Муромцева взглянула на изящные часики, которые украшали ее запястье, потом подняла глаза к высокому потолку.
— Так, перерыв сейчас закончится… Потом будут репетировать второй акт, но сначала пойдет массовка. Думаю, Алексей Георгиевич пока у себя, на сцену ему только через полчаса.
— Вы меня проводите? — улыбнулся я.
— Конечно. У нас ужасно старое здание, да еще эти запутанные переходы, лестницы. Когда меня только приняли в труппу, я целый месяц не могла запомнить дорогу от своей гримерной до выхода из театра. Вы ведь знаете, что раньше здесь был дворец князей Гостомысловых?
— Я слышал об этом.
— С тех пор здание несколько раз перестраивали, и все окончательно запуталось. Теперь никто не знает точно, сколько помещений в театре, и куда ведут некоторые коридоры.
— Вряд ли такое возможно, — вежливо улыбнулся я.
— Еще как возможно! — с жаром возразила Муромцева.
А потом театрально оглянулась и понизила голос:
— Ходят слухи, что князья Гостомысловы спрятали где-то в здании свои сокровища. Их до сих пор так и не нашли.
Муромцева испытующе взглянула на меня:
— Господин Тайновидец, а вы бы не хотели их поискать?
— С вашей помощью? — улыбнулся я.
— Конечно! — с жаром закивала Екатерина.
Потом сообразила, что ее слова можно истолковать двусмысленно, и покраснела:
— Мы со Спирей помогли бы вам. Ведь это клад! Значит, он ничей, и его можно поделить.
— Как только у меня появится свободное время, я обязательно подумаю об этом, — пообещал я.
Но Муромцеву мои слова не устроили. Ее помрачневший взгляд ясно выражал все, что она думает о богатых аристократах, легко упускающих такую замечательную возможность.
— В каких отношениях вы с Удашевым? — спросил я, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.
— Ни в каких, — Муромцева исподлобья взглянула на меня. — А почему вы спрашиваете?
— Режиссер забрал главную роль у Удашева и отдал ее Ковшину, — пояснил я. — Это как-то повлияло на их отношения? Может быть, Удашев обиделся на Ковшина?
— Алексей Георгиевич?
Муромцева звонко расхохоталась.
— Да он же прима, звезда! У него этих главных ролей столько!
И тут же ее подвижное лицо вытянулось в недоуменной гримасе.
— Вы думаете, Алексей Георгиевич мог что-то сделать со Спирей⁈
— А вы так не думаете? — спросил я.
— Нет, хотя…
Муромцева крепко задумалась.
— Это просто предположение, — улыбнулся я. — Я могу ошибаться. Как только Спиридон придет в себя и сможет говорить, многое прояснится.
— Нет, не может быть, — убежденно сказал Муромцева. — Алексей Георгиевич, он такой… да вы сами увидите! Мы уже пришли, вот его гримерная. Но я туда не пойду, Алексей Георгиевич не любит, когда его беспокоят. Пришлите мне зов, если вам будет нужно найти дорогу к выходу.
— Непременно, — пообещал я.
Подождал, пока Екатерина скроется за поворотом коридора, и постучал в дверь.
За дверью послышался лязг железа.
— Я занят, — ответил уверенный мужской голос, в котором, впрочем, не было и тени раздражения.
Я не стал вступать в диалог через дверь — это было бы невежливо. Просто постучал еще раз, а потом нажал на дверную ручку, и дверь открылась, пропуская меня в просторную комнату.
Да, эта гримерная разительно отличалась от других гримерных Старого Театра. Не тесная комнатушка, а настоящий зал с высоким лепным потолком и широкими окнами, которые выходили на Солнечную площадь перед театром. Вдоль противоположной стены тянулись зеркала высотой в человеческий рост, а вдоль них — деревянный поручень для балетных упражнений.
В одном углу зала разместились силовые тренажеры, в другом я заметил мягкий кожаный диван и низкий столик для напитков.
Рядом с диваном была дверь, которая намекала на то, что гримерная Удашева не ограничивается одним помещением.
Просто хоромы, по сравнению с условиями, в которых ютились остальные артисты!
Алексей Георгиевич Удашев оказался под стать своей гримерной. Я ожидал увидеть моложавого человека в возрасте, и не смог сдержать удивления.
На первый взгляд, Удашеву не исполнилось и сорока. Он был ростом ниже меня, а безупречной осанкой напоминал балетного танцора. Темные волнистые волосы, чуть тронутые сединой, внушительная мускулатура, заметная под тонкой тканью рубашки. Крепкий подбородок и внимательный взгляд темных живых глаз.
На его лице проступали мелкие капли пота, а возле тренажеров я заметил гантели. Похоже, я оторвал Удашева от тренировки.
Я сразу понял, что Удашев отличается редким самообладанием. Он в одну секунду оценил меня и чуть наклонил голову:
— С кем имею честь?
— Граф Александр Васильевич Воронцов, — представился я. — Вы Алексей Георгиевич Удашев? Я хочу с вами поговорить.
Удашев бросил на меня еще один оценивающий взгляд. Потом сделал приглашающий жест:
— Прошу!
И легкой походкой направился к дивану, по пути прихватив со стула полотенце.
Я вошел в роскошную гримерную и прикрыл за собой дверь.
