– Венька! А всё-таки получается, что я ведь тоже сделал открытие! Научное! Ведь доказательство-то у меня в кармане!
– Какое доказательство?
– А вот… экспонометр!
Веня помолчал, покусал сначала верхнюю губу, потом нижнюю и, наконец, сказал:
– Родька! А ты о таком не подумал? Ты, может, втемяшил себе в голову, что Зойка гипнозом действует, и, когда Зойка сказала тебе: «Возьми эту штучку», ты и вообразил, что не можешь не взять. У тебя вроде этого получилось… ну, как его? Как это называется?
– Самовнушение?
– Ага! Во! У тебя самовнушение получилось, вот ты и взял!
Прежде чем ответить, Родя от удовольствия потёр ладони и даже причмокнул:
– Веньк!.. А ты о такой штуке не подумал? Неужели Ладошина полная дура? Неужели она станет приказывать мне: «Возьми эту штучку», если она знает, что она самая обыкновенная девчонка и я могу преспокойно послать её куда-нибудь подальше?
И тут Веня впервые заколебался.
– Да… – пробормотал он. – Да, тут, конечно, что-то есть. Только вот как ты другим докажешь, что свистнул экспонометр, потому что Зойка тебя загипнотизировала?
На лестнице началось движение. Один за другим стали спускаться ребята, чтобы пройти в малый зал. Прошёл Тигровский в окружении старшеклассников, помогавших проводить «мероприятие». Прошла Надежда Сергеевна с группой мальчиков и девочек из шестых классов. Веня всё время хотел что-то сказать, но ему то и дело мешали проходившие мимо. Едва открыв рот, он тут же закрывал его. А Родя и не пытался заговорить: он о чём-то думал. Но вот в потоке ребят прошёл по лестнице и Яков Дмитриевич. Родя проводил его глазами и вдруг сказал:
– Пойдём вниз. Там найдём местечко, чтобы поговорить.
Друзья спустились в вестибюль и остановились в сторонке, недалеко от директорского кабинета. Тут Маршев в упор посмотрел на Рудакова.
– Венька! Я принял решение! – сказал он негромко, но очень торжественно.
– Какое решение?
– Я подойду к директору Дворца пионеров, отдам экспонометр и расскажу всё, как было.
– Родька! Ты… ты что?! – еле выдавил Рудаков.
– Венька, ты только послушай, о чём я сейчас подумал! Послушай и вникни!
– Ну давай!.. Давай, слушаю.
– Так вот, я знаешь, что заметил? Все, на кого Зойка подействовала, отказываются признаться, что она на них подействовала. Я Борьку спрашивал – он мне по носу дал… Я Павлова спрашивал – он тоже обиделся. Трубкин тоже не признаётся… Каждый, наверное, боится, что его за сумасшедшего примут.
– Ну и что?
– А вот слушай. Я уверен, что на директора дворца Зойка тоже подействовала. Но очень может быть, что он тоже побоится об этом сказать.
– Ну ладно! Ну и что?
– А то, что, если я к нему подойду да расскажу, как я свистнул экспонометр, тогда, может, и он признаётся. Ведь тут главное, чтобы кто-то первый об этом заговорил. А тут ведь ещё у нас профессор психологии находится. Я точно не знаю, что это за наука такая, но ведь с этой самой… с психикой-то она, наверно, связана… Он тоже может заинтересоваться. Ну и начнут Зойку исследовать да изучать и, может, выяснят, что в ней такое сидит.
– А если не начнут изучать да исследовать? А если директор откажется? Если он просто скажет: «А ну брось заливать! Ты просто украл экспонометр, а потом испугался». Вот ты и будешь опозорен, пойдёт по всей школе славушка!
– Ну и что? Мало, что ли, людей ради науки страдало! Джордано Бруно на костре сожгли, и то ничего.
– Не фига себе «ничего»: живьём на костре!
– Ну, я, может, неудачно выразился.
Из малого зала прошёл Тигровский, за ним директор и Надежда Сергеевна.
– Яков Дмитриевич, родненький… так когда же всё-таки про «Слип камли»? – негромко говорила она.
– Потом, потом! – отвечал директор.
– Так… так ты всё-таки идёшь? – полушёпотом спросил Веня.
– Пойду.
– Когда?
– Вот сейчас.
– Родька, а может, мне с тобой?
– Иди.
Друзья замолчали. У каждого сильно билось сердце. Ни тот, ни другой не заметили, как на нижнем пролёте лестницы сверху появилась Круглая Отличница. Она застыла на середине пролёта, изо всех сил вцепилась в перила двумя руками, глядя на Родю. Из-под круглых очков её текли слёзы.
Глава двадцать шестая
За минуту до прихода директора, Троеградова и Надежды Сергеевны два профессора продолжали спорить. Теперь уже Троеградов не сидел, теперь уже ходили из угла в угол оба.
– Я учёный, уважаемый Пантелей Карпович, – громко говорил Троеградов. – Я привык оперировать фактами, а не мистическими домыслами.
– Я тоже учёный, уважаемый Виктор Евгеньевич, – отвечал Кукушкин, уже весь красный. – Но я считаю, что мы, учёные, встретившись с каким-либо непонятным явлением, не должны отмахиваться от него, не должны называть его мистическим домыслом, а обязаны исследовать его. А вы, уважаемый Виктор Евгеньевич, просто струсили, просто испугались непонятного факта…
В кабинет вошли Тигровский, Яков Дмитриевич и Надежда Сергеевна.
