— А где искать? — спросил Паша. — Тут тебе что, Шереметьево? Таксисты сейчас набегут?
— Папаша, есть у вас кто с машиной? — громко обратился Бабст к любителю бакарди. — Пассажиров возит кто-нибудь, спрашиваю?
— Я вожу, — распрямился вдруг предприниматель. — Вам куда?
— В Зайцево.
Услышав это название, мужик сморщился и буркнул:
— Не, непопутно.
Он поднял воротник и снова спрятался от мира.
— Почему непопутно? — спросил Бабст. — За деньги же, не так.
Ответ, донесшийся из глубин пальто, был долгим и состоял в основном из слов, которых княжне Собакиной знать не полагалось. Впрочем, остальные тоже поняли немного: яснее других были различимы слова «болотина», «глуша» и «тачку чинить».
— Короче, слушай наше предложение, — прервал оратора Савицкий. — Мы берем у тебя всех лещей по десятке за хвост и платим еще двести рублей за поездку. А не хочешь — сиди тут дальше. Электричка только завтра придет, сам знаешь.
Долго уговаривать торговца не пришлось. Он взял деньги за рыбу и, велев туристам ждать, скрылся в тумане.
Костя достал из рюкзака моток проволоки и принялся нанизывать на нее лещей.
— Что это ты делаешь? — поинтересовался Живой.
— А ты не видишь? Ожерелье.
— А, понятно. Алмазные подвески. Кстати, Пьер, я тут подумал, что мы могли бы отлично сыграть трех мушкетеров. А что? Ты, конечно, вылитый Атос, благородный граф де Ла Фер. Костя, он у нас типа ученый, но при этом мужчина крупный и надежный, как Портос. И усы у него теперь подходящие. Ну а я, к сожалению, гожусь только на роль хитрожопого Арамиса. По крайней мере с виду. Но в душе я д’Артаньян!
— А я? — спросила Вера.
— Гм. Вам, леди, остается только одна роль...
— Все, хватит болтать, — сказал Савицкий. — Берите сумки, машина идет.
В тумане обозначился свет фар, и спустя минуту рядом с мушкетерами со скрежетом затормозила белая «копейка». За рулем сидел любитель бакарди.
Бабст посмотрел на лобовое стекло:
— А техталон где?
Мужик ответил в рифму.
— Пьер, что он говорит? — спросила княжна.
— Он говорит, что здесь нет дорожной жандармерии, — объяснил француженке Савицкий.
— О, это хорошо. Она у вас такая... нелюбезная.
Сразу после выезда из деревни машину начало качать, как небольшой катер в бурю. Паша при каждом толчке с удовольствием валился на княжну и тут же принимался многословно извиняться, целуя ручку. Сидевший впереди Бабст крутил головой и метал на Арамиса убийственные взгляды.
Туман понемногу рассеивался, и перед глазами городских жителей разворачивались волшебные псковские дали.
Мужик упорно молчал.
— Тебя как зовут-то? — спросил у него Бабст.
— Костянтин Иваныч.
— Тезки, значит. Ну что, Иваныч, как тут у вас рыбалка? Лещи-то у тебя вон какие. Элитные!
Мужик посмотрел на тезку, как на дурака.
— Какие лещи? Я тебе плотву продал.
— Ты чего, Костян? — изумился Бабст. — Да я с трех лет на рыбалке! Что я, леща от плотвы не отличу?
— Так то одна рыба. Сперва плёска, инше подлещик. Потом, как подрастет, плотва. Потом выросток. А вот когда до пяти килов дожрет, тогда он уже и лещ.
— Наука, однако, — с уважением покачал головой Живой.
— Ты, Костя, со специалистом не спорь, — вмешался Петр Алексеевич. — Ты — рыболов-любитель, а он этим живет, может быть.
— Ладно, не буду. Плотва у них...
Бабст обиженно замолчал.
Пейзаж постепенно менялся. Теперь это была заболоченная местность, покрытая редким лесом. Дорога становилась чем дальше, тем грязнее. «Копейка» пробиралась по колее, оставшейся от грузовиков, то и дело ныряя в большие лужи.
— До Зайцева-то скоро доедем? — не выдержал Бабст.
— Скоро-тихо, — непонятно ответил водитель и прибавил: — Коли в мочежине не увязнем.
— Понятно. А ты там раньше бывал?
— Где? В мочежине?
— В Зайцеве.
— Нам там бывать незачем.
— Снова понятно. А они к вам ездят?
— Кто?
— Зайцевские.
— Не, не ездиют. На нас они нелюдятся, а по соседству у них и деревень, считай, не осталось. Гривы накрывшись, Заворуйка тоже. В Лысых Горбах три старухи живут. А эти, зайцевы, ничего, существуют.
— А чем промышляют?
— Птицеферма там. Еще фикусы ростят.
— Какие фикусы?
— Обнаковенные, в горшках. Промысел у них такой народный. Раньше гоноболились, грамоты в районе получали, а теперь никому ихние фикусы на фиг не нужные стали.
Константин Иваныч сплюнул за окошко, помолчал, а потом продолжил:
— А вообще лешачий там народ. По цельным дням богу молятся, а какому богу — неизвестно. Может, тот бог с рогами. Вот смотри. Было там два колодца. С одного говном воняло, с другого нет. Так они что сделали? Который без говна, тот заколотили. А с вонючего воду пьют. Полезная, говорят. Купаются в ней, рожи моют. Теперь дальше смотри. Ты вот про рыбу спрашивал. А они, зайцы эти, они малёвки наловят, ножом порубают и сырую сожрут. Прям с кишочником. А то вообще ссаки подогреют — и вперед. И ходят косые с этих ссак.
