столешнице, и сосуды жалобно зазвенели.
– Я отдал за манускрипт целое состояние! – взревел он. – Мне нужен результат, флорентинец! Причем немедленно!
– Спешка скорее навредит, чем…
– Молчи и слушай, – перебил господин. – Вызови Митридата[7], царя понтийского, спроси у него, как быть.
– Он отказывается говорить, – потупился монах.
– Примени свое искусство. Почему не действуют твои чары и заклинания? Этот манускрипт – часть записок из «Тайных мемуаров» Митридата. У царя была собственная лаборатория по производству ядов и прочих секретных снадобий. Я очень дорого заплатил за кусочек папируса, который ты обещал прочитать!
– Царь использовал сложный шифр. Нужно время.
– Я не могу больше ждать! Пусть твой демон поможет!
– Демон требует жертвы.
– Я хочу видеть его.
– Вы готовы исполнить условие, синьор? Отслужить черную мессу и поднести ему кубок со свежей кровью? В полночь, накануне праздника всех святых.
– А если я этого не сделаю?
– Он не покажется.
– Есть ли другой способ поговорить с ним?
– Вынуть из груди невинной девушки сердце, которое еще бьется, и… съесть его, – невозмутимо изрек флорентинец. – Затем трижды произнести имя Алиборона.
Лицо господина перекосилось, из губ вырвалось проклятие. Он побледнел и шумно задышал, раздувая ноздри.
Монах молча встал, подошел к очагу, кочергой сгреб угли в кучу и положил на них охапку можжевельника. Затрещал огонь, повалил дым.
Синьор схватился за голову и выскочил вон из ужасной комнаты. Было слышно, как стучат его каблуки по каменным плитам.
Глория тенью скользнула за ним. Жиль де Рэ, – а это был он, – привел ее в замковую церковь. Там все сверкало золотом, развевались алые ткани, горели свечи, в глубине блестел алтарь. Барон бросился на колени перед гробницей святого Оноре и принялся горячо молиться. На что он надеялся, взывая к Господу, которого предал?
Несколько свеч потухли, и Жиль понял, что ему лучше уйти.
– Жанна… – шептал он, глядя на оплывающий по подсвечникам воск. – Жанна, я запутался… Я уже не тот, которого ты знала. Я погиб! Погиб безвозвратно! Но все, что я делаю, – ради тебя!
Глория подумала о том, что видела смерть господина де Рэ… а здесь он еще живой и не ведающий о собственной участи. Если бы можно было предупредить его, он бы остановился? Или его гибель, как и гибель Жанны, неотвратима?
От сомнительного эксперимента ее удержал голос Санты.
– Я принес вам кофе, – зычно сообщил слуга, и Глория очнулась. Она стояла у окна и смотрела на падающий снег. Снежинки отсчитывали мгновения вечности. Все, что когда-либо происходило, и все, что произойдет, – это лишь причудливый танец воображения…
Глава 26
Поместье «Дубрава»
После завтрака Лавров решил съездить в Москву, посетить фехтовальный клуб «Рапира», потом побеседовать с матерью Снежаны Орловой. Кроме того, нужно отдать на экспертизу похищенную из лаборатории склянку с подозрительным содержимым. Он был почти уверен, что бурая масса внутри пузырька – свернувшаяся кровь.
– Где Сергей Кирилыч? – спросил он у горничной, которая попросила позволения убрать в его комнате.
– У себя в кабинете, – ответила та. – Просил не беспокоить.
Лавров, насвистывая арию тореадора, отправился прямиком к кабинету. Постучал.
– Кто там?! – раздался изнутри недовольный басок хозяина.
Гость постучал громче.
– Какого черта? – вызверился Прозорин, распахивая дверь. – А… это вы? В чем дело?
Его лицо выражало раздражение и неловкость. Он был не брит, одет по-домашнему, в футболку и мягкие спортивные брюки.
– Можно войти?
– По-моему, вам не требуется разрешения, – усмехнулся Прозорин, пропуская гостя в кабинет.
– Я пришел извиниться.
– Это было не то, что вы подумали!
– Я ничего не думаю, – отвел глаза Лавров. – Если пожелаете, я сейчас же покину ваш дом.
– В этом нет необходимости.
– Я повел себя недопустимо. Я хочу объяснить…
– Не стоит утруждаться, – жестом прервал его Прозорин. – В том, что случилось, есть и моя вина. Мы с женой иногда балуемся сексуальными играми, которые…. в общем, давайте забудем ночное недоразумение.
– С удовольствием! – просиял гость. – Я прощен?
– Вполне. У меня к вам маленькая просьба…
– Все, что угодно.
– Вы невольно стали свидетелем наших интимных отношений с женой. Особых отношений, – подчеркнул Сергей. – Могу я быть уверенным в вашей деликатности?
Он говорил как благовоспитанный и образованный человек. Куда подевался тот изрыгающий ругательства мужик с перекошенным ртом, которого ночью видел гость? Спрятался за личиной добропорядочного барина. «Да, – говорили его глаза. – Я добавляю чуточку острой приправы в пресный супружеский секс. Что в этом плохого?»
– Я глух и нем, – заверил его Лавров. – Можете не сомневаться.
– Вот и прекрасно!
Прозорин улыбался, но это была натянутая улыбка. Ему не хотелось, чтобы ночной инцидент бросил тень на его доброе имя и репутацию порядочного человека. Не хотелось, чтобы об этом узнал тесть.
«Навязался ты на мою голову! – читал его мысли Роман. – Выгнать тебя, – значит признать свое жестокое обращение с Катей. Оставить – значит иметь под боком чужие глаза и уши. Ну, теперь-то я буду осторожнее. Во сто крат! Больше тебе ничего не обломится!»
– Я собираюсь отлучиться до вечера, – сообщил Лавров. – По делам. К ужину, с вашего позволения, вернусь.
– В Москву едете?
– Да.
– Что ж… бизнес есть бизнес. Выпьем на посошок? Присаживайтесь.
Хозяин пытался сгладить неприятное впечатление от ночного происшествия и заручиться молчанием гостя.
Сыщик без колебаний опустился в кресло. Отказ вызовет настороженность, которой лучше избежать.
– Я вообще-то за рулем.
– Дать вам Тараса? Он хороший водитель.
– Я не привык ездить с шофером, – развел руками Роман. – Увольте.
– Тогда я налью себе виски, а вам – содовую, – смирился Прозорин.
Пока он возился с бутылками, льдом и бокалами, гость рассматривал портрет рыцаря, припоминая его имя.
– Жиль де Рэ, кажется? – уточнил он, показывая на изображение, которое вдруг увидел по-новому. В чертах французского маршала сквозило смутное сходство с хозяином кабинета. Ничего удивительного, ведь у них общие гены.
– Запомнили? – кивнул Прозорин. – Достойнейший человек был, а умер как преступник. Его казнили на глазах толпы, лишили чести, оболгали и опозорили. Его подвиги забыты, зато приписанные ему злодеяния превратили храброго воина и просвещенного дворянина в монстра! Им пугали детей, называли чудовищем, кровопийцей и пособником дьявола.