происхождения, даже полагали, что он из семьи военных.
После скоропостижной смерти отца Кузнецов вернулся в ставшую родной Талицу, поступил в здешний лесотехнический техникум (ТЛТ), одно из лучших средних учебных заведений не только на Урале, но и в стране. В техникуме Кузнецов стал фигурой заметной. Принимал активное участие в жизни и комсомольской, и профсоюзной организаций, занимался в различных кружках, ходил в пешие и лыжные походы. У него прорезался неплохой голос — тенор, к тому же он научился играть на гармонике и балалайке.
Правда, наступили трудные времена: плохо было и с одеждой, и с питанием, хозяйство после смерти отца, да и в силу иных обстоятельств, захирело. Временами Николай попросту голодал. Начал болеть, при очередном медосмотре у него нашли слабость легких и рекомендовали усиленное питание. Ника был даже вынужден распродать кое-что из одежды.
Только летом после окончания первого курса Кузнецов несколько оправился. По завершении практики 1928 года Кузнецов с друзьями копал в кварталах Качхаринхского кордона площадки полтора на полтора метра и через каждые двадцать сантиметров высаживал сосновые саженцы. Объездчик Эдуард Фердинандович Гунальд, немец по национальности, платил за эту работу наличными деньгами. Так что Николаю удалось поднакопить деньжонок на следующий учебный год.
Работа эта имела для юноши еще одно достоинство — возможность практиковаться в разговорном немецком. Гунальд тоже был доволен — кроме Кузнецова, ему здесь поговорить на родном языке было не с кем.
В хорошей библиотеке техникума нашлась известная «Энциклопедия лесной науки» Гундесгагена, и Кузнецов даже принялся переводить ее на русский язык.
Меж тем назревали большие события. Страна вступала в 1929 год, который тогда называли годом великого перелома. К коллективизации уральской деревни привлекли в качестве агитаторов и комсомольцев. В числе миллионов энтузиастов, направленных в села, был и талицкий комсомолец Николай Кузнецов. По его пылкому и настойчивому настоянию 13 мая 1929 года, то есть за полгода до начала массовой коллективизации в этих краях, семья Кузнецовых вступила в коммуну «Красный пахарь», передала в общее пользование сельскохозяйственный инвентарь, скот, надворные постройки.
В связи с массовой коллективизацией и раскулачиванием начиналась вакханалия проработок и чисток. Летом 1929 года исключили из комсомола лучшего друга Ники Федю Белоусова — «за увлечение непролетарским поэтом Сергеем Есениным». Зимой наступила очередь и Николая Кузнецова. Его активность, принципиальность и популярность пришлись не по вкусу некоторым однокурсникам. Сплелись в тугой узел задетое самолюбие, обыкновенная зависть и — главное — пустившая уже глубокие корни в обывательское сознание «политическая бдительность».
Кузнецова обвинили в кулацком происхождении, дружбе с сомнительными элементами, в том, что его отец служил офицером в Белой армии. На самом деле Иван Павлович в годы гражданской войны служил в Красной Армии.
В декабре 1929 года Кузнецов, как чуждый элемент, был исключен из ВЛКСМ и по настоянию комсомольской ячейки за полгода до окончания отчислен из техникума.
…Проработав несколько месяцев дома, в коммуне, Ника по совету одного из друзей отправился в столицу Коми-Пермяцкого национального округа город Кудымкар. Здесь 20 апреля 1930 года его зачислили на скромную должность таксатора в местном земельном управлении.
Так закончилась юность Николая Кузнецова. Началась взрослая жизнь.
В Кудымкаре Кузнецов прожил около четырех лет. То был единственный период в его жизни, когда он работал по своей гражданской специальности — лесному делу.
Долгие месяцы Николай потратил на бесконечные письма во все инстанции, требуя восстановления в ВЛКСМ. Дошел до Москвы. Только после обращения в Центральный Комитет его восстановили в комсомоле. Но… лишь для того, чтобы спустя год снова исключить.
4 июня 1932 года в доме, в котором Кузнецов снимал комнату, был произведен обыск, а сам он арестован. Некоторое время его содержали под стражей, а затем освободили под подписку о невыезде до суда. Что же произошло?
Непосредственный начальник Кузнецова и еще несколько сослуживцев составляли подложные ведомости, по которым получали незаработанные деньги, а главное — продукты. Возмущенный Николай обратился в милицию. Местные следственные органы, не сразу разобрав что к чему, поначалу арестовали всех работников лесоустроительной партии, в том числе и Кузнецова.
Суд состоялся 17 ноября 1932 года. Руководитель лесоустроительной партии был приговорен к 8 годам, еще несколько подсудимых — к 4 годам лишения свободы. Суд установил, что Кузнецов к хищениям никакого отношения не имел. Но все же признал его виновным в халатности, за что и наказал — годом исправительных работ по месту службы.
Когда истек год, который Кузнецов обязан был отработать в Кудымкаре, он переехал в Свердловск, где после смерти матери Анны Петровны обосновались сестра Лидия и брат Виктор.
