Девушка выглядела чуть лучше, поскольку основная нагрузка обошла ее стороной. Она еще не прошла этап игры в бирюльки, поэтому от большей части занятий я ее освободил. И ей досталось только на кроссе.
— …с тебя — похлебка. Максимально густая. Как можно больше мяса и овощей. Как можно больше лука. Вкусовые качества особого значения не имеют. Все понятно?
— Передохнуть бы трохи… — простонал Головатюк.
— Отставить передох! — чуть возвысил голос я. — Вперед, исполнять приказание!
Мне надо было, чтобы они как можно быстрее получили подпитку, иначе процесс истощения мог зайти слишком далеко, и я бы вместо ожидаемого рывка получил, наоборот, серьезный гормонально-метаболический сбой.
Пока мои подчиненные, более всего напоминающие сейчас крабов-инвалидов, потому что все их передвижения осуществлялись, этак ковыляя боком, занимались костром и приготовлением пищи, я расщепил пень, стоявший с краю поляны (во многом из-за него я и решил сделать остановку именно здесь), подготовив полторы сотни заготовок для игл. Хорошенько острогав, я воспользовался углями костра, чтобы их тщательно обжечь. Так что когда мои подчиненные закончили хлебать наваристый бульон (мясо и гущу я трогать категорически запретил: в таком состоянии их скорее всего просто бы вырвало), у меня уже все было готово.
— Так, теперь всем обнажиться по пояс, снять сапоги и сесть вокруг меня полукругом на колени, — приказал я.
Все, охая, постанывая и матерясь сквозь зубы, выполнили команду и уселись вокруг идиота, который довел людей до такого состояния и все никак не может успокоиться.
— Сейчас я сделаю кое-что с каждым из вас. После этого вы должны постараться полностью очистить свою голову от каких бы то ни было мыслей и попытаться расслышать музыку. — Я сделал паузу, ожидая вопрос.
И он последовал:
— Какую музыку?
— Какую услышите. Она непременно будет. Только, чтобы ее услышать, нужно постараться, понятно?
Сил на ответ ни у кого не было. Поэтому все просто промолчали. Я взял подготовленные иглы и присел на корточки перед Иванюшиным.
— Закрой глаза, — попросил я его.
Он послушно смежил веки. Я взял двадцатисантиметровую иглу и быстрым, но плавным движением загнал ему в левую ноздрю. Все вокруг в ужасе ахнули. Иванюшин испуганно открыл глаза.
— Иглу чувствуешь? — спросил я его.
Он скосил глаза на маленький кончик, торчащий из ноздри, и попытался кивнуть, но двадцатисантиметровый деревянный штырь ему помешал. Поэтому он, судорожно сглотнул и прошептал:
— Да-а…
— Больно?
Иванюшин несколько мгновений прислушивался к своим ощущениям, а затем удивленно ответил:
— Не-ет…
— И дальше больно не будет, — успокоил я его. — Подними правую руку и максимально растопырь пальцы.
Иванюшин послушно выполнил сказанное. Я быстрыми движениями загнал ему две иглы между указательным и средним пальцем и между мизинцем и безымянным. В последний момент Иванюшин попытался дернуться, но я был начеку и не позволил ему этого.
— И как, больно? — снова спросил я.
Иванюшин снова прислушался к ощущениям и опять удивленно ответил:
— Нет.
— Я же сказал, что не будет. А теперь — лучше закрой глаза. Так и тебе будет спокойнее, и мне легче.
Воткнув еще тринадцать иголок, я приготовил последнюю и спросил:
— Помнишь, что надо делать?
— Что? — переспросил Иванюшин.
Я терпеливо повторил еще раз:
— Полностью очистить свою голову от каких бы то ни было мыслей и попытаться услышать музыку. Понял?
— Да… а зачем это, товарищ командир?
— Завтра объясню, — отрезал я и вогнал ему последнюю иглу. Иванюшин обмяк.
Я протянул руку и проконтролировал пульс. Он был хороший — глубокий, мерный, ударов сорок в минуту. То, что надо…
Когда я закончил с последним бойцом и поднялся на ноги, девушка испуганно, но и где-то разочарованно уставилась на меня.
— А… я? Мне вы не будете это делать?
Я качнул головой.
— Нет. Тебе пока рано.
— А что это?
— Акупунктура.
Она замерла, запоминая неизвестный термин, а потом шепотом повторила его. Очень полезный навык, надо сказать.
— Ладно, у нас еще много дел. Нам надо сварить вторую порцию похлебки.
— А мясо от первой куда девать? — спросила она, с готовностью поднимаясь на ноги. А ведь девочка также получила сегодня очень нехилую для нее нагрузку. Просто молодец!
— Разложи по котелкам. Им после того, как закончат, жрать будет хотеться просто зверски.
— А можно будет? — уточнила она, памятуя о моем запрете на твердую пищу.
— Потом — да, — отозвался я.
Иглы из моих орлов я извлек через двадцать пять минут. На первый раз этого времени должно быть достаточно. Иванюшин, которого я освободил от игл первым, очнулся, когда я вытаскивал иглы из Головатюка. С минуту он смотрел на процесс таким спокойно-отрешенным взглядом, который всегда бывает у человека сразу после медитации, а затем перевел взгляд на Гарбуза и Кабана, все еще напичканных иглами, и вздрогнул.
