Наверху я со всех ног поспешила к себе в комнату, но вдруг замерла перед дверью в комнату, куда мне нельзя было входить. На двери установили новый замок. Кодовый, как и на входной двери. Его точно не было, когда я в прошлый раз пыталась открыть ее. Правда же?
И снова по спине пробежал холодок, как недавно в прихожей. Я быстро обернулась. Кто-то опять следил за мной. Я это знала. Чувствовала всем своим существом. Я еще раз обернулась. Но вокруг никого не было. Добежав до своей комнаты, я закрыла дверь и заперла ее за собой. Хотя понимала, что это вряд ли мне поможет. Я уже запирала дверь, но Джастин каким-то волшебным образом появился утром посреди моей комнаты с кучей совершенно не нужной мне одежды.
Не успела я подойти к кровати, как телефон снова зажужжал. На этот раз он жужжал, не переставая. Достав его из кармана, я увидела, что теперь Мэтт решил не писать мне сообщения, а позвонить. Я ответила, прежде чем успела испугаться и смалодушничать.
– Это больше не может между нами продолжаться, Мэтт.
– Что не может? Мне нужно поговорить с тобой. Выйди на улицу.
– Не могу. – И я ответила так не потому, что не знала кода от входной двери. – Я просила тебя не разбивать мне сердце. Я говорила тебе это миллион раз. Со мной не все хорошо. И так продолжается уже долгое время. А из-за тебя все стало еще хуже. Ты только и делаешь, что причиняешь мне боль.
– Дай мне шанс объясниться.
– Ты и так все время объясняешься.
– Бруклин…
– Я не могу.
– Я не спал с Рейчел. И никогда бы не поступил так с Джеймсом. Ты должна мне поверить…
– Поверить тебе? Я тебе верила. В том-то и проблема. Я верила, что ты переживаешь за своих друзей. Верила, что была для тебя кем-то особенным. Я много чему верила. Но больше не верю. Не верю тебе.
– Я действительно переживаю за друзей. И ты в самом деле особенная. Даже не представляешь, насколько особенная.
Я закрыла глаза. Его голос переполняли эмоции. Мэтт нуждался во мне. Он поддержал меня, когда я нуждалась в нем. Но обстоятельства были совсем другими. Я вспомнила о том, что сказал мне мистер Пруитт. Что моя мама не принадлежала этому миру. В который он стремился ввести меня. Только я этого не хотела. И никогда не захочу.
– Все равно у нас ничего не выйдет, Мэтт.
– О чем ты говоришь? Бруклин, мы вместе навеки!
В его понимании вечность была чем-то невероятно долгим. А в моем? Я осознавала, что для меня эта вечность могла прерваться в любой момент. И что по-настоящему бесконечным кажется только одиночество. Мне нужно было, чтобы рядом находился кто-то из моего мира.
– Я никогда не смогу вписаться в мир Пруиттов, Хантеров и Колдуэллов. Я Сандерс. И всегда буду Сандерс. – Я отключила связь.
Телефон тут же снова начал жужжать.
Боже, почему кто-то решил, что мобильные – это здорово? Я отключила телефон, чтобы отвратительное жужжание наконец-то прекратилось, а потом спрятала его в тумбочку – с глаз долой.
Однажды мне уже удалось порвать с Мэттом. Во второй раз это не должно было причинять столько же боли. Но на деле боль оказалась еще сильнее. Потому что я больше не любила его. Я его ненавидела. Я его так сильно ненавидела! Но, Боже, как же я его вместе с тем любила! И это особенно злило. Почему я просто не могла разлюбить его?
Я подошла к шкафу, отодвинула в сторону зеленое платье, которое описывала Изабелле, и взяла мамино. Я Сандерс. Если бы мама пожила подольше, она бы предупредила меня насчет парней, учившихся в «Эмпайр-Хай». Постаралась, чтобы я не повторила ее ошибок. А Мэттью Колдуэлл был ошибкой, причем написанной большими заглавными буквами. Мне следовало найти себе человека, похожего на меня. Человека, который стал бы собирать разбитое стекло. Который знал, каково это – не принадлежать к элите.
С маминым платье в руках я прошла мимо запертой комнаты и спустилась вниз. Миллер показывал мне, где находились комнаты для персонала. Нужно было свернуть налево, затем – направо. Потом еще раз налево и еще. Дверь оказалась не заперта. Я спустилась еще по одной лестнице и оказалась в пустом коридоре.
На всех дверях, мимо которых я проходила, висели таблички, только эти имена мне ни о чем не говорили. Кроме Миллера, я знала только Тиффани и шеф-повара Барбару, но я не знала их фамилий. А на табличках были указаны именно фамилии. Я переходила от одной двери к другой. Здесь жило столько людей, которых я даже не встречала. И, наконец, увидела табличку с фамилией «Миллер». Она находилась в самом конце коридора, как и дверь в мою комнату.
Я собралась с духом и постучала, хотя понятия не имела, что сейчас происходит за этой дверью. Возможно, я совершала ошибку, но все равно решила не отступать от задуманного. В тот момент мне нужно было увидеть приятное мне лицо. Просто необходимо.
Дверь открыл Миллер. Он был в серых спортивных штанах и без рубашки. Я даже не знаю, что выглядело сексуальнее: эти спортивные брюки, облегавшие его мускулистые ноги, или хорошо очерченные кубики пресса. Я вздохнула, и из моего горла вырвался странный писк.
– Ты не должна спускаться сюда, – сказал он.
Я показала ему мамино платье.
– Мне нужно спрятать это от Изабеллы. Можешь подержать его у себя? – Я чувствовала, что Изабелла замышляла какую-то гадость. Но не могла понять, какую именно. И, если бы она что-нибудь сделала с платьем моей матери, для меня это стало бы катастрофой.
Миллер выглянул за дверь, посмотрел в обе стороны, потом схватил меня за руку и втащил внутрь.
Комната показалась мне совсем маленькой. Или просто Миллер был слишком крупным.
Он отпустил мою руку, взял у меня платье и повесил между своими многочисленными тщательно отглаженными костюмами. Затем, откашлявшись, спросил:
– Ты хочешь еще что-то сказать?
Мне просто хотелось побыть вместе с кем-то вроде него. Пусть даже всего одну минутку. Я покачала головой, но не двинулась с места.
– Из-за тебя меня могут уволить. – Его голос не показался мне сердитым.
– Тебя уволят, если узнают, что я была здесь?
– Меня много за что можно уволить. И все благодаря тебе. За то, что позволил тебе принять наркотик. За то, что пустил к Алькарасам. Но это? Да, наверное, это самое плохое.
– Почему? Я же просто стою здесь.
Я видела, как поднялся и опустился его кадык.
Неужели он думал о том же? И ему хотелось чего-то большего, а не просто стоять здесь? Мой взгляд упал на кровать за его спиной. Постель была разобрана, но от этого комната показалась мне еще более уютной. Мне захотелось забраться под одеяло и никогда не вылезать оттуда.
– Тебе нужно уйти, – сказал Миллер.
– Ты единственный, благодаря кому я еще не умерла здесь от одиночества.
– Я не могу стать для тебя таким человеком.
– Почему? – мой голос прозвучал совсем тихо, и мне это ужасно не понравилось.
– Потому что я работаю на твоего отца.
– Он мне не отец. Отец – это тот, кто бывает рядом, когда ты падаешь с велосипеда и обдираешь коленки. Отец – это тот, кто обнимает тебя, когда ты плачешь. Отец не платит твоей матери, чтобы она от тебя избавилась. Он мне не отец. Он монстр. И, как бы ни старался, он всегда останется монстром. Потому что именно таким запомнила его моя мама. А я никогда не предам память о ней.
Я даже не сразу поняла, что Миллер подошел ко мне ближе. Он протянул руку и провел большим и указательным пальцами по выбившейся пряди моих волос.
– Неважно, что ты о нем думаешь. Он все равно заботится о тебе. А я не смогу. По крайней мере, не так, как он.
– Ты говоришь о деньгах? Мне плевать на деньги…
– Ты встречалась с парнями вроде Феликса Грина и Мэттью Колдуэлла.
– Я ненавижу парней вроде Феликса Грина и Мэттью Колдуэлла.
– Ненависть и любовь разделяет всего лишь тонкая грань, детка.
Я не была деткой. Я была ненамного младше его.
– Ты прав. Мне не стоило сюда приходить. – Я попыталась обойти его, но он преградил мне путь.
– Чего ты хотела, когда спустилась сюда?
– Чтобы ты спрятал мое платье.
– И только?
Я покачала головой.
– Я хотела побыть с тобой, чтобы не чувствовать себя совсем одинокой. Как тогда, когда мы вместе ели мороженое.
– Но я не лекарство от одиночества.
Я сделала шаг к нему.
– Знаю. А еще ты сказал, что мне не стоит тратить время на парня, который не может вступиться за меня. И мне показалось, что ты всегда будешь готов защитить меня.
Его взгляд упал на мои губы.
– Я никогда не смогу принадлежать к твоему миру, – сказал он.
Моему миру? Этому миру? Миру Пруиттов? Я не принадлежала к нему. Я посмотрела ему в глаза. Миллер говорил, что я не принадлежала и к его миру тоже. Однако его мир и мой прежний были одинаковыми. Как можно не принадлежать к новому миру и при этом потерять свой прежний? Где же я тогда находилась?
Прежде, чем успела понять, что происходит, его губы коснулись моих. Он говорил мне, чтобы я уходила, но его руки, сжимавшие мои бедра, и его язык у меня во рту умоляли об обратном. От его поцелуя у меня закружилась голова, и я окончательно растерялась.
Он прервал поцелуй слишком быстро и прижался лбом к моему лбу.
– Я помогу скрасить твое одиночество, когда тебе это понадобится. Разрешу тебе видеться с твоим друзьями. Перестану проверять каждую комнату, в которую ты входишь, если тебе этого так хочется. Я позволю тебе есть мое мороженое и пользоваться моим телефоном. Я даже могу сказать тебе код от двери, чтобы ты могла незаметно выходить из дома. Но не проси провести с тобой ночь, когда я знаю, что ты любишь другого.
Мне хотелось сказать ему, что я никого больше не люблю. Что я хочу остаться. Но не могла этого сделать.
– Тебя могут уволить за все это, – сказала я, пытаясь разрядить обстановку.
– Если это заставит тебя улыбнуться, то не страшно, – Миллер отстранился от меня.
– Значит, ты предлагаешь мне поцелуи, но не… – Мой голос сорвался, когда я посмотрела на его кровать. – …обнимашки?