С лета 1934 года Кузнецов работает в столице Урала: вначале статистиком в тресте «Свердлес», затем чертежником на Верх-Исетском металлургическом заводе, наконец — в бюро технического контроля.
На Уралмаше Николай получил неограниченную возможность совершенствоваться в немецком языке. В те годы здесь, как и на других предприятиях, работало много иностранных инженеров и мастеров, особенно из Германии. Собственных специалистов не хватало.
То были разные люди. Одни приехали, чтобы заработать — платили им в твердой валюте, прикрепляли к особым промтоварным и продовольственным распределителям, столовым. Другие искренне стремились помогать стране Советов. Наконец, были и такие, как шеф-монтер фирмы «Борзиг», демонстративно носивший на пальце массивный серебряный перстень с черненой свастикой на печатке.
Обаятельный и общительный, умевший легко сходиться с разными по социальному и должностному положению людьми, возрасту, уровню образования, Кузнецов вскоре завел знакомство со многими специалистами. Встречался с ними и в свободное время, беседовал по-немецки, обменивался книгами и грампластинками. Он стремился перенять у них и знания, и манеры поведения. Иногда даже одевался, как иностранец, научился носить хорошо отутюженный костюм, мягкую шляпу, заломленную, как положено, подбирать по цвету рубашки и галстуки.
Он по-прежнему много читает. Чтобы иметь возможность знакомиться с новинками немецкой литературы, в том числе научно-технической, и журналами, посещает читальный зал библиотеки индустриального института. Чтобы записаться в нее, выдал себя в разговоре с сотрудницей за студента-заочника. Отсюда через много лет родился миф, что он закончил этот институт и даже, мол, защитил диплом на немецком языке.
Вокруг Кузнецова и по сей день множество мифов, в том числе — о его происхождении. Автор не раз слышал и читал, что Николай на самом деле этнический немец, выходец из одной немецкой колонии, которых до Великой Отечественной войны было много на юге Украины и в Казахстане, в Закавказье, существовала даже автономная Республика немцев Поволжья…
Пишу так обстоятельно о детских и юношеских годах Кузнецова, чтобы развеять хотя бы часть этих мифов, в основе которых лежит неверие многих людей в то, что простой паренек из далекой уральской деревушки, закончивший всего лишь лесотехнический техникум, мог стать тем, кем он стал, — уникальным разведчиком-нелегалом.
…Многие друзья, а также сестра и брат, не одобряли знакомств Николая с иностранцами: в ту пору такие контакты могли привести к серьезным неприятностям. Кузнецов только отшучивался.
Не мог же он признаться даже самым близким, что эти знакомства были ему не просто интересны, но и входили в круг его… служебных обязанностей. Да, дело обстояло именно так: с июня 1932 года Николай Кузнецов являлся специальным агентом ОГПУ СССР. Первым псевдонимом молодого чекиста был «Кулик», после переезда в Свердловск он стал «Ученым», а позднее «Колонистом».
Предложение работать в негласном штате ОГПУ-НКВД Николай принял в силу своего глубокого патриотизма, возможно, и юношеского романтизма.
Основной задачей Кузнецова в те далекие годы было содействие обеспечению безопасности оборонного комплекса региона. И все названные, и неназванные предприятия и организации, в которых он не столько работал, сколько числился по штатному расписанию, были прикрытием его главной контрразведывательной деятельности.
Числясь в негласном штате Свердловского управления ОГПУ-НКВД, «Колонист» в качестве маршрутного агента за четыре года объехал вдоль и поперек весь Урал. В одной из характеристик того периода отмечалось: «Находчив и сообразителен, обладает исключительной способностью завязывать необходимые знакомства и быстро ориентироваться в обстановке. Обладает хорошей памятью».
Так случилось, что в поездках на север Урала, Кузнецов познакомился с недавно приехавшим из Москвы новым наркомом НКВД Коми АССР Михаилом Журавлевым. Перед направлением в Сыктывкар Журавлева вызвали к большому начальству и поручили, в частности, навести порядок в заготовках леса на Северном Урале и прилегающих территориях. Журавлев, в прошлом ленинградский инженер и партработник, лесного дела, разумеется, не знал. Ему нужен был помощник, квалифицированный специалист в области лесного хозяйства. Так в поле его зрения и попал Николай Кузнецов.
Но как «Колонист» оказался в Москве?
Один из тогдашних руководителей контрразведки, покойный генерал-лейтенант Леонид Райхман рассказывал мне:
«Одно время, будучи начальником отделения в отделе контрразведки ГУГБ НКВД СССР, я одновременно преподавал некоторые спецдисциплины на курсах в Большом Кисельном переулке, где готовили руководящие кадры для нашего ведомства. С одним из слушателей, Михаилом Журавлевым мы подружились. В войну он, уже в генеральских чинах, был начальником Московского управления НКВД. А тогда по окончании курсов сразу получил высокое назначение — наркомом НКВД в Коми АССР. Оттуда он мне часто звонил, советовался по разным вопросам.