Как-то, кажется, в середине 1939 года он мне позвонил и после обычных приветствий сказал: «Тут у меня на примете есть один молодой человек, наш негласный сотрудник. Очень одаренная личность. Я убежден, что его надо использовать в центре, у нас ему просто нечего делать». После чего коротко рассказал о Кузнецове.
Предложение меня заинтересовало. Я понимал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет. А у нас в последние годы погибло множество опытных, не липовых, а настоящих контрразведчиков и разведчиков. Некоторые линии и объекты были попросту оголены. «Присылайте, — сказал я Михаилу Ивановичу, — пусть позвонит мне домой».
Через несколько дней в моей квартире на улице Горького раздался телефонный звонок. Кузнецов. Надо же так случиться, что в это время у меня в гостях был товарищ и коллега, только что вернувшийся из Германии, где работал с нелегальных позиций. Я выразительно посмотрел на него, а в трубку сказал:
— Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки.
Мой друг поговорил с ним несколько минут, потом вернул мне трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сказал удивленно: «Говорит, как истинный берлинец».
Я назначил Кузнецову свидание на завтра, и он пришел ко мне домой. Я взглянул на него и ахнул: «Ариец! Чистокровный ариец». Росту выше среднего, стройный, худощавый, но крепкий, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. Настоящий немец, но без этаких примет аристократического вырождения. И прекрасная выправка: словно у кадрового военного — и это уральский лесовик!
Надо сказать, что мы в контрразведке никогда не питали ни малейших иллюзий относительно нацистской Германии, ни до пакта, ни после него. Мы всегда знали, что Гитлер враг смертельный, войны с ним не избежать. На работе контрразведки заключение пакта сказалось лишь в том отношении, что ее по немецкой линии прибавилось, настолько активизировалась разведка Германии в Советском Союзе.
Нам остро нужны были люди, способные активно противостоять немецкой агентуре в нашей стране, прежде всего в Москве. И Кузнецов оказался разведчиком прирожденным, как говорится, от Бога.
Идеальным вариантом, конечно, было бы направление его на учебу в нашу школу, по окончании которой он был бы аттестован по меньшей мере сержантом госбезопасности (так называлось в НКВД звание, соответствующее званию лейтенанта в Красной Армии, те же два «кубаря» в каждой петлице), зачислен в штат какого-либо подразделения. Но мешали два обстоятельства. Во-первых, учеба заняла бы довольно продолжительное время, а нам нужен был человек, который бы приступил к работе немедленно. Да и зачислению в школу предшествовала долгая процедура проверки кандидата кадровиками, особенно с точки зрения анкетной чистоты. А у Кузнецова — сомнительное социальное происхождение, исключение из комсомола, да еще и судимость. С такой анкетой его не то что не зачислили, а глядишь, потребовали бы еще раз арестовать. В конце концов мы оформили Кузнецова как особо засекреченного спецагента с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата. Случай почти уникальный в нашей практике.
Что же касается профессиональной учебы, то он же к нам не с Луны свалился, за плечами было шесть лет оперативной работы, а своим главным оружием — немецким языком владел великолепно. К тому же был талантлив, все новое схватывал на лету, в профессиональном отношении быстро рос. Уже в Москве хорошо и самостоятельно овладел фотоделом, научился водить автомобиль. Сам прекрасно переснимал попадавшие ему в руки немецкие материалы и документы.
Знали о Кузнецове в контрразведке всего несколько человек ответственных сотрудников в звании не ниже капитана госбезопасности (соответствовало званию полковник в Красной Армии).
Обустроить Кузнецова в Москве было непросто. С жильем в столице всегда было трудно, а Кузнецову, с учетом предстоящей ему работы, требовалось только отдельная квартира. В конце концов ГУГБ было вынуждено ради «Колониста» пожертвовать одной из своих КК — конспиративных квартир. Так Кузнецов поселился в доме № 20 по улице К. Маркса (Старой Басманной) неподалеку от Разгуляя и Сада имени Баумана.
Для Кузнецова придумали убедительную легенду, рассчитанную прежде всего на немецкий контингент. Русского Николая Ивановича Кузнецова превратили в этнического немца Рудольфа Вильгельмовича, фамилию оставили прежнюю, но… перевели на немецкий язык: Шмидт. Родился якобы Шмидт в Саарбрюкене, но, когда мальчику было всего два года, еще перед мировой войной родители перебрались в Россию. В настоящее время Рудольф Шмидт — инженер-испытатель авиационного завода № 22 в Филях.
Широко известны фотографии Кузнецова (в трех вариантах) в форме советского летчика с тремя «кубарями» в петлицах. Из-за этих снимков даже в некоторые энциклопедические словари попало утверждение, что Николай Иванович имел звание старшего лейтенанта Красной Армии. На самом деле Кузнецов никогда в армии не служил и воинского звания не имел.
