– А нам и нельзя сегодня, – ответили они и прошли за мной на кухню.
Слава сел и уставился в стену, Вадим принялся рассматривать натюрморт в стиле Снайдерса, но через некоторое время обратил внимание и на меня.
– Насть, – заявил он. – Мы знаешь чего подумали… Кудрявая больно у тебя квартира. Может, это тебя убрать хотели? Может, ты задолжала кому или кинула?
Чайник в моей руке задрожал, и я поставила его на стол.
– Иди ты к черту, Вадим. Если б сильно хотели – уже убили бы.
– Или обстоятельства изменились. – Вадим взял чайник и разлил кипяток по чашкам. – Да не дрожи, это я так, в качестве бреда.
Я выставила на стол варенье и купленные для Алексея конфеты. Слава рассказывал, какой у него боевой и умный брат. Вадим налегал на сладкое и заглядывал в вырез моего халата.
Через полчаса, съев коробку конфет и десять бутербродов с ветчиной, ребята все-таки решили покинуть мой дом. Я мысленно перекрестилась. При всей их внешней ко мне расположенности бес их знает, что у них на уме.
А если честно, то все проблемы, которые были до того, как я заговорила с Алексеем, для меня перестали существовать. Есть он, а все остальное вторично.
Времени было половина девятого. Ужин, достойный премии за терпение и фантазию, был полностью готов, но Славе и Вадиму я его не предложила, боялась, что согласятся.
После их ухода я пошла гулять с собакой. Мы привычно пошли по знакомому короткому маршруту вокруг дома. На другой его стороне я подняла глаза, выискивая окна Алексея… В них горел свет. И двигались тени. Приволакивая ногу, я побежала к подъезду. Не самое красивое зрелище – бегающий хромой.
Быстро набрав номер Леши, я считала звонки, ожидая, на каком властный голос скажет «Алло». Но трубку не подняли… Я бестолковая кретинка! Номер-то наверняка неправильно записан, и в чьей-то пустой квартире весь день разрывался телефон.
Путь до квартиры Алексея занял три минуты. Я прислонилась щекой к дерматину обивки. По ту сторону были слышны приглушенные разговоры. Голоса вроде бы только мужские. Может быть, Леша почувствует мое присутствие и откроет сам? Но палец правой руки уже прерывисто давил на звонок.
Вид у открывшего дверь Алексея был такой, какой бывает у заспавшегося алкоголика. Он стоял в мятой футболке и в тренировочных штанах. Мужская фигура на заднем плане метнулась из комнаты в кухню.
– Леша… а я звоню, звоню тебе. Ужин вкусный приготовила, – торопливо и жалобно заговорила я.
– Насть, я занят, – отрезал Алексей.
– Лешенька, я полдня ужин готовила для тебя, ждала. Я не засну одна.
– Перестань. – Алексей сморщился. – Не дави на жалость.
Я перестала. Дыхание опять остановилось, перед глазами появилась противная бесцветная дымка… Но упасть здесь в обморок? Нет, я дойду до лифта.
Дома я легла лицом вниз на диван в гостиной. Не знаю, сколько так пролежала. Мне хотелось только одного – чтобы Леша был рядом. И больше ничего. Только пусть он будет здесь, в пределах видимости. Моей. Пусть ходит, курит, втягивает с фольги дым анаши, рассуждает о своей работе и политике. Но здесь, рядом…
В дверь позвонили. Это может быть кто угодно, но, скорее всего, не Алексей. Вставать не хотелось, но звонок нервировал собаку. Я доплелась до двери. В видеофоне стоял черно-белый Лешенька. Я не спеша открыла дверь.
– Ты чего?
– Как это «чего»? Ужинать пришел.
Алексей отодвинул меня и прошел на кухню. Вот это наглость… Какое счастье, что он пришел.
Первую половину вечера я сидела, подперев голову руками, и умильно наблюдала, как Лешенька ужинает, а вторую половину лежала щекой на его животе, слушала, как стучит сердце и бурчит в желудке. Почему мне так с ним хорошо? Алексей смотрел телевизор, с другого его бока похрапывала Стерва.
Утром Леша выгулял собак, доел остатки ужина и сказал, что поедет на работу узнавать, что там с деньгами… Знакомая фразочка. Перед самым его уходом я попросила снять из спальни для гостей картину над кроватью и отнести в его квартиру на четвертый этаж, но Алексей воспринял просьбу неожиданно для меня:
– Настя, давай договоримся сразу. Никаких дорогих подарков ты мне делать не должна, я не искусствовед, но Петрова-Водкина опознать могу.
Я отрицательно замотала головой:
– Это не подарок, мне так надо. Спрятать. Хотя бы на время.
– Не выдумывай, – усмехнулся Леша. – Надо спрятать – засунь в шкаф.
Он сам осторожно втиснул картину в платяной шкаф и завесил цветастым платьем. Я как-то не подумала о двойном смысле моей просьбы взять картину… о смысле подарочном. Приятно, что он отказался.
Я закрыла за любимым мужчиной дверь – и с ужасом представила себе еще один день ожидания.
В своей жизни болезнью влюбленности я страдала несколько раз. Первый раз с восьмого по десятый класс – влюбилась в мальчика на год старше себя. На перемене, если его класс оказывался недалеко от нас, я вставала ближе к ним и делала вид, что читаю книгу.