– Аудитория готова, товарищи, ребята вас ждут, – сказал Тигровский. – Кто выступит первый?
Учёные вежливо поторговались друг с другом, наконец решено было, что первым выступит Троеградов. Альфред Павлович вышел вместе с ним, чтобы проводить его в малый зал.
– Надежда Сергеевна! – сказал Яков Дмитриевич. – Разрешите вас познакомить с нашим замечательным археологом Пантелеем Карповичем Ку… – Он не договорил, потому что в дверь без стука вошли двое мальчишек.
Это были Родя и Веня.
– Так! – строго обратился к ним Яков Дмитриевич. – Зачем пожаловали?
– Яков Дмитриевич, я хотел сказать… – начал было Родя, но тут в кабинет вошла Круглая Отличница.
Она ударила Родю кулаком в нос, потом привалилась плечом к стене и разревелась.
– Родька! Прости меня! Я… я просто не знаю, что со мной творится.
Над верхней губой Маршева показалась капелька крови. Он стёр её тыльной стороной руки.
– А я знаю, что с тобой творится, – проговорил он спокойно. – Тебе приказала ударить меня Зойка Ладошина.
Услышав это, Надежда Сергеевна молча опустилась в кресло и прижала ладони к щекам. Яков Дмитриевич шагнул к Роде и уставился на него сквозь свои четырёхугольные очки.
– Так, так! Ну-ка, ну-ка! – только и выговорил он.
И тут у Роди отлегло от сердца. Он понял, что директор сам знаком с изумительной способностью Зойки и не станет этого отрицать.
– А меня эта Ладошина заставила сунуть в карман экспонометр. Вот, пожалуйста! – Родя вынул экспонометр и положил его директору на стол.
– Так-так-так-так!.. Ну-ну-ну-ну!.. – только и смог повторить Яков Дмитриевич, почёсывая подбородок. И вдруг он резко повернулся к Кукушкину: – Пантелей Карпович! Позвольте вам задать несколько странный вопрос.
– Пожалуйста. Слушаю.
– Вы ведь были очень настроены против беседы с детьми среднего возраста?
– Да. Мы оба категорически были против, – быстро ответил профессор. – Категорически!
– А потом вы как-то очень уж вдруг изменили своё решение?
– Совершенно верно! С поразительной быстротой! – ещё энергичнее подтвердил профессор.
Директор значительно взглянул на Надежду Сергеевну, застывшую в кресле, затем он снова обратился к учёному:
– Скажите, Пантелей Карпович, перед тем как вы изменили своё решение… к вам не обращалась девочка лет двенадцати? Довольно хорошенькая, брюнеточка…
Тут Пантелей Карпович вскинул указательный палец, и небольшие бесцветные глазки его расширились.
– Вот! Вот именно что обращалась! – провозгласил он. – И знаете, что она нам сказала? Она сказала: «Идите и выступайте!» У нас только сейчас был крупный спор с Виктором Евгеньевичем.
Родя взглянул на Веню, как бы спрашивая его: «Ну, что?!»
– Да-а-а-а! – не то чтобы прошептал, а скорее выдохнул тот.
Глотая слёзы, подходила Зоя к своему дому. Злость её прошла, теперь её мучило раскаяние. Ну зачем она заставила Маршева сунуть в карман экспонометр?! Ну зачем она приказала Круглой Отличнице ударить Родьку по носу?
Ей вспомнился Купрум Эс и его мечтательная улыбка, с которой он говорил о своём эликсире, о том, сколько хорошего он может принести. А что сделала она? Из доброго дела, затеянного ею, получилась какая-то глупость, а потом… потом вот что она наделала!
– Дура подлая! – шептала она, поднимаясь в лифте и вытирая слёзы платком. – Кретинка идиотская!
А дома её ждала ещё бо́льшая неприятность. Мама встретила её хмурая, чем-то явно расстроенная.
– Чай будешь пить? Иди! – коротко сказала она и ушла в кухню.
Чаю Зое не хотелось, но она прошла вслед за матерью и села за стол.
– Мама, ну а как папа? – спросила она.
– Ничего, – ответила мама, бесцельно помешивая на блюдечке варенье.
– Ну, а что врачи говорят?
– Ничего не говорят.
– Мама, ну что ты меня за дурочку принимаешь! – воскликнула Зоя и добавила властно: – А ну-ка скажи мне подробно, в чём заключается папина болезнь и как она выражается. Рассказывай!
Зоина мама подняла на неё такие же большие, как у дочки, глаза и заговорила с досадой на себя, сознавая, что этого не следует дочери говорить:
– Так вот! У папы была вспышка острого психического заболевания. Ты попросила его в порядке шефства подарить Дворцу пионеров станок, и он отправил во дворец станок ценнейший, уникальный, который тысячи стоит. Не удивительно, что, когда он опомнился, с ним случился инфаркт. Ведь он теперь считает себя психически неполноценным.
Зоя застыла над чашкой с чаем. Так вот оно как обернулось ещё одно её «доброе дело»! Нет, довольно с неё «добрых дел». Через несколько минут она сказала:
– Мама, я пойду прогуляюсь. Голова что-то тяжёлая.
Надев плащ, она вышла. Всё-таки ещё одно доброе дело она совершит, самое последнее: с помощью эликсира она заставит, чтобы её пропустили к папе в больницу, а там расскажет отцу про эликсир и объяснит ему, что он никакой не сумасшедший. Чтобы он не мучился.