— Начало через два часа.
Что ж, наскоро пообедать успею — и то хорошо.
Глава 25
На спектакль я опоздал.
Причина была уважительная, даже две — Игнат и кролик.
Кролик, тушеный в сметане с чесноком и укропом оказался изумительно вкусным. А Игнат, подкладывая мне в тарелку очередной кусок, приговаривал:
— Куда вам спешить, Александр Васильевич? Благородные господа в театр только ко второму акту ездят!
Мне и самому не хотелось торопиться. Прошлая ночь и начало дня были переполнены чудесными событиями, так что мне требовалась небольшая передышка.
В конце концов, я махнул рукой на спешку. Доел кролика, запивая его красным итальянским вином. Постоял с чашечкой кофе на балконе, любуясь тихим летним вечером, и только потом вызвал извозчика.
Мобиль неторопливо кружил по вечерним городским улицам. Я откинулся на мягкие подушки и прикрыл глаза. Интересно, зачем я понадобился Муромцевой?
Мысль возникла и лениво уплыла куда-то на край сознания. К чему гадать, если Екатерина сама не утерпит и все расскажет?
Я весело улыбнулся. До чего же запутанная история! Актер-перевертыш, магический конь, загадочные алхимики из другого мира — все эти невероятные события переплелись между собой, но тем интереснее было их распутать.
— Остановить возле кофейни, ваша милость? — предупредительно спросил извозчик, косясь на меня в зеркало. — Вид у вас усталый.
Я с улыбкой покачал головой.
В конце концов, мы добрались до Старого Театра. Муромцева встретила меня на крыльце.
Когда я выбрался из мобиля, она оттолкнула швейцара и бросилась ко мне:
— Александр Васильевич, вы же чуть не опоздали!
— Неужели такая интересная постановка? — поинтересовался я. — Кстати, а почему вы не на сцене?
— Мой выход только в третьем акте, — отмахнулась Муромцева. — А спектакль сегодня намечается очень интересный, вы правы.
И загадочно улыбнулась.
Я успел как раз к антракту. Публика, не спеша, прохаживалась в фойе театра. К театральному буфету змеилась длинная очередь. Между столиками сновали официанты, разнося напитки и крошечные бутерброды.
На стене фойе, между белыми колоннами висел большой портрет в тяжелой золоченой раме. С портрета на публику холодно взирал старик с худым лицом, которое украшал большой нос с отчетливой горбинкой. Старик надменно кривил тонкие губы.
В прошлый раз портрета не было, я бы его точно заметил.
— Кто это? — спросил я у Муромцевой.
— Князь Гостомыслов, — небрежно ответила актриса. — Обычно портрет прячут на складе, вывешивают только перед спектаклем.
— И власти не против? — удивился я.
Все же, бывший владелец здания в свое время участвовал в мятеже против императора.
— А им-то что? — дернула плечом Муромцева. — Его же давно казнили. А для театра важны традиции. Публика их любит.
Среди публики то и дело мелькали синие полицейские мундиры.
— А почему так много полиции? — снова удивился я.
— Не знаю, — ответила Муромцева.
Но мне показалось, что она лукавит.
Повернувшись, я увидел полицейского следователя Прудникова. Он сопровождал плечистую пожилую даму с высокой прической. Дама была на голову выше Прудникова, а ее выправке позавидовал бы армейский генерал.
Прудников тоже заметил меня и подошел поздороваться.
— Рад встрече, Степан Богданович, — улыбнулся я.
— Позвольте вас познакомить, — сказал Прудников, нервно протирая очки. — Мать моей супруги, Зинаида Семеновна.
— Очень приятно, — басом сказала теща Прудникова и посмотрела на меня сверху вниз.
— Как вам спектакль? — вежливо спросил я.
— Ужасно, — Зинаида Семеновна пренебрежительно скривила губы. — Только Алексей Георгиевич и спасает эту дрянную постановку.
— Удашев? — уточнил я.
— Разумеется, — величаво кивнула теща Прудникова.
— Зинаида Семеновна прекрасно разбирается в театре, — поспешно сказал Прудников.
— А почему здесь столько полиции? — спросил я его.
— Неизвестные благотворители выкупили билеты и прислали их в департамент полиции. Полицмейстер приказал всем свободным от службы непременно быть на спектакле. Исполняем приказ.
— Надо же, как город заботится о своих защитниках, — улыбнулся я.
Тут среди публики мелькнула знакомая плечистая фигура.
— Миша! — окликнул я.
Я не ошибся — это был Миша Кожемяко. Оглядываясь, он кого-то искал среди зрителей.
Миша обернулся на мой голос. Мне показалось, что он чем-то расстроен.
— А, Саша!
— Привет, дружище!
Я весело помахал ему рукой и извинился перед Муромцевой:
— Я на минуту.
— Скоро второй звонок, — предупредила актриса.
Ровно в эту секунду раздался надтреснутый звонок. За столиками торопливо допивали шампанское и коньяк, публика потянулась к дверям зрительного зала.
Я отвел Мишу в сторону.
— И ты здесь? Рассказывай, как дела? Задержали Хвата?
— Взяли сегодня ночью, — кивнул Миша. — Прятался на квартире в Дождливом квартале. Представляешь — через улицу от дома, где живет этот актер, который превратился в ящера!
