Лоренс свалил свои вещи в кучу на столе. Пальто лежит поверх рюкзака, и один карман оттопырился настолько, что в нем виден мобильный телефон. Дисплей светится, и я понимаю, что он забыл заблокировать клавиатуру. Вижу случайный набор знаков – 311. Наверное, Лоренс непроизвольно нажимал кнопки, пока переносил в дом багаж.
Я беру телефон и быстро просматриваю список номеров в памяти. Странно, но он не очень длинный. Там присутствую я под фамилией и одним из инициалов, есть некто Прайс Дж. и еще фамилии, знакомые мне по работе, хотя все это культурная элита страны, доступ к частным номерам которой имеют немногие из простых смертных. Нахожу нужный мне номер, нажимаю кнопку с нарисованным на ней зеленым телефончиком, засовываю мобильник обратно в карман пальто и вхожу в кухню, оставив дверь открытой.
Лоренс стоит у раковины, а на столе уже дожидается откупоренная бутылка красного вина и два бокала.
– Миссис Тэлбот оставила нам горы еды, – говорит он, – но я никак не могу открыть банку с соусом.
Я подхожу к нему, отбираю банку, возвращаю ее на полку, а затем подставляю ему лицо, в то время как моя ладонь проникает ему на грудь под рубашкой.
– Знаешь, любимый, мне бы хотелось прямо сейчас лечь с тобой в постель, но я так устала, что не уверена, одолею ли подъем по лестнице.
Лоренс склонятся, целует меня в губы, а между поцелуями громко смеется и произносит:
– А так ли нужна нам для этого постель? Может, мы найдем местечко прямо здесь?
И все происходит на полу в достаточной близости к телефону, чтобы в нем был слышен каждый издаваемый нами звук. Видимо, именно поэтому у нас это получается как-то особенно хорошо и ласки Лоренса доставляют мне неизъяснимое наслаждение.
Проснуться теперь в этой комнате означает для меня получить ответ на давно заданный вопрос. Мне хорошо спалось с ощущением, что я имею полное право находиться здесь, и я чувствую негу, просто прикасаясь пальцами к сатиновой кромке одеяла, под которым мы лежим. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь мелкую листву деревьев, играет на поверхности штор.
Все по-прежнему. Маленькие лампы для чтения развернуты к каждому из нас своими напоминающими снежинки стеклянными абажурами. Туалетный столик, заставленный деревянными и серебристыми коробочками и тюбиками. Диван у окна с подушечками в вышитых наволочках. Камин и решетка рядом с ним, за которой хранятся сосновые поленья. Старые снимки, подоткнутые под раму зеркала. Я вспоминаю, что была еще туалетная вода и гель для тела, но от них, похоже, решили избавиться.
Но осталось свадебное фото, я сама поставила его под менее броским углом, пока Лоренс чистил зубы, когда мы накануне все же добрались до спальни.
Лоренс спит, повернувшись ко мне спиной, дышит тихо и размеренно. Я осторожно выдвигаю ящик прикроватного столика, чтобы взглянуть, какие улики найдутся там. Маникюрные ножнички. Вишневый бальзам для губ. Тоненькая книжка в мягкой обложке – «Пожиратель тыкв» Пенелопы Мортимер, заложенная на 58-й странице обрывком газеты. Я осматриваю закладку, но не нахожу ничего интересного. Спортивные новости на одной стороне и реклама вилл, сдающихся на лето в Греции, на другой.
Задвигаю ящик и снова ложусь на то место, где когда-то лежала Элис. Я укрыта простыней из египетского хлопка, которую выбрала в магазине она. Моя голова покоится на ее перьевой подушке. Рядом посапывает ее муж. И в этот момент я ощущаю, что Элис очень близка мне, близка, как никогда прежде, за исключением, может, того момента в лесу, когда я недолго слышала ее голос и он поведал мне о ней почти все, что важно было знать. О легкости, комфорте и значимости ее бытия.
Почему-то я острее ощущаю былое присутствие Элис в Бидденбруке, нежели в Лондоне. Видимо, причина в том, что она сама ощущала себя лучше именно здесь.
Ну где же они? Приедет Полли одна или притащит с собой Тедди? А Мартина? Внутренне я вся содрогаюсь от волнения, от чувства, что осталось преодолеть один, последний, барьер.
Чуть позже я даже что-то напеваю, когда готовлю нам то ли поздний завтрак, то ли ранний ленч из яичницы с беконом. Лоренс отрывается от газеты, за которой съездил в местный магазин, и замечает:
– Ты сегодня в очень хорошем настроении.
– Мне просто нравится бывать здесь, – говорю я, нарезая хлеб ломтиками и намазывая маслом. – Очень хорошо, что удалось сюда вернуться. Это место по мне.
– А-а-а, – тянет он, переворачивает газетную страницу и погружается в чтение, уходя от меня в далекий внешний мир.
Я же с удивлением ловлю себя на том, что почти счастлива. За окном кухни на циферблате солнечных часов медленно движется время. Вдоль террасы в терракотовых горшках и каменных кашпо тянутся к свету побеги нарциссов и глициний. Щебечут птицы. Тикают старые кухонные ходики. Словно в паническом испуге начинает свистеть чайник, в котором закипела вода.
