Куст сирени протягивал к ней ветки.
— Обратите, пожалуйста, внимание на мои почки. Приходите посмотреть на меня через два дня, и увидите, что из этого выйдет. А пока до свиданья, — вежливо говорил он.
Через два дня Валя прыгала от восторга вокруг куста. Он весь покрывался легкими лиловыми цветами.
— Спасибо, что вы так красиво расцвели, — говорила Валя.
— Очень рад, что нравлюсь вам.
Белые бабочки кружились вокруг розовых яблонь. Яблок было так много, что все было розовым, куда ни взглянуть. Цветы яблонь срывались с веток и, как розовые бабочки, кружились в солнечном воздухе. И Валя уже не знала, которые настоящие — розовые или белые бабочки.
Валя была счастлива, она играла с деревьями, с цветами, с птицами.
Так прошла весна и наступило лето. Отец писал из Парижа: «В сентябре я приеду к тебе, моя милая деточка. Я очень устал за эту зиму. Приходится много работать. Я так рад, что скоро отдохну. Заберу тебя, и вдвоем поедем к морю. Будем целыми днями вместе. Я научу тебя плавать. Как весело будет, Козличек».
— Скоро папа приедет, — сообщила Валя мадемуазель Корнбиш. Непременно надо было поделиться с кем-нибудь своей радостью.
— И отлично, — сказала мадемуазель Корнбиш. — Он будет очень доволен вашими успехами. Он может гордиться такой дочерью.
Мадам Боно кивнула:
— Да, Valentine, вы выросли и поздоровели. А каким заморышем приехали. Совсем другой стали. Ваш отец будет очень доволен, когда вас увидит.
Но отцу не пришлось увидеть Валю.
Однажды, во время урока географии, в классную комнату неожиданно вошла мадам Боно. Она была взволнована и держала письмо в руках.
— Valentine, дитя мое, — сказала она слащавым голосом. — Бедное мое дитя, ваш отец умер.
Валя подняла голову, рассеянно посмотрела на мадам Боно.
— Valentine, ваш отец умер. Разве вы не понимаете?
Нет, Валя поняла. Кто-то умер. Но она думала не о том.
Она сейчас бегала с папой по берегу глубокого моря, и теплый серебристый песок скрипел под ее босыми ногами.
— Ваш отец умер, — повторила мадам Боно.
И вдруг пестрая карта Европы отделилась от стены и, кружась и качаясь, полетела по комнате. И белые кусты роз в окне закачались и закружились. И деревья, и ученицы, и стулья — все закачалось, закружилось.
— Папа! — вскрикнула Валя. — Папа! — Голова ее больно ударилась о парту. И сразу стало совсем тихо, совсем темно.
За обедом Валя ничего не ела. Никто и не заставлял ее есть сегодня. Все были с ней очень добры, очень ласковы.
— Бедная девочка, — шепотом говорила мадам Боно мадемуазель Корнбиш. — Мачеха отказывается платить за нее. Она сама осталась без средств, с грудным ребенком. И пишет, что отказывается принять.
Валя сидела над тарелкой нетронутого супа. Слезы текли по ее щекам.
— Бедная девочка, — зашептала мадемуазель Корнбиш, — такая способная, такая прилежная. Что с нею будет теперь…
Мадам Боно подняла голову:
— Подождите. Как вы думаете, если…
Губы мадам Боно приблизились к самому уху мадемуазель Корнбиш.
— Вы ангел! — громко вскрикнула мадемуазель Корнбиш. — Бог наградит вас за вашу доброту.
Эту ночь Валя провела в слезах. Уснула она только под утро, а в восемь часов уже надо было вставать.
Когда Валя вместе с другими девочками хотела идти в классную, мадемуазель Корнбиш ласково положила ей руку на плечо:
— Нет, деточка, вы больше не будете учиться.
— Не буду учиться? — удивилась Валя.
— К сожалению, не будете. За вас больше не платят, и мачеха отказывается от вас. И вот мадам Боно, о, она ангел доброты. Она не даст вам погибнуть, она оставит вас жить на кухне, с тем чтобы вы помогли по хозяйству. Это большое счастье для вас, Valentine.
Валя молча смотрела на нее.
— И я тоже не оставлю вас, — голос мадемуазель Корнбиш задрожал, — я буду давать вам уроки по воскресеньям, жертвуя часами заслуженного отдыха.
Валя все еще молчала.
— Что же вы, — уже строго сказала учительница. — Идите благодарить мадам Боно. Неужели у вас бесчувственное сердце, не способное ценить доброту?
Валя сделала реверанс мадам Боно.
— Мерси, — прошептала она.
Мадам Боно погладила ее по голове:
— Идите вниз, на кухню, дитя мое. Я очень рада, что могла вам помочь. Кстати, оставьте мне ваше белое платье. Вам теперь не нужны такие нарядные платья. Его будет надевать Жаклин в церковь. Ну, идите.
Валя еще раз присела.
На кухне работник, тот самый, что нес когда-то ее сундучок, встретил ее с улыбкой:
— А, мадемуазель Valentine! Добро пожаловать.
Толстая кухарка Мари подвязала Вале длинный передник и сунула ей ножик в руку.
— Садись картошку чистить. И нет здесь никаких мадемуазель, — заворчала она. — Valentine, и всё тут. Будешь хорошо работать — буду тебя сытно кормить.
Валя чистила картошку, потом вытирала посуду, потом кормила кур и кроликов.