— Костя, что он такое говорит? — спросил Савицкий. — Может такое быть?
— В колодце, вероятно, сероводород, это случается, — ответил Бабст. — А с мочой непонятно. Традиции уринотерапии в русской культуре не было, это все западные влияния.
— Вливания не вливания, а только нелюдской там народ, упырики, глуша мелкая, — подвел итог Константин Иваныч.
Минут через десять на горизонте показался пригорок почти правильной конической формы. Верхушка его была совершенно лысая и плоская, как будто срезанная ножом.
— Древний курган? Городище? — спросил Бабст со знанием дела.
— Гремок, — ответил водитель.
— Ага, понятно, — на самом деле Костя уже и не пытался понять загадочного аборигена. — А почему верхушка такая?
— Зайцы срезали. Всей деревней лет пятнадцать ковырялись. Там сразу за гремком и будет ихняя деревня.
— А зачем срезали?
— Кто ж их знает? Должно, ихний бог так захотел.
Впереди показался мост через извилистую речку с низкими, поросшими ельником берегами.
— Как речка-то называется?
— По-нашему — речка Свинка. А по-ихнему такая неразберюха, что язык сломаешь.
Перед самым мостом водитель вдруг резко затормозил.
— Дальше не поеду! — объявил он.
— Это еще почему? — возмутился Савицкий. — Договаривались же до Зайцева.
— Нет туда проезда. Только на козле милицейском и за-бесплатно. Ты на дорогу гляди.
Дорога впереди состояла в основном из грязи и кочек, но все-таки казалась ничем не хуже, чем та, по которой они добирались сюда последние два часа. Было ясно, что Константин Иваныч просто боится заезжать в нелюдскую деревню.
— Ладно, выходим! — скомандовал Савицкий.
Разобрав вещи, они двинулись в сторону моста. Бабст задержался, чтобы заплатить водителю.
— Держи двести.
Мужик протянул было руку, но Костя вдруг отдернул деньги и спросил:
— А скажи, Иваныч, ты про березу зайцевскую ничего не слыхал?
— Каку березу?
— Старую березу. Очень старую. Барин посадил, помещик, сто лет назад.
— Берез тут столько, что всей Москве на розги хватит. А помещиков еще товарищ Сталин ликвидировал как класс.
Бабст посмотрел на него внимательно: похоже, мужик действительно ничего не знал.
— Ну ладно, держи деньги. Смотри, на бакарди все не трать. Тебе тормозные колодки давно пора менять.
— Купил бы «Ауди», да жопа, как у Маугли, — загадочно ответил псковитянин.
— Ну, прощай!
Бабст надел рюкзак, взял в руку гитару и уверенным шагом бывалого туриста стал догонять товарищей.
Константин Иваныч посмотрел ему вслед, потом перевел взгляд на пригорок и смачно сплюнул:
— Тьфу! Мандаты без даты!
Утер рот рукавом и уселся за руль. «Копейка» пустилась в обратное плавание.
Глава 15 Нелюдская деревня
На мосту княжна Вера остановилась, чтобы полюбоваться панорамой речки Свинки. Кроме плавней, низкорослых елок и сарая на склоне горы у самой воды виднелось еще какое-то красно-белое пятно.
— Смотри, Пьер, там кто-то сидит!
— Да, точно.
— Девчонка какая-то, — присмотревшись, сказал Бабст.
— И, кажется, ничего себе, — добавил остроглазый Паша.
Они спустились с моста и пошли вдоль берега. На камне у самой воды сидела девушка в белой блузке и яркокрасной юбке. Она положила голову на колени и глядела на воду — прямо как Аленушка на известной картине. Однако от героини Васнецова жительница Зайцева отличалась румянцем во все щеки и очень крепким телосложением. Рядом с ней не было ни ведра, ни удочки, ни корзины: значит, девушка пришла сюда просто так, отдохнуть. Когда четверо приезжих подошли поближе, стало видно, что она чему-то улыбается. Улыбка у нее была добрая, наивная, даже какая-то блаженная.
Завидев незнакомых людей, Аленушка встала. Живой ахнул:
— Пейзанка-то кака цветушша! Значит, так: всем молчать, в контакт с народом вступаю я.
Он взбил дреды так, что голова его стала похожа на какое-то хищное растение, вроде венериной мухоловки, и пружинистым шагом направился к цели.
— Здравствуй, Аленушка! Здравствуй, милая! Далеко ли до Зайцева? — громким фольклорным голосом вопросил он шагов за десять.
— Здравствуйте, — ответила девушка, рассматривая его не без удивления. — Да нет, недалеко. Вон там, за гремком.
— За каким еще гремком?
— Да вот за этим же, за тайровым. Здравствуйте! — улыбнулась она подошедшей троице.
Савицкий и Бабст поздоровались, не удержавшись от ответной улыбки. Княжна тоже улыбнулась, но промолчала.
— А вы к нам, значит? А сами откуда будете?
— Из Москвы, — ответил Петр Алексеевич.
— Ух ты! — глаза незнакомки округлились. — Из самой Москвы? Так давайте я вас провожу. Вот тут, по тропинке, скоренько дойдем.
— Спасибо!
Они пошли по тропинке, огибавшей лысый пригорок.
— Вы к нам по делу по какому или просто так приехали? — спросила девушка.