го он изменился! Великолепная была бы тема для статьи в «Анналах прикладной геологии»! Только, увы, никаких анналов больше нет и, что еще печальней, нет читателей.
Он приблизился к заводи.
— Стерн, мальчик, — сказал он себе, — вот тебе и первоклассная купальня!
Мгновение спустя, раздевшись донага, он неистово плескался в воде. Затем основательно поскреб себя от макушки до пят чистым белым песком. Смыл песок. И, когда вновь поднялся минуту-другую спустя, радость жизни переполняла каждую его клетку.
С минуту он высокомерно глядел на тряпки, валяющиеся близ водоема. Затем, крякнув, отпихнул их ногой. «Полагаю, можно обойтись без этой дряни, — пробормотал он, — медвежьей шкуры там, в здании, будет достаточно». Он подхватил кувалду и, мощно, с облегчением вздохнув, двинулся к башне.
— Ах, до чего это было прекрасно, — произнес он. — Я словно помолодел на десять лет. На десять, но сколько мне стукнуло? Икс минус десять равно…
Шагая по упругому мху и сосновым иглам, он в раздумье погладил бороду.
— А теперь вот бы постричься и побриться! — заметил он. — Ну а почему бы и нет? То-то для нее неожиданность будет.
Утвердившись в этой мысли, он ускорил шаги и вскоре опять был у прохода, где выросла норвежская сосна. Но входить не стал, а вместо этого повернул направо. Пробираясь по лесу, карабкаясь через упавшие колонны и разбитые каменные блоки, вспугнув выводок длиннокрылых куропаток, раздвигая кусты, густо росшие у основания стены, он перемещался вдоль того, что некогда было Двадцать третьей улицей. Никаких признаков мостовой, никаких трамвайных путей, ничего, кроме признаков обветшалых развалин, выстроившихся на той стороне. Пробиваясь вдоль подножия Метрополитен, он высматривал руины скобяной лавки. И только перейдя бывшую Мэдисон-авеню и одолев еще около ста ярдов по ходу Двадцать третьей улицы, он нашел то, что искал.
— А, — произнес он вдруг, — а здесь кое-что есть.
И, перевалив через гряду поросшего травой мусора, из которого торчали два битых временем железных колеса, очевидно оставшихся от древнего трамвая, спустился к зияющей норе в том месте, где провалился тротуар, и через нее попал внутрь магазина.
— А здесь есть чем поживиться, несомненно, есть, — решил он, тщательно осмотрев место, — и если это не бывшее заведение Корнера и Брауна, то я не я. Тут должно было что-то сохраниться. А тебе тут что надо? — И, поспешно подобрав камень, запустил им в гремучую змею, начавшую издавать сухой и скрипучий стук с бывшего прилавка. Змея исчезла, а камень, отскочив, разбил стекло. Стерн развернулся с радостным возгласом. Ибо увидел у задней стены магазина стародавнюю витрину, внутри которой уловил тусклый отблеск металла. Стерн устремился вперед, споткнувшись об отвалившийся порог, поросший мхом и травой. Там в витрине, сохраненные, подобно артефактам Древнего Египта, которые попали в музеи две-три тысячи лет спустя, инженер увидел бесценные сокровища. И весь впал в дрожь от неистового восторга. Один удар кувалдой, и стеклянная преграда рухнула. Дрожа от возбуждения, он отбирал то, в чем более всего нуждался.
— Теперь я понимаю, — сказал он себе, — почему новозеландцы приняли от капитана Кука обручи от бочек и отказались от наличных. Здесь то же самое. За все деньги в городе не увидишь ржавого ножичка, — и схватил поддавшееся коррозии лезвие, вправленное в роговую рукоять, пожелтевшую с годами. Затем с воодушевлением продолжил охоту. Пятнадцать минут спустя он завладел также ножницами, двумя каучуковыми гребнями, еще одним ножом, револьвером, автоматом, несколькими пригоршнями боеприпасов и бутылью «Космоса». И сложил все это в бесформенный и потрепанный, пораженный гнилью гладстоновский портфель, извлеченный из угла, где валялась среди кучи хлама разбитая стеклянная табличка «Кожаные товары».
— Полагаю, я добыл достаточно для первого раза, — решил он, куда в большем волнении, чем если бы обнаружил жилу, изобилующую отборными бриллиантами. — Да, начало положено. А теперь что-нибудь для Беатрис.
Радостный, как школьник с полным карманом выигранных шариков, он выбрался из руин магазина и двинулся обратно к башне. Но едва прошел сотню футов, как внезапно отпрянул, испустив резкий крик тревоги. У его ног, на самом виду, под молодым кленовым сеянцем, лежало нечто, от чего его пробрало ледяным холодом. Он подхватил этот предмет, уронив свою кувалду.
— Что? Что? — пролепетал он, взирая на свою находку расширенными, непонимающими глазами. — Боже милосердный, да как это? Да что это? — вскричал он. Ибо держал на ладони не что иное, как широкий и толстый кремневый наконечник копья.
Глава 9. Вперед, против превосходящих сил
СТЕРН ВЗИРАЛ НА зловещую находку с куда большим беспокойством, чем если бы увидел подлинное изделие марсиан с их товарным знаком. Он не мог подобрать слов, и даже сколько-нибудь подобающей случаю мысли не возникало, он только и мог что стоять, точно громом пораженный, с гнилым кожаным портфелем в одной руке и каменным наконечником в другой. Затем вдруг проорал проклятие и собрался уже метнуть находку прочь. Но опомнился, прежде чем сделать это.