Два года «Шмидт» успешно работал в столице. Тот же Леонид Райхман утверждал: «Напрямую мы, контрразведчики, с достоверностью узнали о готовящемся нападении Германии на СССР уже в марте 1941 года — в определенной мере благодаря усилиям и “Колониста”».
В самом деле, Кузнецов-Шмидт, умело используя свою весьма соблазнительную для иностранных спецслужб легенду, сумел найти подходы к профессиональным разведчикам, действовавшим под дипломатическим прикрытием в посольствах Германии и Японии, а также в миссии союзницы гитлеровской Германии Словакии.
Наибольшей удачей Кузнецова стало «приручение» временного поверенного в делах миссии Словакии Гейзы-Ладислава Крно. Этот дипломат, на самом деле установленный разведчик на службе нацистских спецслужб, был к тому же настоящим спекулянтом. Крно регулярно выезжал в Братиславу и привозил оттуда значительные партии швейцарских часов — большой дефицит в тогдашней Москве. Для этого он сшил себе специальный пояс, вроде патронташа, с кармашками для контрабандного товара.
Кузнецов познакомился с ним возле известного ювелирного магазина в Столешниковом переулке, где постоянно собирались московские спекулянты, и стал оптовым покупателем, что весьма устраивало Крно. Николаю удалось однажды, под предлогом, что у него повреждена нога в результате неудачного прыжка с парашютом, завлечь Крно к себе домой, где процедура купли-продажи была зафиксирована скрытой фотосъемкой. Затем в квартиру вошли сотрудники контрразведки и поймали незадачливого коммерсанта с поличным. Остальное было, как говорится, делом техники.
Крно регулярно присутствовал на совещаниях в германском посольстве, как и другие «дипломаты» из дружественных Германии стран, и получал там конфиденциальную информацию и инструктаж. К тому же он имел важные сведения по линии и собственного МИДа, и правительства. Отныне эта ценнейшая информация через Кузнецова регулярно становилась достоянием советской контрразведки.
Одним из самых активных немецких разведчиков был военно-морской атташе посольства Германии Норберт Вильгельм фон Баумбах. С помощью Кузнецова контрразведчики смогли проникнуть в его квартиру на улице Воровского (Поварской). Не оставив следов, вскрыли сейф, перефотографировали хранящиеся там документы и тем самым выявили всю агентурную сеть фон Баумбаха.
Шмидт-Кузнецов сумел также войти в доверие к личному камердинеру посла Германии фон Шуленбурга некоему Гансу Флегелю и его жене Ирме — супруги были также сотрудниками спецслужб. С помощью Флегеля Кузнецов сумел даже проникнуть в личную квартиру посла в Чистом переулке. Флегель был настолько уверен, что завербовал советского инженера-испытателя на почве принадлежности к германской нации, что вручил ему накануне Нового, 1941 года… членский значок НСДАП и книгу Гитлера «Майн кампф» на немецком языке.
Впоследствии Кузнецов сумел приручить серьезного японского разведчика, действовавшего в Москве под дипломатическим прикрытием.
Неоднократно с участием Кузнецова в гостиницах «Метрополь» и «Националь» удавалось вскрывать незаметно вализы немецких дипкурьеров и знакомиться с содержанием дипломатической, и не только дипломатической, секретной почты.
Все это — только часть успешной контрразведывательной работы Кузнецова-Шмидта в Москве с 1939 по 1941 год.
Уже перед самой войной Шмидт по заданию установленного немецкого разведчика съездил в Черновцы, где по его просьбе восстановил утраченную связь со старым, с Первой мировой войны, немецким агентом, зажиточным ювелиром. В результате этой поездки советская контрразведка не только обезвредила матерого шпиона, но и изъяла припрятанные им значительные материальные ценности.
…22 июня 1941 года. Десятилетия минули с того дня, но до сих пор люди старшего поколения меряют жизнь понятиями «до войны» и «после войны».
Рудольф Шмидт, только заслышав правительственное сообщение, тут же осознал себя уже Николаем Кузнецовым. Он подает командованию рапорт за рапортом с просьбой направить его незамедлительно в Красную Армию, на любую должность, только на фронт. Почему-то особо требует, чтобы послали его непременно в воздушно-десантные войска. И получает отказ за отказом. Руководство наркомата прекрасно сознавало, что подготовить такого разведчика, каким уже стал «Колонист», несравненно труднее, нежели парашютиста-десантника или даже высококвалифицированного военного переводчика. Уже воевал младший брат Виктор, а он, старший, все еще топтал асфальт московских улиц.
Вспоминает Л. Ф. Райхман: «Но Николаю все же довелось попасть на войну — правда, всего на несколько дней. Поздней осенью развернулась оборонительно-наступательная операция Калининского фронта, которым командовал тогда генерал-лейтенант, будущий Маршал Советского Союза И. С. Конев. Противостояла ему 9-я немецкая армия группы армий «Центр». Кузнецова забросили с разведывательным заданием в тыл этой армии. Впоследствии мы получили о нем прекрасный отзыв от армейского командования».
Однако «топтать», по его выр