В Польше были экспроприированы как земли немецкой аристократии в Восточной Пруссии, так и имения польских магнатов – там, где они располагались на польских землях (на отобранных землях графов Замойских и Браницких было создано 500 тыс. новых ферм для 3 млн поляков), но в Галиции, где крестьянское население составляли русины, помещикам-полякам их имения были оставлены.
В Румынии дворянство утратило избирательные привилегии и также была проведена земельная реформа. Аристократия там сохранила высокий уровень жизни за счет перевода компенсационных денег в швецарские банки, но при фашистском правлении она, наряду с евреями, подверглась преследованиям (в 1942 г. 150 ее представителей было арестовано за «праздную жизнь», а 14 отправлено в лагеря). В Югославии и Греции (где монархия была упразднена с 1923 по 1935 г.), земельная реформа была весьма умеренной; впрочем, и аристократии там, как таковой, не было323.
В Германии аристократия и дворянство, хотя и понесли большие потери в войну, но в основном сохранили свои владения, которые не были тронуты и в 1933 г. при приходе к власти национал-социалистов. Однако из сферы управления и политики они были в большой мере вытеснены: если в 1880 г. в Рейхстге заседали 33 аристократа и 26 крупных землевладельцев, а в 1912 г. – 14 и 17, то в 1930 г. – только 4 и 4324; среди членов кабинетов 1918–1933 гг. дворяне составили только 11,5 %. Но в армии доля дворян упала минимально: к 1932 г. она составила почти 25 % (около 50 % кавалерии, 20 % в пехоте и Генштабе), причем среди молодых офицеров к 1930 г. дворянами были более 30 %325. Хотя мужчин-дворян всех возрастов в 1936 г. «Готский альманах» оценивал в 45 219, среди них только взрослых графов и баронов 9 477326. При Гитлере, с резким ростом численности армии и насыщения ее партийным элементом, их доля, естественно, сильно упала. Среди всей верхушки генералитета за 1933–1945 гг. (более 300 чел.) дворяне составили 25 % (в т. ч. среди бывших офицерами до 1918 г. – 27,9 %), причем среди генерал-фельдмаршалов – 55,6 %, в руководстве полиции и СС – 9,6 %, государственных и общественных организаций – 8,7 % (впрочем, в руководстве НСДАП и околопартийных организаций совсем мало – 5,7 %, а среди гауляйтеров – 2,8 %); больше всего их было среди высших чинов МИДа – 48 %, в т. ч. среди послов – 40,9 % (из них 13,9 % аристократов), всего же из около 670 высших лиц рейха дворяне составили 17,5 % (86 чел.), в т. ч. 4,6 % – аристократы (31 чел.)327.
Английской аристократии, хотя страна вышла победительницей из войны, война нанесла очень сильный удар. Гибель большого числа аристократических наследников привела к сдвигам и в землевладении. Высокие налоги на наследство оказались не по силам многим претендентам, а женщины-наследницы за отсутствием достаточного числа мужчин того же круга стали выходить за лиц, к нему не принадлежащих. В результате к 1921 г. четверть земель Англии земель сменила владельцев; если перед 1914 г. фермеры владели лишь 10 % земель, то к 1927 г. – уже более чем третью. Однако в имущественном смысле аристократия была еще очень сильна и в целом обладала большим запасом прочности. Несмотря ни на что, 1 % населения владел третью национального богатства. Депрессией 30-х гг. было в основном разрушено значительно менее состоятельное рядовое дворянство, но не аристократия, многие представители которой полностью сохранили свои состояния (например, герцог Вестминстерский имел доход 900 тыс. фунтов в год – вдвое больше королевского цивильного листа, граф Дерби владел 60 тыс. акров земли, маркизу Буту принадлежала половина города Кардифа и т. д.).
Существенно снизилась и роль аристократии в политике. Резко сократилась доля ее в составе кабинетов: в 1918–1935 гг. она составила 23 % против 54 % в предшествующие 30 лет (а в 1919, 1924 и 1929 гг. кабинет и вовсе формировали лейбористы). Меньше их стало и в Палате Общин (среди депутатов 1918–1935 гг. 13 % – 237 на 1586 прочих). Даже в самой Консервативной партии в 1922 г. контроль перешел от ленлордов к бизнесменам, не имеющим ничего общего со старыми семьями тори. Радикально, в 4 раза, упала доля дворянства в армии: если к 1912 г. она составляла 41 % (в т. ч. 9 % аристократии), причем была примерно такой же все время с конца XVIII в., то к 1930 г. – только 11 % (в т. ч. 4 % аристократии), даже среди генералов она упала с 64 % до 40 % (в т. ч. 14 вместо 24 % аристократии). Наконец, радикально изменилось как положение Палаты Лордов (у которой еще в 1911 г. было отнято право абсолютного вето и оставлено лишь отлагательное), так и состав пэров. Из новых 280 пэров, возведенных в 1916–1945 гг. в дополнение к имевшимся около 800, только 9 получили богатство и земли по наследству (даже лейбористы в период своей власти возвели 19 «своих» пэров). Кроме того, уже с 1876 г. существовала практика пожизненного (ненаследственного) пэрства, которая в XX в. получила особенно широкое распространение328.
В Испании (оставшейся в стороне от войны, но пережившей потрясения в 30-е гг.) положение аристократии до 30-х гг. не изменилось. Среди министров времени диктатуры Примо де Риверы (1926–1931) аристократии было даже еще больше – 36,1 % (против 17,1 % в 1902–1923 гг. и 19,7 % в 1874–1902 гг.), но почти все они (11 из 13) принадлежали к «новой» аристократии. Среди республиканских министров представителей аристократии, естественно, вовсе не было329. Республиканское правительство не только отменило титулы, но и начало аграрную реформу. Однако она не успела завершиться, затронув Андалузию, Эстремадуру и некоторые районы Кастилии и Мурсии; латифундии в Галисии и других частях Кастилии не пострадали. Во время гражданской войны в ряде местностей (в Басконии, Каталонии, вокруг Мадрида и на юге) дворянство активно истреблялось, а его имущество конфисковывалось, но война закончилась ликвидацией республики. В Италии, относившейся к странам-победителям, после войны сохранилась и монархия, и крупное землевладение: после 1918 г. 10 % землевладельцев владели более чем 6/7 всех земель.
Во Франции после войны потомки рядового дворянства по-прежнему находили прибежище в армии, но в целом офицерский корпус после 1918 г. был почти полностью буржуазным, лишь в кавалерии дворяне были сколько-то заметны. Оставшаяся аристократия поддерживала свое положение главным образом благодаря брачным связям с ведущими промышленными и финансовыми семьями. Среди пресловутых «200 семей», на которые Даладье в 1934 г. обрушивался, заявляя, что эти «хозяева французской экономики и политики, так же не могут быть терпимы, как при Ришелье», не было аристократических (хотя несколько принадлежали к рядовому дворянству). Некоторые из них заключали браки только в своей среде (так, Мишлены женились на кузинах, сохраняя приданое в семье; только один аристократ был принят в клан), но некоторые, как Шнейдеры, Вендели, не говоря о Ротшильдах, регулярно еще с конца XIX в. (например, три представительницы Ротшильдов вышли за принцев, 4 сестры Габер – за маркиза, двух графов и виконта) выдавали своих дочерей за аристократов, и те в качестве зятьев занимали места в правлениях компаний. Вообще же, к 1936 г. во Франции насчитывалось около 60 тыс. семей, претендовавших на дворянское происхождение, но значительная часть – безосновательно (барон Барклай, посвятивший исследование современному ему дворянству, считал, что только около 800 родов реально происходили от старого дворянства и еще около 3600 обладали реальными патентами, в частности, из сотни герцогов 1790 г. осталось менее половины, причем 11 из них узурпировали титулы, и только четверо имели благородную кровь в 4-х гг. поколениях)330.
Таким образом, в большинстве стран, даже и частично Восточной Европы, где были проведены аграрные реформы (всего было перераспределено 70 млн акров или 20 % всей земли), после войны дворянство и особенно аристократия сохранили большинство земельных владений, но значительной мере утратили свои позиции в армии, госаппарате и политике.
Вторая мировая война стала катастрофой для восточно-европейского и немецкого дворянства. Помимо потерь на фронте, после событий августа 1944 г. в Германии из этой среды было арестовано 7 тыс. чел. и 5 тыс. из них расстреляно (все принцы и большинство других титулованных офицеров было смещено или отправлено в концлагеря). Кроме того, этот элемент подвергся массовому избиению на территориях, занимаемых советскими войсками. Хотя большинство аристократии находилось в оппозиции Гитлеру, но и в западной зоне для основных распорядителей судеб Германии – американцев – она была символом милитаризма и антидемократизма, и они стремились по возможности лишить ее имущества. В результате эта среда пострадала очень сильно. Например, один из старейших бранденбургских родов, Арнимы, потеряли 98 имений и 44 членов рода (30 пали на фронте, 1 умер в концлагере, 2 убиты советскими солдатами, 3 вывезены в лагеря и погибли, 8 покончили самоубийством); род Шуленбургов (давший 3 фельдмаршалов и 35 генералов) потерял 23 имения и 23 своих представителей (14 пали на фронте, 2 казнены Гитлером, 7 самоубийств).
После 1945 г. аристократия в Германии потеряла все свое влияние. Между 1939 и 1955 г. только половина сыновей богатейших семей сохранила свое благосостояние (как заметил в 1958 г. один из публицистов, в Германии «не осталось ни общества, ни хорошей компании»). В условиях, когда США постарались до основания разрушить старую Германию и выстроить новую по своему образцу, даже крон-принцу Прусскому пришлось разрешить своей дочери выйти за декоратора из Техаса. К 1956 г. дворяне составляли среди генералитета менее 20 %, в дипкорпусе – около 17 %, в кабинете – 12,5 %, среди гражданских чиновников – 9,1 %, среди промышленных лидеров – около 7 %. На 1959 г. только 8 % немецкой элиты было дворянского происхождения, тогда как 10 % – из пролетариев, а большинство из интеллигентской и буржуазной среды. Конечно, с учетом того, что дворяне составляли менее 0,5 % в населении, социологически они были сверхпредставлены в элите, но прежнюю роль безвозвратно утратили. Примерно такая же ситуация существовала в 60—70-х гг. и во Франции. Давно и полностью утратившее там свое значение дворянство при том же проценте в населении (0,3 % самодеятельного населения), что в Германии, в некоторых группах элиты (военной и дипломатической) было представлено на уровне 10–15 %. На 1954 г. дворянами были 25 % собственников и 29 % президентов и генеральных директоров банков и страховых компаний, 4 % и 10 % – промышленных и торговых компаний, 9 % вы