Прошло два месяца, и я думаю об Уэллхаусском повороте ну, может, раз в два дня. Эта мысль по-прежнему присутствует, но она уже далеко не так серьезна – серьезность то появляется, то исчезает.
Я езжу туда только по несерьезным дням и только с Уоллисом. Мы стоим на вершине холма рядом с крестом и «подношениями». Я убрала камень, который положила среди них несколько месяцев назад; а Уоллис взамен оставил футболку, когда-то висевшую на его стене. «УОРЛЭНД 73» трепещется на кресте на легком летнем ветру.
Уоллис начинает ходить к своему доктору. Он мало что рассказывает мне о визитах к нему, только об упражнениях, которые должен делать, чтобы научиться разговаривать в присутствии незнакомых людей. Он должен выкладывать доктору о своем папе и обо всем, что поведал мне в своем письме, но мы с ним об этом не разговариваем, и я думаю, так оно нормально. А говорим мы о том, что осенью он поедет в колледж, где его основной специализацией будет бизнес, а дополнительной – писательство. Говорим о том, как будем видеться с ним, когда он уедет. А также о новых главах, которые он дает мне, о его собственной книге, которую он потихоньку обдумывает.
Идем повидаться с его друзьями. Он много говорил с ними с тех пор, как правда вышла наружу, а я нет. Меган, как я и подозревала, самая понимающая из всех. Лис просто крайне взволнованна тем, что знакома со мной. Чандре потребовалось некоторое время, чтобы потеплеть ко мне, а потом она разволновалась по поводу того, что я видела ее рисунки. Коул отходил дольше всех. Мы сидим за нашим столиком в «У Мерфи», и он почти целый час наблюдает за Уоллисом. Поняв, что тот не собирается вышвыривать меня пинками из магазина, Коул смотрит на меня и говорит:
– Ну. Да. Думаю, это очень прикольно.
Не знаю, могут ли они быть моими друзьями после всего этого, но, надеюсь, могут.
Уоллис уговорил моих братьев начать играть в футбол. Мама с папой присоединились к ним, потому что любой вид физической нагрузки для них – маленькое счастье. Поначалу было немного странно смотреть, как они играют, и впервые в жизни понять, что они делают это забавы ради. Для них это не наказание и не способ убить время. Это делает их счастливыми, так же как меня делает счастливой рисование.
Еще более странно дело обстоит с Уоллисом, потому что слышать, что он любит играть в футбол, – это одно, и совсем другое – видеть, как он играет. У него это здорово получается, что кажется несправедливым. Как один и тот же человек может быть так талантлив в двух совершенно разных областях? Как так получается, что он одинаково любит футбол и писательство? Но для него это не вопрос предпочтений и выбора, он не проводит границы между спортом и творчеством.
Они подговорили еще несколько соседских ребят, и через какое-то время стали играть каждую неделю. Однажды в августе я гуляю с Дэйви рядом с площадкой, где это происходит, и слышу, как Уоллис кричит на все поле.
Я не сразу поняла, что это он, потому что никогда не слышала, чтобы его голос был таким громким и был слышен издалека. Но он приложил одну руку ко рту, а другой указывает направление для нескольких игроков, среди которых присутствует и Люси – она убедила ребят принять ее в команду и переплюнула всех их.
Останавливаюсь, чтобы посмотреть. Мимо пробегает Черч и видит меня. Подбежав к Салли на другом конце поля, толкает его локтем в ребра и показывает головой в мою сторону. Я вежливо притворяюсь, что ничего такого не замечаю. Затем Салли получает мяч, они передают его друг другу и бегут по полю, огибая других игроков – я даже не знала, что правилами такое разрешено, – пока не достигают изображающих ворота мусорных баков на другом конце площадки. Уоллис что-то кричит им, а они, празднуя заработанное очко, неистово отплясывают какой-то дикий танец.
Он ставит их в линию. Мяч теперь у другой команды, у квортербека. Уоллис прорывается через линию соперников и бросается на парня.
– ВАЛИ ЕГО! – кричу я.
И мой парень, и квортербек в шоке оборачиваются в мою сторону, но Уоллис не успевает затормозить и врезается в игрока. Оба падают на землю.
– Простите, – кричу я.
Кто-то требует тайм-аут. Уоллис встает, помогает другим, а затем трусцой бежит ко мне. Его майка прилипла к груди, я протягиваю ему свою бутылку с лимонадом, и он улыбается. А потом выпивает половину ее содержимого. Дэйви тычется носом в ногу Уоллиса, пока тот не начинает гладить его.
– У нас бесконтактный футбол, чтоб ты знала, – говорит Уоллис. – Мне следует удалить тебя с поля за то, что ты мешаешь играть.
– Неа, тогда будет не так весело. – Я тянусь к нему и беру его за рукав: – Ты чертовски воняешь.
– Тебе надо играть с нами, – заверяет он. Он не отодвигался от меня уже несколько раз, когда я касалась его вот так на этой неделе, но при этом замирал, и ежу понятно, что ему это небезразлично. Сам он не предпринимает никаких шагов. Думаю, на это может быть множество причин, но пока я позволяю ему держать их при себе.
– Вряд ли у меня получится. – Если я попытаюсь играть, то меня затопчут. «Надо знать предел своих возможностей», – говорит мой доктор. Футбол – это не мое. Но Люси разделывает их под орех.
– Да.
– Ты кричишь.
– Ты тоже.
На краю поля появляется Люси:
– Эй, тупица. Мы готовы.
– Иду. – Он возвращает мне бутылку с лимонадом. В ней остался только осадок. Наверное, надо пойти что-то приготовить, раз Уоллис и остальная часть моей семьи возвращаются домой. Уоллис какое-то время смотрит на поле, а затем поворачивается и прежде, чем я успеваю что-либо понять, целует меня. У его поцелуя вкус пота и лимонада. Он быстрый. Легкий. Уоллис подается назад, глаза вниз, голос тихий.
– Сюрприз, – говорит он.
Я чувствую радостное облегчение. Морщу нос и смеюсь:
– Чертовски воняешь.
– Да ладно, уверен, тебе это нравится. – Он машет своей пропотевшей майкой в мою сторону, а затем поворачивается и бежит на поле.
– Я люблю тебя, – шепчу я, но он слишком далеко, чтобы слышать.
Все о'кей. Он знает об этом.
Прихожу с Дэйви домой и спускаю его с поводка, так что он может пробраться за мной в мою комнату и рухнуть на постель, чтобы поспать. Плед уже давно покрыт его белой шерстью, так что с того, если ее станет немного больше? Распахиваю окно и включаю вентилятор, чтобы свежий воздух циркулировал по комнате, затем задвигаю в угол компьютерное кресло и десять минут делаю растяжку. Мое тело начинает чувствовать себя куда лучше. Шея, спина, ноги. Все, что скорчивается и скрючивается, когда я подолгу сижу за столом.
Родители присматриваются к эргономическим стульям. Мама хочет купить мне фитбол, чтобы я сидела на нем. Я не устаю повторять, что буду пользоваться всем, что мама с папой купят или придумают, потому что они ужасно стараются помочь. Они знают, что в свое время поступили неправильно, это написано на их лицах каждый раз, когда они разговаривают со мной. Я не хочу, чтобы они и дальше переживали по этому поводу. Вероятно, пройдет немало времени, прежде чем мое желание сбудется, но дело того стоит.
Когда с растяжкой покончено, мне начинает казаться, будто мой мозг дышит. Сажусь на стул и включаю компьютер.
Дальнейшее стало ежедневным ритуалом неделю или около того назад. Сажусь. Смотрю на компьютер. Включаю его. Каждый день пытаюсь продвинуться немного дальше, но сразу останавливаюсь, как только начинаю чувствовать хоть малейший стресс. Включив компьютер, несколько минут смотрю на десктоп или играю в какие-нибудь игры. В один из дней ищу в гугле более удобные шлейки для собак. Я снова общаюсь с Максом и Эмми, но ни с кем больше. Ни с кем с форума «Моря чудовищ».
Я не вернулась на форум. Сегодня я запускаю браузер и заношу курсор над закладкой форумов, но не кликаю ее. Я по-прежнему чувствую, что если сделаю это, то только расстроюсь.
Но я хочу куда-то пойти. И не на поисковик или справочный сайт. Мой взгляд отрывается от экрана компьютера и скользит по книгам, стоящим рядом с ним. Я поставила их сюда, устав от вида пустого стола. «Дети Гипноса».
Туда. Я пойду туда.
Мои пальцы помнят адрес, словно мне снова тринадцать и я захожу на форум фанатов «Детей Гипноса» каждый день. Страница моментально загружается. Она по-прежнему здесь, после стольких лет. Все темы, все посты. Фанаты, может, и сбежали, но сердце по-прежнему живо, как в капсуле времени.
Я всего лишь бросаю взгляд на пост с приветствием, и во мне оживают все прежние эмоции. Я жила этим несколько лет. Я была частью фанатского сообщества «Детей Гипноса» и просыпалась каждое утро взволнованная предстоящими разговорами с друзьями. Прокручиваю несколько старых ролевых тем, где я когда-то притворялась охотником за ночными кошмарами в мире «Детей Гипноса», орудующим огромным боевым топором, как один из моих любимых персонажей, Марсиа. Затем набредаю на дискуссию о значении символов и отдельных частей текста. Увлекаюсь разговором о любимых цитатах. Читаю спекуляции на тему призрачной пятой книги и о том, что сталось с Оливией Кэйн – эти спекуляции некогда раскололи фэндом на несколько частей и навеки погубили форум.
Я не хочу, чтобы фэндом «Моря чудовищ» ожидала та же участь. Не хочу, чтобы мои фанаты отбыли восвояси, как это сделала я. Не все они найдут убежище в творчестве; не все смогут создать собственные миры, где будут теми, кем хотят быть, и любить то, что хотят любить, не страшась, что кто-то осудит их. Я не хочу, чтобы они лишились этой истории и сообщества. Я не знаю их, но знаю себя, знаю, что бы значила для меня такая потеря.
Да, это недостаточная причина для того, чтобы заставить себя закончить комикс. Если у меня не будет мотивации для этого, все равно ничего хорошего не получится, и никто не будет доволен результатом.
Но мотивация не появляется из ниоткуда. Ее нужно вскармливать, как и всякое хорошее чудовище.
Беру первую книгу «Детей Гипноса» и провожу рукой по боевому молоту, рельефно выступающему на обложке. Имя Оливии Кэйн на обложках никогда не значится. На них только оружие. Пальцы пробегают по корешку и проходятся по имени Кэйн и написанному буквами побольше названию «ОХОТНИК ЗА СНАМИ».