Поздно вечером, когда она от усталости еле держалась на ногах, Мари уложила ее спать в темный чуланчик около кухни. Тюфяк положили прямо на пол, подушка была тверда как камень.
— Ничего, привыкай. Больше не барышня, — ворчала Мари.
Так началась Валина жизнь на кухне.
В первые дни ученицы прибегали к ней, ужасались и жалели.
— Ты теперь как Золушка, — утешала Валю Жизель. — Вот возьми, я принесла тебе конфету.
Но Валя трясла головой и не брала конфет.
— Оставьте меня в покое. Напрасно вы ходите. Мне надо пол мыть.
И она выливала целое ведро воды на кирпичный пол кухни.
Ученицы убегали с криком, боясь промочить туфли.
Скоро они совсем перестали заглядывать к ней на кухню.
Валя теперь стыдилась прежних подруг и была довольна, когда они забыли о ней.
Кухарка будила ее в пять часов утра. Было еще совсем черно. Валя, ежась от холода, надевала деревянные сабо, брала фонарь, корм для кроликов и шла во двор.
Работы было так много, что она едва успевала справиться с ней. С каждым днем кухарка наваливала на нее все новые дела.
Валя не жаловалась. Да и кому могла бы она пожаловаться?
Валя ни на что не надеялась, ничего не ждала.
Мадемуазель Корнбиш перестала давать ей уроки по воскресеньям.
— Удивительно быстро поглупела Valentine, — вздыхала она. — Учить ее — напрасная трата времени. А жаль. Она казалась такой способной.
С наступлением зимы работать стало еще труднее. Валя постоянно кашляла, руки ее потрескались и болели. Но Мари не обращала на это внимания.
— Лентяйка, дармоедка, — упрекала она Валю.
Как-то в ноябре Валя шла по двору, осторожно неся ведро воды. Сабо ее скользили по замерзшей земле. Ветер трепал концы завязанного крест-накрест платка.
Дверь открылась, из дому со смехом выбежали девочки. Валя хотела спрятаться, но они уже увидели ее. Они окружили Валю и, взявшись за руки, закружились вокруг нее.
Elle avait de tout petits petons
Valentine, Valentine… —
громко запели они.
Валя поставила ведро на землю и, затыкая уши, побежала к кухне. Девочки бросились к ней.
Elle était frisée comme un mouton
Valentine… —
пели они, дергая Валю за развевающиеся волосы и за концы платка.
Валя вбежала в свой чуланчик, закрыла дверь на крючок и, сев на пол, громко заплакала.
Кухарка постучалась к ней:
— Это еще что за новости — среди дня плакать, бездельничать. Подумайте, велика важность, что маленькие барышни посмеялись над тобой. Иди мыть посуду. Живо.
Среди ночи Валя неожиданно проснулась. В узкое окно светила луна. Валя провела рукой по щекам. Щеки были мокрые. Значит, она плакала во сне. Но сна она не помнила, и ей не было грустно. Напротив, ей давно уже не было так легко, так покойно, почти весело.
Она подняла голову и стала смотреть на зеленый лунный луч. Спать совсем не хотелось.
«А луна, наверно, круглая, большая сегодня, и на деревьях иней, — подумала Валя. — Пойду посмотрю».
Она тихо встала, закуталась в платок и, взяв сабо в руки, прошла на носках через кухню. Ключ слабо щелкнул, дверь скрипнула. Валя стояла на крыльце. Холодный ветер ударил ее в лицо.
Она зажмурилась от яркого лунного света и глубоко вздохнула:
— Как хорошо, как тихо, как светло.
Огромная, тяжелая луна медленно и тяжело плыла сквозь тучи. Белые зимние звезды, как крупная соль, рассыпались по темному небу.
Голые деревья тихо вздыхали: на черных ветках, как звездный свет, блестел иней. Промерзшая земля хрустела под ногами.
— Как хорошо, как легко.
Валя шла, улыбаясь, прижимая холодные руки к груди.
Она ни о чем не думала. Она уже не чувствовала себя нищей служанкой, она была счастливой девочкой, гулявшей в таинственном лунном саду.
Вот белый камень под елью, на котором она сидела весной.
Она села на него.
Большие белые звезды отражались в темной неподвижной воде пруда.
Валя крепче прижала руки к груди. Она смотрела прямо перед собой. По щекам ее все еще текли слезы, но она не замечала их. Губы ее улыбались.
— Как хорошо, как легко.
Луна пробилась сквозь тучи. Отражение луны упало с неба в воду, круглое, дрожащее, сияющее. И от этого стало совсем светло. Светло и тихо.
И вдруг посреди пруда встал отец. Он стоял на воде, но это уже была не вода, а синий сверкающий лед. Отец был таким, как на фотографии, висевшей у нее над постелью, — таким, каким она никогда не видала его. Молодой, красивый, в полной парадной форме, с саблей на боку и Георгиевским крестом на груди. Луна светила прямо на него, кивер его ярко блестел, погоны сияли.
Он протянул к Вале руки.
— Козлик, — позвал он. — Иди ко мне, не бойся.
— Папочка! — крикнула Валя счастливым голосом. — Папа! — И бросилась к отцу.
По пруду пошли большие круги. Прозрачная зеленая вода закрылась над Валиной головой. Сквозь прозрачную зеленую воду Валя увидела совсем близко улыбающееся лицо отца.