— Нет, это бесполезно, — протянул он. — Если каменный осколок у меня в руке то, чем кажется, а не просто игра природы, то это означает… Боже, да что же это означает? — Он содрогнулся и с опаской огляделся. Казалось, все его расчеты рушатся и все его планы обращаются в ничто. Стерн пристально изучал кусок кремня у себя на ладони. Вполне осязаемый, безупречный образчик неолитического искусства, не длинней трех с половиной дюймов, а шириной в один с четвертью в самом широком месте. Отверстия для ремней, которыми его надлежало приторочить к рукояти, также были хорошо заметны. Небольшая, умело обработанная вещица. Окажись время и место иными, инженер счел бы находку сулящей благо. Но теперь…
— И все-таки, — произнес он вслух, словно пытаясь себя убедить, — это просто кусок камня. Что он доказывает? — И его сознание немедленно выдало ответ: «А знак, который Робинзон Крузо нашел на берегу, был всего-навсего следом стопы человека. Не обманывай себя».
Инженер стоял в глубоком раздумье мгновение или два. А затем вскричал:
— Ха! Ну и ладно! Пусть будет что будет, что бы там ни было!.. — И он бросил кусок кремня в портфель к прочей добыче. Вновь подхватил свою кувалду и двинулся дальше, но с большей осторожностью. «Все, что я могу, — думал он, — это просто идти вперед, как будто ничего не случилось. Если грянет беда, значит, грянет, вот и все. Полагаю, я смогу с ней справиться. До сих пор я со всем справлялся. Посмотрим. Какие бы ни выпали карты, выигрывает в конце концов более умелый». Он вернулся к источнику, где тщательно вымыл и наполнил бутыль «Космоса». Затем вернулся в Метрополитен, подобрал свою медвежью шкуру, которую скрепил проволочной булавкой, и приступил к долгому подъему. Свою кувалду он припрятал на втором этаже в помещении слева от лестницы. «В конце концов, не стоит придавать этому молоту слишком большое значение, — решил он. — Что мне нужно, так это топор. Не исключено, что позднее, днем, я опять смогу прогуляться до той лавки и найти его. Если топорище утрачено, вполне смогу изготовить новое. С этими двумя револьверами, пока не отыщу какие-нибудь ружья, полагаю, мы в безопасности от чьих угодно копий».
Он огляделся, обозревая повсеместное запустение. Помещение, куда он попал, было некогда обширной и роскошной конторой, ввергнутой ныне в жалкое состояние. В пыли у окна что-то смутно блестело. Как выяснилось, то был осколок настенного зеркала, которое висело здесь когда-то с наклоном и упало, когда сгнила рама. Он протер его и с нетерпением всмотрелся в отражение. У него вырвался изумленный возглас.
— Это что же, у меня такой вид? Ну, это ненадолго! — Он приставил зеркало к стальной полосе оконного отверстия и достал из портфеля ножницы. Десять минут спустя лицо Аллана Стерна приобрело некоторое сходство с тем, к какому он привык. Правду сказать, подстригся он несколько неровно, особенно сзади, брови и бороду также не удалось подровнять как следует. Но тем не менее, образ дикаря сменился образом человека мало-мальски цивилизованного и накинутая на плечи белая шкура стала выглядеть вдвойне странно. Однако Стерн был доволен. Он торжествующе улыбнулся. — Посмотрим, что она на это скажет, — пробормотал он, вновь подхватив портфель и приступив к нелегкому восхождению.
Обильно вспотев и едва дыша, ибо он не стал особенно тратить время на отдых по пути, инженер добрался до своей конторы наверху. Еще на подходе он окликнул стенографистку по имени:
— Беатрис! А Беатрис! Вы проснулись? Вас уже можно видеть?
— Все в порядке, заходите, — радостно отозвалась она. И вышла ему навстречу. Протянула руку, приветствуя, и от улыбки, которой она его наделила, сердце его гулко забилось. Ему бы посмеяться ее изумлению и наивному восхищению переменами в его внешности, но его глаза непрерывно поглощали ее красоту. Ибо теперь, вновь пробудившаяся, полная жизни и бодрости после крепкого ночного сна, она была великолепна. Утренний свет выявил новые оттенки в ее дивных волосах, густым шелком ниспадавших на тигровую шкуру. А шкуру она скрепила у горла и на талии кусочками металла, найденными среди обломков туалетного шкафчика. Стерн пообещал себе, что не замедлит отыскать для нее гору золотых булавок и цепочек в каких-нибудь магазинах на Пятой авеню, пока она не сможет обзавестись настоящей одеждой. Когда она протягивала ему руку, бенгальская шкура соскользнула с округлого, теплого, кремово-белого плеча. При виде его вкупе с пышной гривой волос и серыми, пристальными, вопрошающими глазами его дыхание участилось. Но он поспешил отвести взгляд, не то как бы Беатрис не прочла его мысли. И заговорил. О чем? Едва ли он сам понимал. О чем угодно, лишь бы воспользоваться отсрочкой и овладеть собой. Но при этом его не покидало чувство, что всю свою предшествовавшую жизнь он, сосредоточенный на себе холодный аналитик, никогда не испытывал такого подлинного и непосредственного счастья. Прикосновение ее пальцев, мягких и теплых, начисто развеяло его беспокойство. Мысль, что он теперь работает для нее, служит ей, посвящает себя заботам о ней, на-полнила его трепетной радостью. И, как только смутное видение будущего поманило его, страхи отпрянули, как упали ветхие лохмотья, которые он бросил в лесу у воды.