У Марка было такое изумленное лицо, что я чуть не расхохоталась. И расхохоталась бы, если бы сама не чувствовала себя такой разнесчастной.
– А откуда ты…
Я пожала плечами. Насмотрелась на Христовых у себя дома – вот откуда. Христовые девицы даже вообразить не способны дружбу между парнем и девушкой. Девицы эти растут все вместе, как цыплята, и если одну забрать из выводка, она тут же начинает сохнуть и чахнуть.
– Джесси наверняка уже все придумала про вашу жизнь после свадьбы. И ей кажется, что вы должны жить, примерно как ее подружки. А тут она вдруг обнаруживает, что ты можешь в любой момент сорваться и умчаться неведомо куда и ничего ей не сказать. К тому же ты водишь компанию с девицами, которые, по ее мнению, куда навороченнее, чем она. Они ведь Охотницы, эти девицы, и у них все эти шикарные Охотничьи шмотки, и их фоткают на постеры, и все такое. Плюс ей тут вообще нечем заняться, да и поговорить не с кем. Тут нет жен других Охотников. А все ее ровесницы из Христовых – за тридевять земель, куда и на бешеном трансподе не домчишься. Тут не надо ничего чинить, шить, готовить, возиться в саду или гнуть спину в поле. Она привыкла, что все собираются для общих дел: то на ужины, то на девичьи посиделки с лоскутными одеялами и всяким шитьем, то консервы вместе закатать. А тут она даже обед тебе сварить не может. Поэтому ей очень хочется домой – но не одной, а с тобой. Если приедет одна – люди скажут: ну что, раззява, проворонила мужика, сама виновата.
А про религиозную чушь, которой у Джесси забита голова, я вообще молчу. И не исключено, что все это она выплескивает на Марка. Это было неизбежно, и в общем-то с ней и не поспоришь. Но я-то все равно на стороне Марка.
– Я не могу вернуться, – горестно произнес Марк. – Раньше, наверное, еще мог – но теперь-то я в Элите…
– Ну, не знаю. Может, и есть способ. – Я выговаривала слова через силу. Не надо бы ему этого говорить. Но и не сказать тоже нельзя. – У нас, там, – тут я выразительно на него посмотрела, и он кивнул, – один Охотник. – Джесси стопроцентно рассказала ему, что на самом деле Охотников там много. Хотя она еще не знала про Гору, Монастырь и Укромье. – И если с этим Охотником что-то случится, тамошний народ напишет прошение в Пик: дескать, предоставьте нам Охотника взамен утраченного. И лучше бы кого-то из Элиты. Они же как бы вправе о таком просить, понимаешь, да?
Тут всего и дел-то: отправить с Ча послание, что мой как бы «наставник» как бы трагически погиб на Охоте. И нам срочно требуется замена – хорошо бы Элит-Охотник, потому что пришлецы эти в последние месяцы совсем озверели и удержу не знают. Штаб скорее всего вздохнет с облегчением, что эти олухи деревенские просят всего-навсего Элит-Охотника. У Элиты спросят, не хочет ли кто поехать в глухомань – вот тут-то Марк и вызовется.
Паладин кивнул – задумчиво, понимающе:
– Ага, за твои-то великие заслуги твои земляки вправе попросить и Элит-Охотника. – Он слабо улыбнулся – и это, пожалуй, было лучшее из всего, что случилось за день, – и похлопал меня по плечу, как бы говоря, что понимает, почему мы скрываем своих Охотников. Дары и силы, если бы земляки Марка сумели, они бы сами его спрятали. В этом деле расклад такой: мы, деревня, против Пика. И нам, деревне, надо держаться друг друга, чтобы защищать своих близких.
– Сам знаешь, никто туда не потащится, кроме тебя, – продолжила я. – Ни одного Охотника из Пика туда никакими коврижками не заманишь. Если бы вызвалась я, у меня было бы преимущество перед тобой: все-таки я там дольше жила. Но я тебе мешать не буду. Врать не стану: сейчас надвигается что-то очень нехорошее, и в Пике каждый Охотник будет на счету, Элита он или нет. Вероятнее всего, Лучник прав и нас ждет этот самый «всплеск». Можешь его расспросить подробнее. Но если ты будешь разрываться между службой и семьей, это делу не поможет. Оружейник ведь не дурак – возможно, он уже догадывается, что там между вами творится.
Марк тяжело вздохнул:
– Ты, главное, Джесси не говори…
– Да станет она меня слушать! – фыркнула я. – Если она такая ревнивая, что нам с тобой приходится тут шептаться втайне от нее, то она не поверит ни единому моему слову. Но если у вас дойдет до того, что ты не сможешь нормально Охотиться, тогда, думаю, надо провернуть это дело с отправкой тебя в глубинку. – Я тоже вздохнула. – Вот поэтому Кент и предупреждал тебя: мол, как начнутся проблемы с Джесси – бегом ко мне. Если ты будешь весь на нервах, то от тебя останется пол-Охотника. А сейчас время такое, что нужно бы полтора.
Я хотела рассказать ему про нас с Джошем… Но теперь подумала: зачем его еще и этим грузить? Переваливать заботы на плечи Марка – нет, это не по-дружески.
– Отец назвал бы меня дураком. Сказал бы, что ты за муж такой – бабу свою приструнить не можешь, – несчастным голосом сказал Марк.
– Ну и дурак твой отец, – ровным тоном ответила я. Вот так тип, ничего не скажешь! Как и любой, кто поощряет всю эту чушь насчет «баб» и «приструнить». – Правда, если он имел в виду, что ты должен ее бить, то он не только дурак, но и придурочный садист. Попадись он мне – я бы ему по роже съездила.
