Зоя с некоторой обидой подумала: Купрум Эс, пожалуй, не говорил бы всего этого, если бы эликсир оказался не у неё в желудке, а в его собственном. А учитель остановился и, пристально глядя на Зою, спросил:
– Зоя, ведь ты не будешь злоупотреблять вот этой… обретённой тобой способностью? Ведь ты не будешь злоупотреблять?
Зоя обиделась ещё больше. Так обиделась, что в голосе её послышались слёзы:
– Куприян Семёнович! Между прочим, если бы я хотела злоупотреблять, то я, между прочим, не в школу пошла бы, а по магазинам. И я, между прочим, приказала бы там выдать мне что угодно, чего только моя душа пожелает… А я, кажется, никуда не пошла, а стою вот тут, между прочим…
– Да-да! – быстро сказал Купрум Эс и снова заходил. – Ты извини меня! Я понимаю, что сказал нечто… нечто оскорбительное… Вот так!.. Извини, пожалуйста! – Он подошёл к своему учительскому столу и сел боком к нему. – Давай присядем и спокойно всё обсудим, да.
– Спасибо, Куприян Семёнович. Я уже насиделась на уроках, – угрюмо ответила Зоя и продолжала стоять. – Так, значит, когда же мы делами займёмся? Добрыми.
– Подождём немного, Зоя. Мне надо всё как следует взвесить.
– Ну давайте, как вы говорили, начнём с самого простенького… Давайте я вашего соседа от пьянства вылечу…
– К сожалению, мы опоздали, Зоенька. Вот так! Он уже в больнице: вчера увезли.
– Ну, тогда… тогда давайте я вашего лодыря заставлю уроки делать.
Купрум Эс положил ногу на ногу и обхватил руками колено:
– Об Игоре Смирнове я думал. Да, я думал. Но, видишь ли, какая тут сложность получается. Если бы к нему каждый день подходил я, преподаватель, и приказывал готовить уроки, он воспринял бы это как нечто вполне естественное. Но если ему будет отдавать приказания такая маленькая девочка, как ты, и он каждый раз будет ей подчиняться, сам не зная почему, это, Зоя, может привести его к большой психической травме… И к тому же он может в конце концов догадаться о твоей поразительной силе, и… и совершенно неизвестно, чем для нас это может кончиться.
– Как-то странно получается, Куприян Семёнович! По-моему, волков бояться – так в лес не ходить.
Купрум Эс слегка сдвинул брови:
– Зоя, со старшими таким тоном не разговаривают. Позволь тебе это заметить, да!
Но это ещё больше рассердило Зою. Она скрестила руки на груди:
– А как же мне говорить, Куприян Семёнович? Эликсир из меня потихоньку испаряется, а вы всё «дай подумать» да «дай подумать»! Может, я зря эту гадость пила?
– Зоя, кажется, я объяснил тебе: я не могу в подобных делах принимать скороспелые решения, да! И ещё раз повторяю, оставь, пожалуйста, этот наглый тон! Именно наглый, вот так!
– У меня, Куприян Семёнович, тон никакой не наглый, а самый обыкновенный, вот! А если вы не можете принимать решения, тогда я могу принимать решения. Вот!
Купрум Эс вскочил.
– Что-что? – тихо переспросил он.
– А вот то, что это очень несправедливо: почему это я должна мучиться, всякую гадость глотать, а вы будете только решения принимать да мной командовать?
– Потому… потому, что ты ещё мала, Зоя! – дрожащим голосом почти закричал Купрум Эс. – Вот так! Мала!
Зоя упёрлась кулаками в бока:
– Ах, если я мала, значит, у меня в голове мозгов совсем нет! А я вот, между прочим, такое доброе дело придумала, что с вашими пьяницами да лодырями не сравнить! Мне за него человек… человек двести спасибо скажут. Вот!
Купрум Эс сжал костлявые, опущенные к бёдрам кулаки:
– А я… я запрещаю тебе что-либо предпринимать! Категорически запрещаю! Категорически, да!
И тут Зоя совсем перестала сдерживаться.
– А между прочим, вы мне ничего не можете запретить! – в свою очередь почти закричала она. – Это, наоборот, я вам могу запретить! И я вам запрещаю мне что-нибудь запрещать! Слышите? И я… я вам приказываю не спорить со мной! Вот!
И в кабинете химии наступила тишина. Только гомон ребят в коридоре доносился из-за двери. Бледная Зоя смотрела на Куприяна Семёновича, а бледный учитель смотрел на неё. Светлые глаза его стали почти круглыми. Вот он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, вдруг как-то судорожно скривил его и, не сказав ни слова, снова закрыл. Потом опять открыл и, опять не издав ни звука, закрыл. Так повторилось несколько раз. Зое стало немножко жутко, и она вдруг выкрикнула из последних сил:
– И вообще… и вообще… уходите и не показывайтесь мне сегодня на глаза!
Так Купрум Эс вторично испытал на себе действие своего эликсира. Ноги его сами собой пошли к двери, и одновременно он почувствовал, как невыносимо для него сознание, что Зоя смотрит на него. Но стоило ему выйти в коридор, как тут же наступило облегчение. Он мог теперь рассуждать спокойно и действовать хладнокровно. Гомонившие в коридоре третьего этажа ребята давно не видели старого учителя таким бодрым, таким подтянутым. Он прошёл мимо них твёрдым, размеренным шагом, подняв голову, слегка выпятив грудь. Он знал, что сегодня уроков у него больше нет, поэтому, выйдя из школы, направился во Дворец пионеров.