Почему-то никто не сомневался, что читаю. Наверное, срабатывал стереотип: раз хромая, значит, должна быть начитанная и тихая. А я следила за Кириллом. Он курил почти на каждой перемене, задирал одноклассницам юбки, но при учителях держался отличником. Тоже, между прочим, исключительно красивый был мальчишка.
Второй моей любовью, тихой и безответной, был Егор. Тот самый, от которого моя подруга Мила родила Володеньку. Я заранее знала, что мне тут ничего не светит. Егор иногда приезжал ко мне в гости, разговаривал «за жизнь», хотел через меня убедить Милу сделать аборт и не позориться.
С моей стороны это была тихая страсть, с мечтами и эротическими снами. После его визитов я выла в подушку, прислоняясь щекой к перчатке, которую своровала у Егора.
А с преподавателем, который лишил меня девственности, все было просто и понятно. Там шел чистый курс ввода в эротику молодой студентки с комплексами. Я сильно отставала по профилирующим предметам, и пришлось заниматься дополнительно. Вот стареющий ловелас мне мастер-класс и устроил.
В институте всегда известно, кто из преподавателей на это дело слабоват, и я знала, что если Борис Семенович пригласит на дополнительное занятие к себе домой, то это «занятие» проходить будет по определенной схеме. Так и получилось.
В первую встречу Борис Семенович рассказывал о водоносных слоях почвы и в мою сторону смотрел редко. Во второй день занятий он ненароком попросил меня расстегнуть пуговицы ажурной кофточки. При этом на стол был выставлен кагор с солеными крекерами, а выражение лица преподавателя, после моего расстегивания, не изменилось и осталось все таким же суровым.
В третье занятие я сидела в прозрачной блузке, расстегнутая и вообще без бюстгальтера. Юбка на моих разнокалиберных ногах была задрана как можно выше. Кагор был выставлен на стол с первой же минуты. Борис Семенович ходил вокруг стола кругами, читал свою лекцию и плотоядно меня рассматривал. Меня, обделенную мужским вниманием, это заводило.
Через полчаса, почти без уговоров с его стороны, я лежала на диване. Борис Семенович, пораженный моей невежественностью в вопросах секса, давал мне краткий курс сексуальной анатомии.
Было забавно. Меня хватило еще на три «дополнительных», потом одинаковая схема перестала возбуждать, и я по-быстрому сдала Борису Семеновичу экзамен.
Месяца через два мы оказались в библиотеке за соседними столами, и преподаватель обиженно заявил, что у меня маловато романтизма.
А вот толстого Леонида я страстно любила недели две… или даже три. Ждала звонков, расстраивалась, если он забывал обо мне на несколько часов. Сама названивала, надоедая его родителям. Молча дышала в трубку, слушая Лёнин голос. Стыдно вспомнить.
Потом все само по себе засохло и отвалилось.
Вообще, у каждой женщины свое представление о принце на белом коне. Кто-то видит его в собрате-студенте, с которым можно спуститься по стремительной реке на байдарке. Некоторые считают, что главное в мечте – это конь, лучше породы «Лексус», а принц может быть любой. Кто-то любит только своего начальника, а потом и следующего начальника, и следующего. А кто-то годами ходит за соседом, у которого жена, маленький ребенок и полбалкона несданных пивных бутылок…
После ужина, на который я приготовила запеченную свинину, мы бродили с собаками по бульвару, и Алексей рассказывал о трудностях на работе. Ремонт продвигался медленно. Кредиторы усиленно настаивали на возвращении долгов, а должники делали вид, что умерли.
Что бы ни говорил Леша, мне было интересно слушать. Я дышала осенним воздухом и запахом сжигаемых невдалеке опавших листьев, смотрела на вечернее, подсвеченное городским огнями небо. Слова «умиротворение и любовь» смогли бы передать мое настроение в этот час…
До тех пор, пока на бульваре не появилась высокая девица и не уставилась на Лешу самым беспардонным образом. Она села на лавочку, засунула руки в карман куртки, и голова ее, точно магнитная стрелка за куском железа, поворачивалась вслед Алексею. Мне вид девушки настроение испортил в секунду.
– Леша, вон та, на лавочке…
Алексей, оттаскивающий Зорьку от грязного куска хлеба, оглянулся, потерял бдительность, и Зорька моментально заглотнула горбушку.
– Не собака, а мусоросборочная машина. – Леша очень хотел девицу не заметить, но та слишком упорно смотрела на нас.
Я развернулась и пошла к лавочке. Девушка смотрела на меня без любопытства.
– Извините, меня Настей зовут. Мне кажется, что вы очень пристально наблюдаете за Алексеем. Мне… неприятно. Может… вы объясните свой интерес?
Девушка достала сигареты, прикурила:
– Иди ты.
– Мне все-таки хочется услышать ответ.
– Я тебе сказала – иди. Куда хочу, туда смотрю. А за Лешку можешь не беспокоиться, он переживет и мои взгляды, и твои, и еще ста баб. Я все думаю, когда же ты ему надоешь? Ты ему передай, что пора возвращаться.
– К-куда? – К горлу подступали слезы.
– Ко мне, естественно. Не с тобой же, хромоногой, ему сексом заниматься. Он в этом деле акробатику любит.