Марк довольно долго взирал на меня с открытым ртом.
– А знаешь, думаю, ты бы ему и впрямь съездила по роже, – пробормотал он наконец.
– Даже не сомневайся, – заверила я и подбросила рыбкам корма. – А потом спросила бы, каково это – по роже схлопотать.
Вот честно… Сейчас я бы не отказалась кому-нибудь от всего сердца двинуть в рожу.
– Ну… маму-то он не бил, – неуверенно произнес Паладин. – Это он…
– Да не суть. Я понимаю, это про благочестие, – перебила я.
Уж чего мне совсем не хотелось – так это вступать с ним в религиозный диспут про благочестие и выслушивать, что женщина, по Писанию, должна повиноваться мужу и всю эту туфту. И я не стала говорить, что Джесси вроде как явилась в чужой монастырь со своим уставом. И если ее устав тут не работает, я бы на ее месте попыталась включить гибкость и приспособиться к здешним условиям. Потому что мне Марка все равно ни в чем не убедить. И к тому же у Карли в семье все вышло примерно так же – а ведь они родились и выросли в Пике.
Я про себя молила о вызове. Сейчас мне бы помогло одно: кого-нибудь убить. Но уж не везет так не везет по полной: перском молчал как рыба.
– Не знаю, что еще тебе сказать, – подытожила я. – Серьезно, не знаю.
– Я-то думал: вот привезу ее – и начнется жизнь как в сказке, – скорбно заметил Марк. – Типа самое трудное позади и теперь настанет счастье.
Ага, могу себе представить.
– А ты приударь за Скарлет, – посоветовала я. – Тогда Джесси хоть перестанет ревновать ко мне.
Марк окинул меня долгим-долгим взглядом:
– Хитрющая ты, Радка.
– А я что, скрывала? – хмыкнула я. – С тех пор как я тут, приходится быть хитрющей. – Потом я смягчилась. – Слушай, этот тип, который по персоналу, Рик Северн, должен был подыскать ей какое-нибудь занятие. Попроси Кента, пусть даст Северну пенделя, чтобы тот побыстрее ее куда-нибудь пристроил. Может, она подбросит нашим фермерам каких-нибудь идей, что можно сделать с несъедобными отходами. Или станет ходить за живностью, от которой берут клетки для клонов. Или пойдет на кухню и поделится с тамошним персоналом рецептами. Дары и силы – да может, хоть она сообразит, что сделать с печеньем из пайка! А то ведь на вкус как опилки! Ну и тогда Джесси будет замордованная, во всяком случае, замордуется не меньше, чем здешние цивы. А замордоваться – это очень богоугодно.
Все, я выпустила пар. И после вспышки раздражения мне даже стало немного жаль Джесси. Совсем чуть-чуть. Должно быть, ей и впрямь туго приходится. И какое-то полезное дело все же поддержало бы ее. Чтобы она чувствовала себя не только женой Марка, а кем-то еще.
Марк покачал головой и стряхнул последние крошки с ладони в пруд. Я последовала его примеру, и мы оба встали.
– Удачи, – хором произнесли мы. И я слабо рассмеялась.
Потом мы неловко пожелали друг другу спокойной ночи. Я ушла первой, потому что уже не могла выносить эту неловкость.
Очутившись у себя, я отворила Путь. Явился Ча и уставился на меня печальным взором. «Очень плохой выдался день», – заключил он.
«Не самый плохой, но… ага», – призналась я. И, сделав кружку шоколайка, которую так давно себе обещала, переключила видэкран в режим камина, свернулась калачиком рядом с Ча и стала смотреть на пламя.
Вот бы все это случилось вчера. Вот бы у меня была возможность все переиграть. Вот бы я знала про Абигайл Дрейф за несколько недель до ее визита. И тогда я много чего сделала бы иначе.
Вот бы я была Псаймоном. Я бы тогда могла читать чьи угодно мысли. И узнала бы, что затеяли все мои недруги. Пускай даже я бы никак не могла им помешать.
«Придумала тоже: быть Псаймоном! – негодующе произнес Ча у меня в голове. Но в подробности вдаваться не стал. – Что бы ни случилось, твоя стая с тобой».
«Это точно, – ответила я, кладя голову на его мягкий бок. – Это точно».
16
В сказках про фей и волшебников, исполняющих просьбы, всегда присутствует намек: бойтесь своих желаний.
Вот и зря я об этом забыла. Сама же хотела вызова, чтобы заглушить горечь и злость. Ну и получила, что просила.
Я как раз спала медленным сном, который без сновидений. И тут жутким голосом завыл Ревун: «Аа-УА-УАа! Аа-УА-УАа!» Ревун – он, если надо, и мертвого Охотника разбудит, это всем рогам рог. Здесь, в Пике, я его еще ни разу не слышала. Я тут же подскочила как ужаленная и без долгих раздумий выпрыгнула из постели. Мой видэкран расцветился желтыми буквами на пульсирующем красном фоне: «Атака на Пик. Всем явиться в оружейню».
У меня в голове это как-то не укладывалось. Атака на Пик?! Такое разве бывает?
Но тело соображало лучше, чем голова. И оно знало, что сейчас, прямо сию секунду, Пик подвергается массированной атаке, а все прочее значения не имеет. Я кое-как натянула Охотничью одежду, затянула волосы в кривой узел на затылке и рванула в оружейню.