– Добрый день, Сильвия Михайловна! – сказал он женщине, сидевшей в вестибюле. – Ключ мой, пожалуйста!
Сильвия Михайловна выдвинула ящик стола, достала ключ.
– Что так рано сегодня, Куприян Семёнович? – спросила она.
– Навести порядок надо. Вот так! Вы не знаете, Николай Николаевич у себя?
– У себя. Тоже порядок наводит.
Николаем Николаевичем звали руководителя кружка «Умелые руки». Куприян Семёнович поднялся к нему на третий этаж.
– Добрый день, Николай Николаевич! – сказал Купрум Эс. – Вы не одолжите мне молоток? Побольше.
– С возвратом, – ответил сорокалетний лысый крепыш в синем халате.
– Разумеется. Благодарю вас! Да!
С молотком в руке учитель спустился на второй этаж, отпер дверь своей лаборатории и вошёл в неё. Здесь он постоял, подумал, приложив указательный палец к нижней губе, затем достал из кармана пиджака другой ключ, поменьше, и открыл им шкаф, где хранился его аппарат. В этом же шкафу, свернутые, лежали чёрные полотнища, которыми Купрум Эс занавешивал окна. Он вынул их, постелил одно полотнище на стол посреди лаборатории, на это полотнище постелил другое, на них он поставил вынутый из шкафа аппарат и закрыл его третьим занавесом.
После этого Куприян Семёнович взял в руки молоток и в молчании постоял с минуту перед возвышающейся на столе чёрной угловатой горой.
– Н-да!.. Вот так! – сказал он и, держа ручку молотка вертикально, стукнул его стальной головкой по горе.
Послышался негромкий звон стекла, и гора в одном месте осела. Купрум Эс ударил ещё, ещё, ещё… Он орудовал молотком, как пестиком, и неторопливо толок им свой хрупкий аппарат. Скоро от горы ничего не осталось, кроме мелких бугорков под чёрной материей. Теперь при каждом ударе молотка слышался не звон, а лишь негромкий хруст.
Купрум Эс перестал стучать. Хотя работа была не тяжёлая, сильная испарина выступила у него на лбу. Покончив с аппаратом, он вылил в мойку содержимое своих бутылок и под струей воды соскрёб с них бумажные ярлыки. Затем он снова подошёл к шкафу, где в тайнике, за фальшивой стенкой, хранилась толстая тетрадь с расчётами и формулами. Вынув её оттуда, учитель отправился в туалет. Там, стоя перед унитазом, он порвал свои записи на мелкие клочки и несколько раз спустил воду.
Разделавшись с тетрадью, Купрум Эс свернул занавеси вместе с осколками аппарата в один узел, сошёл по узкой запасной лестнице во двор и бросил чёрный узел в большой железный бак для мусора. После этого он вернулся в лабораторию, чтобы взять молоток, снова вышел, запер за собой дверь и поднялся на третий этаж.
– Благодарю вас, Николай Николаевич! – сказал он, возвращая молоток.
– Не за что!
– Всего доброго, Сильвия Михайловна! – сказал Купрум Эс в вестибюле, отдавая ключ.
– До свидания, Куприян Семёнович!
Твёрдыми шагами, расправив плечи, с поднятой головой Куприян Семёнович пошёл к выходу.
Глава шестнадцатая
А Зоя постояла несколько секунд и вышла из кабинета, захлопнув за собой дверь. Ей было не по себе, ей было неловко, что она так поступила со старым учителем, но скоро она утешилась такой мыслью: вот она совершит несколько добрых дел самостоятельно, докажет Купруму Эсу, что все его опасения напрасны, и они помирятся.
До конца большой перемены оставалось ещё много времени, и Зоя спустилась в буфет перекусить.
Взяв у буфетчицы сардельку с капустой и стакан компота, Зоя увидела, что за одним из столиков сидит редактор стенгазеты «Алый парус» Лёва Трубкин, а с ним ещё трое старшеклассников. Лёва был очень заметной фигурой в школе. Его стихи уже несколько раз печатались в областной молодёжной газете, да и внешне он выглядел, как, по мнению школьниц, подобает выглядеть настоящему поэту: высокий лоб, брови вразлёт, римский нос и густая волнистая шевелюра.
Только Зоя принялась за еду, как в буфет заглянул Веня и, обернувшись через плечо, громко сказал:
– Родь!.. Здесь он, Трубкин.
После этого Маршев и Рудаков вошли и приблизились к редактору.
– Здравствуй, Трубкин! – сказал Родя. – «Алый парус» скоро выходит?
– В смысле очередного номера, – уточнил Веня.
– Завтра выходит. А в чём дело?
– Вот тут статья… – немного смущённо сказал Родя. – Значит, её нельзя будет завтра… а только через месяц? (Общешкольная газета выходила раз в месяц.)
– Да уж не раньше, – ответил Трубкин. – А что за статья? Покажи!
Родя передал Трубкину пачку тетрадочных листков.
– Ого! – с усмешкой сказал редактор. – Солидно звучит: «Открытое письмо в стенгазету „Алый парус“».
Улыбаясь, а иногда и фыркая от смеха, он пробежал глазами первый листок и передал его соседу.
Тот, едва взглянув на листок, расплылся в улыбке и стал приговаривать:
– Ух ты! Во дают!
Дочитав, он в свою очередь передал начало Родиной статьи третьему старшекласснику, к тому придвинулся четвёртый. Читая, они ничего не говорили, а только похохатывали: