Снова увидели они, Хотен и Радко, гридницу, полную играющих и скачущих скоморохов, только теперь князь Вячеслав Владимирович сам прогнал их и торопливо поднялся с ложа, чтобы встретить посла на середине гридницы. За согнутой спиной его уже стояли князь-приживала Всеволод и важный боярин, видимо, пресловутый Воислав. Еще успел заметить Хотен, что немецкая шпалера висит в гриднице на почетном месте, у самого красного угла. Разгибаясь после поклона и представляясь, посол спрятал ухмылку в усы: глазки у престарелого дяди Изяславова горят, вот-вот начнет старинушка потирать руки в радостном предвкушении. Что ж…
– Это ведь ты, Хотен, приезжал в доспехе Изяславовом? Тебя стрела на крыльце моем ударила, да панцирь не пробила?
Опять поклонился Хотен и начал проникновенно:
– «Отче, я кланяюсь тебе. Ибо Бог у меня отца моего Мстислава забрал, и ты мне теперь отец. Если я обижал тебя в прошлом, то теперь каюсь в сем прегрешении перед тобою и Богом. Если ты меня простишь, то и Бог тебя простит. А ныне, отче, вот, я даю тебе Киев. Приезжай и сядь на столе деда своего и отца своего».
Глаза старого князя наполнились слезами, он смахнул их рукавом и заговорил дрожащим голосом:
– Дождался, наконец-то я дождался! Нет, посол, ты скажи ему вот что: «Сыне! Помоги тебе Бог за то, что ты учинил мне сию честь. И разве меня ты ею почтил? Богу ты честь воздал. А что говоришь ты «Отец ты мне», так ведь и ты мой сын. У тебя отца нет, а у меня сына нет. Потому будь ты мне и сын, и брат». Скажи еще, что я соберусь как можно скорее и буду в Киеве завтра, на Пасху, мы поцелуем крест друг другу и добре повеселимся.
– Прошу отпустить меня, великий княже, чтобы я как можно скорее привез твое милостивое согласие своему князю.
– Кто ж отпускает доброго вестника без подарка? – воскликнул радостно князь Вячеслав, оглянулся нетерпеливо и вдруг начал снимать с шеи золотую гривну со цветными каменьями.
С гривной и шапка полезла вверх, а с нею и накладные рыжие волосы, прикрепленные к круглой княжеской шапке, примерно, как кольчужная бармица к шлему. Шапка шлепнулась на пол, а князь Вячеслав, с голым черепом ставший похожим на Кощея Бессмертного, захихикал, будто добрую шутку отмочил, благосклонно принял у подскочившего и нагнувшегося Радко свою шапку и сунул гривну оторопевшему послу:
– Держи уж, надевай сам – ишь какую толстую шею себе отрастил… А тебя, Радко, подарю тоже в Киеве, не забуду… Сейчас недосуг мне.
Прощаясь, Хотен попросил князя Всеволода проводить его до крыльца. Всеволод пожал плечами, но покорно покинул гридницу.
– У тебя, княже, застряла принадлежащая мне книга, «Песни Бояновы», руки Нестора Летописца, завещанная мне духовным отцом моим Феоктистом. Не знаю, приедешь ли ты в Киев завтра, посему и позволил себе обратиться к тебе сегодня.
– Да, я слышал, что она краденая, посол. Но почему ты только теперь решил лишить меня последнего моего достояния?
– На тебя я вышел по своду. Мог бы описать всю цепь покупателей, да времени нет. А требую потому, что теперь есть мне где книгу хранить.
– Ладно, что ж… Я должен еще и заплатить, кажется? Кун у меня нет…
– Пеню прощаю, на те куны можешь заказать себе список. Будь здоров, княже. Спасибо тебе…
– Постой, посол. Ты знаешь ли, что Несмеяна Иворовна попала в беду?
Хотен похолодел. Только этого не хватало! Что еще с нею стряслось? Об этом можно и спросить, только как можно безразличнее.
– А что случилось, княже?
– Говорят, ее в монастыре чуть голодом не заморили. Настоятельнице не по нраву пришлась!
– Опять, значит… – выдохнул Хотен.
– Опять? – князь Всеволод протянул и покосился на Хотена обиженно. – Тебе ведомо больше моего. И неспроста, надо думать. Господи, ну почему все в нашей жизни – и богатство, и лучшие книги, и красавицы – всегда достаются таким, как ты, посол? Толстошеим – добре сказал дядюшка Вячеслав. Я не могу ничем ей помочь, так помоги хоть ты. Прощай.
У коновязи Радко, подняв у своего гнедка ногу, неодобрительно рассматривал подкову. Увидев друга, спросил небрежно:
– И на что тебе князек-неудача понадобился?
– Книгу я свою велел ему возвратить.
– Дались тебе, хоробру, сии книги! То одна ему книга нужна, то другая… Хочешь такую же согнутую спину, как у отца митрополита? Как думаешь, одарит меня старинушка в Киеве, не забудет?
– Едва ли забудет. Он сейчас готов весь Киев засыпать подарками. Дурак будет сей, как ты говоришь, князек-неудача, если не выпросит у него сейчас себе волость.
– Не станет просить, – ответил Радко, уже вскарабкавшись в седло и отдышавшись. – Разве что кун на прожитье. За волость нужно на войну ездить, а у него другое на уме… Поехали, что ли, посол? Эй, мужи, шевелись!
– Девки?
– Если бы… Песни, тьфу! Дед его, славный воин, перевернулся бы в гробу. Эх, ну и погуляем же мы завтра! Чертям в гробу станет тошно!
Однако именно им недолго пришлось праздновать. Хотен, тот и вовсе всю пасхальную ночь просидел в засаде напротив усадьбы покойного Саида, где за время его отсутствия наблюдалась подозрительная возня, но в чем дело, неопытные в деле сыска дружинники тысяцкого Чудина уразуметь так и не смогли.
Наученный происками лазутчиков во Владимире, мечник решил не привлекать Анчутку к обыску в киевской лавке и в усадьбе Саида. И хотя помощь Анчутки как переводчика могла бы очень пригодиться Хотену при допросах киевских Саидовых служителей и домочадцев, не было с ним верного персиянина, когда под пасхальный трезвон колоколов во главе дружинников Чудина ворвался он в осиротевшую усадьбу персидского купца, а Радко со своим десятком, тот же звон заслышав, – в лавку на Торговище. Прилепа, та, правда, понимала, о чем персияне меж собою говорят, а вот читать написанное не умела. Когда начались допросы, она и виду не подавала, что разумеет по-персидски.
В ходе допросов выяснилось, что шум в усадьбе объяснялся просто и безобидно: родственники повешенного Саида делили между собою оставленное им наследство, а домочадцы пытались получить с них зажитое на службе у покойника. К сожалению, приказчика-лазутчика среди захваченных не оказалось, зато поехать во Владимир на Клязьме поторговать вместе с человеком великого князя согласился племянник Саидов, Иса, усмотревший тут собственную выгоду.
Наконец, Хотен подмигнул децкому, потом Прилепе, скромно простоявшей весь допрос у стеночки, вышел из горницы и, оставив Хмыря в сенях сторожить пленников, толкнул двери первой же попавшейся комнаты. И в ней, как и в главной горнице дома, не было мебели, кроме ковров и низких сундуков.
Радко, кряхтя, опустился на сундук, Хотен уселся на пол, спиной к стене прислонившись и длинные ноги вытянув, девчонка осталась было стоять, но хозяин прикрикнул на нее, чтобы тоже села. И выдохнул:
– Ух! Голова от сих персов кругом идет. Давайте разбираться.
– Одного не пойму, – прогудел Радко, – как это они ноги себе не выламывают, на пятках сидя? А народ вроде порядочный.
Хотен перевел глаза на девчонку. И она вытаращила на него огромные свои глазищи, слишком большие для ее малого, в кулачок, неприметного в остальном личика.
– О чем персы говорили меж собою, Прилеп? Приказчика того сбежавшего вспоминали они?
– Я не все уразумел, господине боярин. Но приказчик Гилян вернулся, как я понял, во Владимир, тот, на Волыни. А племянник Саидов, Иса, сказал своему отцу, что охотно поедет на Суздальщину с товаром и охотно возьмет с собою человека Хотена. Ведь сей человек непременно Куздари, собака, изменивший покойному дяде. Пусть едет! Он или в дороге прирежет Куздари, или просто отдаст людям другого великого князя.
– Другой великий князь – сие Юрий, который Долгорукий, – глубокомысленно объяснил Радко. – А кто такой сей Куздари, Хотен?
– Да Анчутка мой, – досадливо покривился Хотен. – Вот ведь незадача! А ты ничего не перепутала? То бишь, не перепутал?
Прилепа покачала головой и закусила губу.
– В осиное гнездо Анчутку посылаешь, – и Радко поднял на Хотена глаза, покрытые красными прожилками, усмехнулся. – И что же ты придумал, золотая ты наша голова?
Хотен досадливо отмахнулся.
– Может, некогда и неплохо варил сей котел у меня на плечах, да в нашей вечной беготне… Ладно, кое-что придумал. Всех схваченных сегодня людей Саида сажаем с разрешения великого князя в поруб. Объясняем: если мой человек не вернется с Суздальщины, они будут повешены как лазутчики князя Юрия. Анчутка отбирает нужный для поездки товар и выезжает на Суздальщину один…
– Один тут даже твой Анчутка не справится, – скривился Радко.
– Наймет пару человек по пути, где-нибудь в Моравийске, – и Хотен поднял глаза на Прилепу. – А ты не хочешь ли поехать? Ты ведь, кстати, свободна теперь. Вряд ли родичи Саида станут теперь тебя искать. А найдут, не дай бог, так я тебя выкуплю – и дело с концом. Анчутка мужик спокойный, он к тебе приставать не будет. А?
И про себя добавил, что это еще надо найти охотника, который к такой, ни кожи, ни рожи, вздумал бы приставать, а в мужском платье тем более. Между тем Радко вдруг прицепился к девчонке:
– А надо сперва разобраться, ты кто – Прилеп или Прилепа? Была девка, стала отроком – и с чего бы это? Не проклял ли тебя Саид-висельник, что ты пол свой переменила, а? Давай спускай портки, поднимай сорочку, чтобы мы с боярином наконец разобрались!
Девчонка сперва покраснела, потом побелела. И вдруг выпалила:
– Хозяин! Я не для того в слуги к тебе нанималась, чтобы с твоим персиянином за сотни верст уезжать, когда ты вот-вот на большую войну поедешь! И не надейся!
Топнула ногой и вылетела в сени.
Радко ухмыльнулся и хлопнул приятеля по плечу:
– И портки стаскивать не надо. Ясно, что девка. И почему они к тебе так липнут, а, Хотен?
Глава 18Наконец-то за золотом!
Отправляясь в путь, Хотен остро чувствовал опасность всего предстоящего ему предприятия. Конечно же, он предпочел бы и на сей раз ехать под защитой посольского значка и обычаев, охраняющих неприкосновенность посла, и хотел бы иметь в маленькой своей д