— Поздравляю, — улыбнулся я. — Уверен, Хват расскажет вам много интересного.
— Уже рассказал, — подтвердил Миша. — У Стеклянного рынка столько народу задержали — камеры в управлении битком набиты.
— Не похоже, чтобы это тебя радовало, — заметил я. — Или досадуешь, что вместо увлекательного допроса вынужден тратить время на скучном спектакле?
— Спектакль очень интересный, — смущенно возразил Миша.
Я заметил, что у него из кармана торчит краешек театрального билета. Второй билет Миша сжимал в руке.
— Рассказывай, в чем дело, — потребовал я. — Скрывать свое настроение ты все равно не умеешь.
— Помнишь Настю, продавщицу из магазина Сойкина, у которой парень пропал? Она еще думала, что его Хват запугал.
— Настю? — улыбнулся я. — Помню, конечно.
— Так вот, нашел я его. И представляешь, что оказалось?
— Парень работал на Хвата, — кивнул я. — Продавал для него зелья.
Миша изумленно уставился на меня.
— А ты откуда знаешь?
— Слухи дошли, — усмехнулся я.
— Ну, и дар у тебя!
Миша растерянно покачал головой.
— Рассказывай дальше, — напомнил я.
— Хват нам парня и выдал, — скривился Миша. — Взяли его с поличным, прямо на улице. Я подослал к нему человека в штатском, якобы зелья купить. А Настя теперь со мной не разговаривает.
— Почему? — подбодрил я друга.
— Считает, что я нарочно этого Ступникова в каталажку упрятал, чтобы…
Миша замолчал, отведя взгляд в сторону.
— Чтобы за ней ухаживать?
— Ну, да, — недовольно буркнул Миша. — Вбила себе дурость в голову.
— Это для нее у тебя второй билет в кармане? — поинтересовался я.
— Да я просто на спектакль ее позвал. Хотел объяснить, что я тут вообще ни при чем. Не я же Ступникова заставлял зельями торговать.
Миша с досадой покрутил головой.
— И зов ей не послать. Не владеет она магией.
— Тут уж ничего не поделаешь, дружище, — сочувственно сказал я. — Или она со временем сама все поймет, или встретишь другую девушку.
— Ты прав, — вздохнул Миша.
Махнув рукой, он решительно направился в зрительный зал. И в этот момент задребезжал третий звонок.
— Идемте, Александр Васильевич!
Екатерина Муромцева подбежала ко мне и за руку потащила меня в зал. Билетер в белых перчатках пропустил нас, не сказав ни слова.
Зрители с шумом рассаживались по местам. Я с любопытством огляделся — в Старом Театре я был впервые.
Огромный зрительный зал представлял собой потрясающее сочетание роскоши и бедности. Кресла были обтянуты кроваво-красных бархатом, но местами плотная ткань облезла и вытерлась. Прямо над партером, на толстых золоченых цепях висела устрашающих размеров люстра с тремя ярусами магических ламп. Огоньки в лампах подрагивали, напоминая пламя свечей.
Я поежился, представляя себе, что будет, если цепи не выдержат тяжести этой люстры.
Над заполненным до отказа партером словно скальные выступы нависали тяжелые балконы — тоже полные зрителей. По сторонам тянулись ложи для почетных гостей. В одной из них я заметил благородную шевелюру господина Марио Кастеллано.
Муромцева провела меня к нашим местам — в четвертом ряду, прямо напротив сцены.
Передо мной сидел Прудников — он то и дело крутил головой по сторонам, отслеживая, как ведут себя его подчиненные. Свет люстры падал на его блестящую лысину и прыгал по ней веселыми зайчиками.
Рядом с Прудниковым, держа спину абсолютно прямо, сидела Зинаида Семеновна.
— Зачем вы, все-таки, меня позвали? — шепотом осведомился я у Муромцевой.
— В благодарность за то, что вы помогли Спиридону, — быстро ответила Муромцева.
Слишком быстро, на мой взгляд — ответ она явно заготовила заранее. Но я не стал высказывать свои сомнения вслух.
— Представляете, Кастеллано снял Спиридона с роли! — возмущенным шепотом продолжала Муромцева. — Сказал, что если он отлеживается в госпитале, то пусть играет Удашев.
— Резкое решение, — согласился я. — Но его можно понять. Спектакли должны идти.
— Он мог бы оставить роль за Спиридоном, — прикусила губу Екатерина. — Пусть бы Удашев пока дублировал. Спиридон играет в сто раз лучше, вы сами так скажете, когда увидите!
Она невольно повысила голос, и ее слова долетели до тещи Прудникова. Зинаида Семеновна неторопливо обернулась и смерила Муромцеву уничтожающим взглядом. А затем сочувственно кивнула мне.
Муромцева недобро зыркнула в ответ, но Зинаида Семеновна уже отвернулась.
— Как себя чувствует Спиридон? — спросил я, чтобы переменить тему.
Муромцева отчего-то покраснела.
— Хорошо. Целители говорят, что нас скоро выпишут… То есть, его…
Она снова прикусила губу.
— А, ладно! Все равно вы узнаете. Антон Григорьевич разрешил мне пока жить в госпитале.
Она говорила про целителя Макарова.
— Это хорошо, — кивнул я, сдерживая улыбку.