— Это я тоже таким же… утыканным был? — тихо прошептал он.
— Да, — отозвался я, продолжая работать. — Есть хочешь?
Этот вопрос включил ощущения, и Иванюшин едва не застонал от того, как у него засосало в животе.
— Да!..
— В котелке мясо. Ешь, сейчас можно, а потом еще зачерпнешь в котле похлебки.
Иванюшин шустро вскочил на ноги и порскнул к своему котелку. Быстро умяв все, что там было, он навалил себе еще и, уже усаживаясь на прежнее место, внезапно замер, прислушавшись к себе, и удивленно вскрикнул:
— Ух ты! Будто новенький! Как выспался.
И все остальные, которые уже тоже очнулись и находились в разной стадии того же процесса, что и Иванюшин, замерли, прислушиваясь к своим ощущениям. А потом развернулись и удивленно уставились на меня.
— Пока еще не совсем, — добродушно усмехнувшись, качнул я головой. — Вот выспитесь, тогда действительно будете даже не как, а действительно во многом новенькие. Тогда и поговорим. А пока — всем быстро есть и спать!
— А охранение? — встревоженно поинтересовался Головатюк.
— Сегодня я в охранении, — успокоил его я…
На следующий вечер, когда я начал работать с иглами, девушка тихонько подобралась поближе и впилась глазами в мои пальцы. Я специально чуть замедлил и немного более тщательно отфиксировал движения, а когда вонзил первую иглу в Кабана, как и вчера ставшего последним, остановился и, повернувшись к ней, спросил:
— Внимательно смотрела?
— Да, — серьезно кивнула она.
— Хочешь попробовать?
Кабан дернулся.
— Товарищ командир!..
Я успокаивающе улыбнулся.
— Спокойно, Шабарин, я — рядом, и у нее явно легкая рука. Можешь мне поверить. К тому же я ей пока доверю менее важные точки, — а затем слегка подольстил: — Когда наш отряд увеличится, мне совершенно точно понадобится, помощник. Ну на ком ей еще пробовать, как не на тебе? Остальные же мгновенно в штаны наложат.
Он слегка расслабился. Я опять повернулся к девушке.
— Так как, готова попробовать?
— Да, — серьезно ответила она.
И с первого же раза все сделала просто отлично. А вытаскивать иглы я доверил ей уже из последних шести. Чтобы остальные также слегка привыкли к зрелищу того, что с иглами работаю не только я один.
На следующий день ставить иглы я начал именно с Кабана, самостоятельно обработав только ноздри и позвоночный столб. Все остальное сделала девочка. Рука у нее действительно оказалась очень легкая.
В принципе, в умении пользоваться иглами нет ничего сложного. Ставить иглы можно научиться максимум за несколько попыток. Или за одну, если у тебя хорошая координация и врожденное умение концентрироваться. Практически это не сложнее умения вдевать нитку в игольное ушко. Основное искусство в практике акупунктуры заключается в том, чтобы не просто знать точки, в которые можно устанавливать иглы, а правильно рассчитать всю схему резонансного возбуждения метаболизма, запускаемую рисунком игл…
Лагерь для военнопленных был не слишком большим — несколько соток земли, обнесенных забором из колючей проволоки в полтора человеческих роста, за которым стояло, сидело и лежало где-то около четырехсот человек. Учитывая, что этот лагерь был одним из нескольких и использовался как транзитный, утверждение фон Зееншанце о том, что поток пленных у них был довольно большим, подтверждалось. На территории лагеря не было никаких строений. Только вкопанный в землю длинный стол недалеко от входа, скорее всего использующийся для раздачи пищи, да уже знакомая будка примитивного сортира в дальнем конце. Есть и спать обитатели лагеря должны были либо стоя, либо сидя и лежа прямо на земле.
Охрана лагеря насчитывала не более одного взвода, размещавшегося в палатках. Правда, одеты они были отчего-то не в болотно-зеленую, а в черную форму. И вооружены не только винтовками, но и автоматами. Имелось и несколько пулеметов, два из которых были установлены на вышках, выстроенных на двух противоположных углах прямоугольника, образованных забором из колючей проволоки.
Взять этот лагерь можно было даже с теми силами, которые у меня имелись. Причем без особого труда и с учетом, что я взял бы на себя функцию подстраховки, скорее всего и без потерь. Но вот что мне потом делать с четырьмя сотнями безоружных, испуганных, голодных и склонных к панике людей? Так что с налетом на сам лагерь я решил пока обождать. А пополнение себе набрать из маршевой колонны пленных. Раз это транзитный лагерь, таковые должны время от времени сюда прибывать или отсюда отправляться, не так ли?
Колонна появилась на следующий день. По прибытии к лагерю я резко сократил интенсивность занятий и, соответственно, сеансы иглоукалывания. А в медитацию мои ребята уже научились входить и так. Так что с этой стороны пока все шло просто замечательно…
Я приказал Головатюку выставить наблюдательные посты на всех трех дорогах, которые вели к лагерю. Хотя пленные, по идее, должны были прибывать сюда только по двум — восточной и северной. Я считал, что предпочтительнее будет пополнение именно из прибывающей колонны. Прибывающие, по идее, должны были провести в плену меньшее время, а вот повоевать, наоборот, больше. Так что их психологическое состояние мне казалось более предпочтительным. Но с другой стороны, а вдруг на фронте как раз сейчас некоторое затишье и плен