Я несколько секунд обдумывал эту мысль, маленькими глотками попивая холодную воду. Даже если Муромцева с ее прямотой проговорится Удашеву, ничего страшного не случится. Артист и так знает о том, что я его подозреваю.
Я допил воду, опустил пустую бутылку в урну и послал зов Муромцевой:
— Госпожа Муромцева, это Александр Воронцов. Как там ваша репетиция?
— Мы только что закончили, и я собираюсь домой. А что случилось? Новости о Спиридоне?
— Мне нужна ваша помощь, — сказал я. — Точнее, не мне, а Спиридону Ковшину. Вы согласны помочь?
— Конечно, — без колебаний ответила Муромцева. — Что нужно делать?
— Для начала ответьте — вы знаете, у кого покупает зелья превращения актер Удашев?
— Нет, — озадаченно протянула Муромцева. — Но я могу спросить у него.
— Ни в коем случае, — быстро сказал я.
— Вы, все-таки, подозреваете Алексея Георгиевича⁈
— Да, подозреваю. Поэтому если вы спросите его прямо, он поймет, что это моя идея. И ничего вам не скажет. Вы лучше меня знаете своих коллег. Подумайте, кто из них может знать, где покупает зелья Удашев.
— Хорошо, — ответила Екатерина. — Ой, подождите!
И в этот момент наш мысленный разговор оборвался.
Черт, что еще она там придумала?
Я снова послал Муромцевой зов, но наткнулся на ментальный блок.
Глава 13
Я еще раз послал зов Муромцевой, но снова не получил ответа. Похоже, придется вернуться в театр и разыскать девушку. Не хватало еще, чтобы из-за моей просьбы она ввязалась во что-нибудь опасное.
Я поднялся со скамейки с твердым намерением вызвать полицию и перевернуть театральные закоулки сверху до низу. Но тут Муромцева сама прислала мне зов.
— Александр Васильевич, я иду за ним!
— За Удашевым? — сразу понял я.
— Да!
Несмотря на то, что мы общались мысленно, Муромцева говорила заговорщицким шепотом.
— Он вас не видит?
— Я выпила зелье превращения. И Удашев тоже. Хорошо, что я вовремя заметила, как он выходит из своей гримерной.
Тут я своевременно спохватился, что сам-то стою в двух шагах от служебного входа в театр. И если Удашев выйдет через эту дверь, то я его не узнаю, а вот он меня — несомненно.
— Он идет к служебному выходу? — спросил я Муромцеву.
— Нет, кажется, он собирается выйти через главный вход.
Главный вход в Старый Театр находился с другой стороны здания. Возле него я в прошлый раз задушевно пообщался со швейцаром.
— Я в сквере за зданием театра, — сказал я Муромцевой. — Предупредите меня, если Удашев пойдет сюда.
— Хорошо.
Дверь служебного выхода распахнулась, пропуская целую группу закончивших репетицию артистов. Я отвернулся, чтобы не привлекать к себе внимания. Артисты, весело переговариваясь, направились через сквер к улице Лунных Фонарей. Из обрывков их разговора я понял, что они стремятся в любимый трактир, чтобы утолить жажду, вызванную творческой деятельностью.
— Мы вышли из театра, — сообщила мне Муромцева.
— Если он возьмет извозчика, постарайтесь запомнить номер мобиля, — предупредил я Муромцеву. — Только не подходите слишком близко, чтобы Удашев ничего не заподозрил.
Это был бы самый простой вариант — передать номер мобиля Мише Кожемяко, разыскать извозчика и спросить, куда он отвез своего пассажира.
— Я же не маленькая, Александр Васильевич, — обиделась актриса. — И книжки про шпионов читала.
— Не сомневаюсь в вашей квалификации, — улыбнулся я.
— Алексей Георгиевич повернул налево, — через несколько секунд сказала Муромцева. — Идет в сторону Стеклянного рынка.
Стеклянный рынок был знаменит многочисленными лавками зельеваров и алхимиков. Горожане покупали на нем зелья для всяких домашних нужд, аптекари приобретали ингредиенты для снадобий, повара искали необычные приправы. Полицейские присматривали за продавцами, но и подпольная торговля на «Стекляшке» процветала. Достаточно было знать нужных людей.
— Я пойду за вами, — сказал я Муромцевой. — Как сейчас выглядит Удашев?
— Пожилая женщина в лиловом платье. В руках — корзина. Идет не спеша.
— А как узнать вас?
— Увидите мальчишку-разносчика — это я. Мы идем по правой стороне Гончарной улицы.
— Понял.
Я обошел здание театра, повернул на Гончарную улицу и предусмотрительно перешел на левую сторону. Здесь на тротуар очень кстати падала тень от домов. Прохожих было немного, только редкие горожане неторопливо шли по своим делам.
В двух кварталах впереди я заметил две фигуры.
Женщина в лиловом платье величаво плыла вдоль улицы, иногда останавливаясь перед витринами магазинов. На сгибе руки у нее покачивалась корзинка. Точь-в-точь мать семейства, которая сама вышла на рынок за продуктами для семейного обеда, не доверив такое важное дело прислуге.
Отставая от женщины на пару десятков шагов, плелся скучающий мальчишка-разносчик в клетчатой рубашке и кепке с длинным козырьком. С одной стороны рубашка выбилась из-за пояса брюк, придавая мальчишке неряшливый вид. На моих глазах мальчишка остановился, подобрал с обочины камень и стал подкрадываться к рыжему коту, который грелся, растянувшись на невысоком кирпичном заборе. Забор отгораживал от улицы узкий палисадник вдоль жилого дома.
Подкравшись, мальчишка запустил камнем в сторону кота — причем, я был уверен, что он промазал специально. Камень ударился о кирпич, кот подпрыгнул и, громко мяукнув, свалился с забора.
В жилом доме хлопнуло окно.
— Вот я тебе уши надеру! — закричал визгливый женский голос.
Мальчишка показал в сторону окна неприличный жест и шмыгнул вдоль палисадника вслед за женщиной в лиловом.
— Здорово вы маскируетесь, — мысленно сказал я Муромцевой, едва удерживаясь от смеха.
— У меня двое старших братьев, — отозвалась актриса. — Кроме того, я играла хулигана в одной современной пьесе.
— А Удашев тоже в ней играл? — нахмурился я. — Он вас не узнает в этом гриме?
— Нет, эту пьесу мы ставили для уличного театра. Алексей Георгиевич в таких не играет, это ниже его достоинства.
Так, шагая друг за другом, мы свернули в переулок Зельеваров. Нетрудно догадаться, что раньше здесь и находились небольшие лаборатории, в которых варили самые разнообразные зелья. Промышляли этим как почтенные зельевары, так и многочисленные мошенники.
Именно благодаря этому, в конце переулка возник сам собой стихийный рынок, который впоследствии назвали Стеклянным.
Лаборатории зельеваров давно перекочевали на окраины столицы — там и арендная плата пониже, и любопытных или недовольных соседей поменьше.
А рынок остался и процветал. Только теперь товар на него не приносили в лотках, а привозили на крошечных грузовичках.
Стеклянный рынок находился на маленькой площади, зажатой между доходными домами. Первые этажи домов были заняты большими магазинами, которыми владели солидные фирмы с репутацией.
Сама площадь была заставлена переносными прилавками, с которых торговали зельевары попроще. Здесь цены были ниже, но и риск нарваться на товар сомнительного качества возрастал.
Когда-то на площади был фонтан. Скульптура в центре изображала бородатого алхимика, держащего колбу, из которой с журчанием лилась струя воды.
Механизм фонтана давно сломался, струя высохла. На дно невысокой круглой чаши ветер натащил прошлогодние листья и всякий мусор.
А на бортике чаши в ожидании покупателей сидели самые сомнительные продавцы Стеклянного рынка.
Народу на рынке было много. Я неторопливо пробирался сквозь толпу, крутя головой, чтобы не потерять из вида пожилую женщину в лиловом платье и мальчишку-разносчика. В этом не было никакой необходимости — Екатерина Муромцева шла почти вплотную за переодетым Удашевым, а со мной поддерживала мысленную связь. Но мне хотелось все видеть самому.
Наверное, со стороны это выглядело так, словно я кого-то ищу. Это и ввело в заблуждение одного из продавцов зелий, которые толклись возле чаши высохшего фонтана.
Он боком подошел ко мне и, загадочно глядя в сторону, сказал хриплым шепотом:
— Господин желает любовные зелья?
Я не успел отказаться, а продавец уже распахнул плащ, в который старательно кутался, несмотря на летнюю жару. Изнутри на широких полах плаща было нашито множество разноцветных карманов, и во всех позвякивали склянки с зельями, отчего продавец напоминал ходячий ксилофон. Склянки были заткнуты деревянными пробками, грубо выструганными ножом. Наклейки на склянках были подписаны небрежно, от руки.
— Несколько капель зелья в вино или чай, — подмигнув прошептал продавец, — и любая милашка пойдет с вами куда угодно.
— Не нужно, — отказался я, крутя головой, чтобы не потерять из виду Муромцеву.
— Тогда веселящий отвар? — не отставал продавец. — Грибочки и травки для него сам собирал. Забудетесь на всю ночь, с гарантией!
— Нет, — теряя терпение, сказал я.
Но моя резкость произвела на продавца не то впечатление, на которое я рассчитывал.
— Господин — деловой человек? — понимающе кивнул он.
Запустил пятерню в глубокий карман, достал оттуда флакон, в котором переливалась изумрудная жидкость, и украдкой показал его мне.
— Зелье беспамятства. Достаточно брызнуть в лицо, и жертва ничего не вспомнит. В Дождливом Квартале брал.
Тут продавец оглянулся и исчез, словно растворился в воздухе. Остальных подозрительных личностей, которые облепили чашу фонтана, тоже словно сдуло горячим летним ветром.
Я повернул голову и увидел городового в форме, который целеустремленно пробирался к нам вдоль прилавков. Начищенная пряжка его ремня сверкала на солнце.
Узнав меня, городовой разочарованно кивнул и повернул в другую сторону.
— Есть! — прозвучал в моем сознании торжествующий голос Муромцевой. — Алексей Георгиевич вошел в магазин Сойкина! Мне идти за ним?
— Ни в коем случае, — строго сказал я. — Спасибо за помощь, Екатерина. А теперь немедленно уходите оттуда.
— Надо застукать их вместе, тогда они не отвертятся!