Я снимаю его с плиты и заливаю кипятком заварку, а затем вслушиваюсь. Я постоянно вслушиваюсь, зная, что скоро услышу то, чего дожидаюсь. Теперь уже нет необходимости торопить события.
Они приезжают ближе к вечеру. Мы только что совершили долгую прогулку, одолев широкий круг по лесу предложенным Лоренсом маршрутом. Я не сомневаюсь, что он избрал именно такой путь, потому что там вероятность встретить кого-либо из соседей сводилась к нулю. Переходя через ручей у дальней оконечности луга, мы попали под короткий ливень, и потому стаскиваем с себя в холле мокрую одежду и обсуждаем возможность растопить огонь в камине, когда снаружи доносится звук мотора машины и хруст гравия под колесами.
Лоренс поспешно вешает плащ на крючок.
– Кто бы это ни был, я быстро избавлюсь от них, – заявляет он. – А ты оставайся здесь.
«И не высовывайся», – подразумевает его фраза. Причем ему не надо даже произносить этих слов. Мне и так все понятно.
Я замираю в полумраке, а Лоренс направляется к основному входу – к той двери, которая обычно все лето заперта на засов. Вскоре я слышу, как он произносит их имена нарочито громко, чтобы я поняла смысл происходящего. Доносится шелест гравия под ногами. Хлопают дверцы машины. Но все это перекрывает голос Полли: тонкий, возбужденный, исполненный драматизма. И слова, которые она произносит, кажутся заимствованными из текстов пьес, заученных в колледже. Предательство! Коварство! Подлый обман! Унижение!
Тедди не слышно вообще.
Я внимаю страстному монологу Полли, держа в руке плащ, с которого продолжает капать на паркет вода, и без сожаления прощаюсь со своей прежней жизнью. Подобно моему терпению та жизнь иссякла и завершилась. С этого момента все будет иначе. Изменятся мои отношения с Лоренсом, как и отношения Лоренса с детьми. А отсюда кругами по воде начнут разбегаться другие перемены. Например, это коснется прежних связей и привязанностей Лоренса, его друзей, людей, которые знали их с Элис как супружескую пару.
И моя жизнь, даже если иметь в виду существование независимо от Кайтов, тоже станет иной. Коллеги и знакомые обо всем узнают, и последует поначалу корректировка их мыслей обо мне, их ко мне отношение. Пересудов прибавится, это точно. Для кого-то я стану женщиной-загадкой, а кому-то все покажется проще простого. При моем приближении люди начнут внезапно прерывать разговоры. Надеюсь, многим теперь захочется выслушать меня, выяснить мою точку зрения.
Я перестану быть плоской и незаметной. Наберу, если выражаться фигурально, объема и веса. В моем характере люди заметят нюансы света и тени. А это всегда вызывает интерес.
Я не обладала ничем подобным год назад, когда решилась пуститься в эту авантюру. И лишь немногое приобрела в последующие несколько месяцев. Зато какие огромные возможности открываются передо мной сейчас!
Кое-кто лишь пожмет плечами: «И что только он в ней нашел?» – а другие поймут это сразу, пусть даже будут презрительно усмехаться и изображать недоумение. Часть блеска Лоренса засияет отраженным светом на мне. Это уже происходит. У меня возникает ощущение, будто частички его славы оседают на мне золотой пыльцой. И я осматриваю себя в зеркале, склонив голову, пытаясь разглядеть ее.
– Где она? – доносится до меня голос Полли, и я делаю шаг в сторону, но не прячусь, как того желал бы, наверное, Лоренс. Я стою на пороге раздевалки, когда она протискивается мимо него и врывается в холл. Ее глаза находят меня в полумраке. – Я знала! – восклицает Полли, почти торжествуя. – Ах ты ж!.. Это просто невероятно, но я догадывалась!
Она смотрит в упор, но я подозреваю, что меня-то она не видит. Весь ее гнев направлен на Лоренса. Нового Лоренса. Отца, каким Полли и представить его не могла: человека, растоптавшего память своей покойной жены, предавшего семью.
– Как долго это продолжается?
Лоренс входит в холл вслед за дочерью, но опережая Тедди. Тот держится сзади, пожирая меня глазами. Своими бледными и холодными, словно подернутыми инеем глазами.
Полли поворачивается к отцу:
– Я спрашиваю, как долго это уже?…
– Пару месяцев, – отвечает он, приближаясь к ней и складывая ладони в успокоительном жесте.
Она пятится от него.
– С какого времени? С моего спектакля? Тогда все началось?
– Нет… Немного раньше.
– Боже милостивый! Как же вы посмели?
«Ради всего святого, – безмолвно обращаюсь я к нему, все еще сжимая в руке воротник промокшего плаща, – возьми ситуацию под контроль. Перестань отвечать на ее вопросы и сразу расскажи все, что ей нужно знать. Перехвати инициативу, ты, дурачок слабохарактерный!» Но Лоренс пока готов лишь обороняться от наскоков, не зная, как себя вести. Справедливости ради нужно помнить, что он единственный из нас, у кого не было времени подготовиться к скандалу. Я же не могу помочь ему выбраться из затруднительного положения. Здесь не то место, где я могу все им высказать. Да они и не пожелают меня слушать. По крайней мере пока.
Полли отвернулась от меня, снова обратив всю силу негодования на отца. Говорит она теперь очень тихо, словно ей невыносимо произносить такие слова вслух: