Выскакиваю из постели и бросаюсь вниз. На кухонном столе разложено домашнее задание Черча и Салли, но оба они стоят напротив мамы с папой у стойки и что-то открывают в ноутбуке.
Пост на сайте Властителей дум. Тот, который я имела обыкновение просматривать каждый день.
– Что это? – вопрошает мама, откладывая в сторону журнал по фитнесу. Ни она, ни папа не замечают, что я в комнате.
– Это тот пост, который принес популярность «Морю чудовищ», – говорит Салли. – Сайт Властители дум, на котором люди обмениваются всякими интересными вещами. Здесь полно народа, и написать пост, который окажется наверху страницы, как этот, и будет оставаться там так долго, очень сложно.
– И посмотрите на комментарии к нему. И на лайки, – горячится Черч. – Все это реальные люди, и большинство из них читают и любят «Море чудовищ».
– Но это только маленькая часть людей, которые читают его. – Салли снова разворачивает компьютер и переходит к другому веб-сайту, который тоже показывает родителям. Форум «Моря чудовищ». – Здесь собираются его фанаты. Вы бы знали это, если бы не перестали интересоваться ее комиксом два года назад. Посмотрите на количество постов и комментариев. Посмотрите, сколько людей сейчас в онлайне.
Они ждут, пока мама с папой прокручивают страницы форумов, читая ники, заголовки постов, количество комментариев. Стоя у двери, я вижу, как папины брови сходятся, а мама прикладывает руку ко рту. Сжимаю кулаки в рукавах толстовки и держу рот закрытым.
– Этих людей миллионы, – говорит Салли. – Намного больше, чем сейчас на сайте. Они читают страницы комикса, которые Элиза выкладывает каждую неделю. Они платят за это. Вы знаете, сколько она зарабатывает? Она не выходит из своего Интернет-банка, поэтому мы видели. Это невероятно.
– Да уж, – кивает Черч.
– Вы все время изводите ее тем, что у нее не будет стипендии и прочими вещами, но она не нуждается в ней. Вы, ребята, понимаете это, или вы забили на все после того, как отправили ее к вашему налоговому консультанту?
– Но это… это просто хобби, – лепечет мама.
– Нет, не просто хобби. – Салли кладет руки на компьютер. – Не знаю, что еще показать вам, чтобы до вас дошло. Это феномен. Элиза знаменита. Не так, как кинозвезда или кто-то в этом роде, но великое множество людей хотели знать, кто она. И теперь, спасибо вам большое, они это знают.
– Никто из них не знал, кто она? – тихо уточняет папа.
– Нет, разумеется, нет, – бушует Черч. – Почему, как вы считаете, она никому ничего не хотела говорить?
– Она всегда была замкнутой. Мы думали, она не хотела привлекать к себе внимание.
– Она не хотела, – выпаливает Салли, – но не потому что… А, вы ничего не понимаете! Вечно твердите, чтобы мы были осторожны и делали правильные вещи, а потом выкидываете такое. – Он выхватывает что-то у Черча – выпускной номер «Уэстклиффской звезды». – Это была плохая идея. Очень плохая. Вы выставили ее перед миллионами людей, и далеко не все они милые и славные. Она теперь никогда не будет в безопасности. Но вы знаете, что является самым…
– Самым досадным, – подсказывает Черч.
– Что является самым досадным? – Салли разводит руки, словно охватывает и «Уэстклиффскую звезду», и компьютер, и все остальное. – Мы могли бы избежать этого, если бы вы дали себе труд погуглить «Море чудовищ». На это хватило бы полминуты. Вы хотите знать о всех других сторонах ее жизни, но никогда не обращали внимания на эту.
Делаю шаг назад, под моей ногой скрипит половица. Все четверо поворачиваются ко мне. Мама плачет. Папа бледен.
– Почему ты ничего не говорила? – всхлипывает мама. – Мы думали, это пустяк. На твоем счету никогда не было столько… налоги…
– Вы сказали ему, что мои налоги – это мое дело и вы хотите, чтобы я сама занималась ими. – Мой голос дрожит.
Папа тяжело сглатывает:
– Мы никогда ничего не выдали бы газете, если бы знали, как в действительности обстоит дело. Мы думали, это просто развлечение. Мы хотели показать тебе, что гордимся тобой. И «Звезда» – такая маленькая газета, кто вообще ее читает? Это должно было остаться между нами. Только между нами.
Снова пожимаю плечами. Они ждут, чтобы я сказала что-нибудь, но что я могу? Я должна сердиться? Простить? Но родители никогда так не извинялись передо мной. Они никогда не допускали столь ужасной промашки. И какая-то часть меня представить не могла, что такое в принципе возможно.
Мама начинает плакать всерьез. Она встает и выходит через другую дверь в коридор, ведущий в их кабинет. Черч идет за ней.
Спустя какое-то время я спасаюсь у себя наверху. Ложусь на кровать, свернувшись калачиком. По телевизору идут «Собачьи дни», звук выключен, и чувствую я себя совершенно очнувшейся. Как будто все детали проявились четче, чем прежде. Голова у меня не кружится.
Спустя десять минут Салли стучит в дверь и просовывает внутрь комнаты свою немытую голову.
– Ты в порядке?
– А я и понятия не имела, что вам столько известно о «Море чудовищ», – говорю я.
Он дергает плечом:
– Нам хотелось знать, чем ты все время занята. Ты ведь наша старшая сестра, верно? Но ты словно живешь… в другом мире. Это странно. – Он снова поводит плечами. – Мы читаем комикс. Я и Черч. И все наши друзья тоже, но мы никогда не рассказывали им, кто ты такая, потому что подозревали, что может случиться нечто подобное. Это действительно прикольно. Не то, что произошло, а то, что ты сделала. Глядя, как мама и папа ведут себя с тобой, я понимал: до них не доходит, как важна твоя работа.
– О-о. – И все это время я считала, что они ненавидят меня. – Я просто… спасибо. Сама бы я, наверно, ничего им не сказала.
Салли чешет затылок:
– Мама с папой слишком старые, чтобы что-то понять. Когда они были моложе, у них не было даже мобильников. И гуглеж вряд ли бы им помог. – Теперь он трет свой нос. – Ну, в любом случае, если тебе нужно, например, поговорить с кем-то, ты знаешь, где найти нас с Черчем.
– Это… Это здорово, в самом деле здорово. – Голос у меня тихий и тонкий, но лицо Салли оживает. После небольшого колебания он проскальзывает в комнату, закрывает дверь и садится, поджав ноги, на другой конец кровати.
– Спасибо, – говорю я.
Салли впервые на моей памяти улыбается мне.
Глава 35
Рано утром во вторник, когда родители и Салли с Черчем еще крепко спят, я сажусь в машину и еду к Уэллхаусскому повороту.
В столь раннее время на дороге нет машин, так что я паркуюсь на обочине, иду по мосту и смотрю вниз на ровное большое пространство травы около черной реки. Мир освещен лунным светом. На верху холма стоит крест, разложены вещи и игрушки. Цветы, некоторые из них свежие, некоторые завядшие – это память о людях, съехавших с поворота. Я думаю о том, а настанет ли день, когда они будут не нужны, когда поворот перестанет быть поворотом и окажется просто холмом.
Уоллис написал в письме, что он никогда не приезжает сюда. Но Ви, несомненно, должна была оставить что-то для отца Уоллиса среди этой груды подношений. У меня с собой ничего нет, кроме пижамы на мне и ключей от машины. Оглядываюсь по сторонам и вижу неподалеку на дороге гладкий камень. Беру его, тру рукавом, чтобы немного отполировать, и кладу на пустую жестянку для бейсбольных карточек, под мышку промокшего под дождем плюшевого медвежонка.
– Будем считать, что это задаток, – говорю я. – Потом принесу что-нибудь получше.
Уэллхаусский поворот окружен лесами, и потому здесь тихо, к тому же шум реки перекрывает звуки, доносящиеся от других близлежащих дорог. Сажусь на землю рядом с цветами и игрушками и медленно скольжу по склону. Как вернуться назад, соображу потом. У самой реки вижу широкий просвет в траве. Сколько машин съехали с этой дороги? Почему ее до сих пор не починили и не сделали безопаснее? Они боятся, что им не о чем будет писать в газете? Что будущее каким-то образом обернется менее интересным, если склон перестанут покрывать обломки машин, врастающие в землю?
Опускаюсь на холодную траву и смотрю на небо. Темнота проколота звездами. Из всех известных мне ноктюрнианских созвездий реальны только Большая и Малая Медведицы. Да, и, разумеется, Большой Пес, самая яркая звезда в котором – Сириус, собачья звезда, провозвестник собачьих дней лета. Это так часто упоминается в сериале «Собачьи дни», что стало самой популярной шуткой, связанной с названием шоу. Но сейчас Сириуса на небе нет.
Четырехлетняя Элиза сильно разочаровалась бы во мне.
Четырехлетняя Элиза разочаровалась бы во мне по самым разным причинам. Из-за того, что я прячусь, что большую часть учебы в старших классах ела свои ланчи в одиночестве, из-за того, что позволила себе докатиться до такого состояния. Четырехлетняя Элиза по крайней мере пыталась. Она хотела, чтобы у нее все получалось. Она делала что-то, потому что хотела делать, а не потому что ее принуждали к этому другие. Она никому не подчинялась – вряд ли кто из четырехлеток способен подчиняться кому-либо.
Но мне уже не четыре. Я не могу снова стать ей. Я не могу быть четырехлетней, не могу быть ЛедиСозвездием, не могу даже быть девушкой Уоллиса. В данный момент я могу быть Элизой Мерк, просто человеком.
Цепляюсь пальцами за траву. Над моей головой мечется летучая мышь, то закрывая от меня звезды, то снова делая их видимыми.
Здесь умер отец Уоллиса. Это место кажется слишком спокойным, чтобы машина полетела вниз по склону холма навстречу фатальной катастрофе. Могу поспорить, что Уэллхаусский поворот был ясен и безмятежен, когда это произошло. Уэллхаусский поворот не убивает людей; плохая погода, неверные решения и несчастные случаи – вот причины смертей. Уэллхаусский поворот никак не заявляет о том, что люди то и дело умирают здесь, не афиширует себя – это делает «Уэстклиффская звезда». Потому что Уэллхаусский поворот, эта маленькая прогалина, – не что иное, как сама природа, а природа безучастна к нам. Природе все равно, бросаем ли мы ей вызов, ломая при этом себе кости. Ей все равно, даже если нам так плохо, что мы готовы зарыться в землю и никогда не выбираться на свет божий.