Глава 12
На ходу Удашев вытер лицо и небрежно бросил полотенце на диван. Я проследил за его полетом и заметил кое-то интересное.
На диване лежал знакомый ярко-красный галстук. Полотенце, как бы случайно, упало прямо на него.
— Присаживайтесь, ваше сиятельство, — предложил мне Удашев.
Я опустился на диван. Удашев взял стул и сел напротив меня.
— Слушаю вас, — спокойно сказал он.
— У меня всего несколько вопросов, — мирно улыбнулся я. — Первый из них напрашивается сам собой. Как вам удается держать себя в такой потрясающей форме? Я слышал о вас, но думал, что слухи преувеличены. А теперь собственными глазами вижу, что ошибался.
Удашев снисходительно усмехнулся. Думаю, он привык отвечать на этот вопрос. Собственно, поэтому я с него и начал.
— Образ жизни, господин Тайновидец, ни больше, ни меньше. Постоянные упражнения, прогулки, диета.
Я вежливо, но недоверчиво поднял брови.
— И магия, конечно, — добавил Удашев. — Но только в рамках разрешенного законом.
Он поднял ладони, словно показывая, что руки его чисты.
— Поделитесь рецептом? — спросил я.
— Не думаю, что вам сейчас это нужно, — снова усмехнулся Удашев. — Вы молоды, господин Тайновидец. Не сочтите мои слова обидными, скорее, я вам завидую. Сейчас для вас самое время жить полной жизнью. Вот лет через десять можно начинать задумываться. И тогда я с удовольствием поделюсь с вами своим секретом.
— Благодарю, — кивнул я. — А что насчет Спиридона Ковшина? Для него сейчас тоже самое время жить полной жизнью, как вы считаете?
— Несомненно, — согласился Удашев. — Спиридон очень талантлив. Несмотря на молодость, он умеет полностью перевоплощаться на сцене. Такое по силам не каждому опытному артисту.
— Вы слышали, что с ним случилось?
— Я знаю, что он пропал прямо перед премьерой, — ответил Удашев. — Больше мне ничего не известно.
— А слухи? Неужели в театре ничего не говорили о его исчезновении?
— Я не интересуюсь слухами, — спокойно ответил Удашев. — Всю свою жизнь я посвящаю сцене.
Это прозвучало с нарочитым пафосом.
Удашев беспокоился. Он хорошо скрывал свое беспокойство, но я его чувствовал. А вот чего я не чувствовал в нем, так это страха или сильной тревоги. Как будто Удашев что-то натворил, но был совершенно уверен, что не сделал ничего серьезного.
Или очень хорошо замел следы.
Тем не менее, я продолжил ему подыгрывать.
— Завидую вам, Алексей Георгиевич, — улыбнулся я. — Работать в театре и быть свободным от слухов — это великое умение. А что насчет газет? Их вы тоже не читаете?
— Не имею такой привычки, — покачал головой Удашев.
— Странно, — усмехнулся я. — Вижу, вы хорошо знакомы с репортером Черницыным. Настолько хорошо, что он даже забыл в вашей гримерной свой галстук, когда уходил отсюда утром.
Вот теперь я попал точно в цель. Удашев даже в лице переменился — несмотря на весь свой актерский талант и отличное умение владеть собой.
Мой дар коротко стукнул в ребра, подтверждая, что я не ошибся. Я довольно улыбнулся, глядя в лицо Удашева.
— Да, я знаком с Черницыным, — медленно подтвердил актер. — Обычное деловое знакомство. Знаете, репутация очень важна для артиста, мы вынуждены дружить с газетчиками. Иногда Черницын пишет в газету обзоры наших спектаклей. Написал пару заметок лично обо мне, и с тех пор считает меня своим другом.
— А вы кем его считаете? — уточнил я.
— Я артист, — повторил Удашев. — И не могу разбрасываться полезными знакомствами.
— Расскажите о его вчерашнем визите, — предложил я.
— Он завалился ко мне после спектакля, уже пьяный, — поморщился Удашев. — Хотел выпить со мной. Я угостил его, и он уснул прямо здесь, на диване. Уехал утром, как вы и сказали.
— Черницын что-нибудь рассказывал вам? Может быть, расспрашивал?
— Он говорил, не умолкая. Но я не вслушивался в его пьяную болтовню. Какая-то ерунда, вот и все.
Я понял, что Удашев твердо решил отпираться до конца. И все же, хотел дать ему шанс. Не ради самого Удашева, а ради Ковшина, который сейчас лежал без сознания в больничной палате.
Я почти не сомневался, что это Удашев подсунул Ковшину неведомое зелье. Если он скажет, что это за зелье, Ковшина можно будет спасти.
Ради такой возможности я решил закрыть глаза на поступок Удашева.
— У вас есть еще вопросы ко мне, господин Тайновидец? — спросил Удашев. — Не хочу показаться невежливым, но через десять минут я должен быть на сцене.
— Это может подождать, — твердо сказал я, не тратя слов на вежливые извинения. — Я прошу вас проводить меня к служебному выходу. А по дороге я расскажу вам очень занимательную историю.
Удашев непонимающе прищурился.
— Я могу вызвать билетера, он вас проводит.
— Нет, — сказал я, поднимаясь с дивана. — Я настаиваю, чтобы меня проводили именно вы.
Я сказал это ровным тоном, не повышая голоса. Но Удашев подчинился, хоть и не без колебаний.