литературу, и совсем иное создавать ее.
Мое предложение превратить дневник, который Бартон вел много лет, в автобиографию, привело Ричарда в ярость:
– Я еще не собираюсь умирать и подводить итоги своей жизни!
– Но я же сделала это и ничего, жива пока.
– Ты не писала сама, а диктовала.
– Я не писательница!
– Конечно!.. К тому же вторая книга больше похожа на альбом с фотографиями, чем на литературное произведение.
Все верно, первую книгу о своей жизни я просто надиктовала, а вторая, посвященная драгоценностям – «Мой роман с драгоценностями», – поневоле имела больше фотографий, чем текста. Людям нравилось разглядывать снимки моих колье и бриллиантов, и только потом читать историю их появления на моей шее или пальцах. Ты знаешь эту книгу, не буду пересказывать.
Тогда я, будучи раззадоренной, села и подробно от руки описала собственное состояние после обследования по поводу кишечных болей, когда оно вдруг выявило серьезное затемнение в легких, которое врачи диагностировали как возможный рак. Потом оказалось, что это просто рубцы из-за моих бесконечных пневмоний, но сутки я прожила в аду, вернее, в чистилище, обдумывая свою жизнь. Так что опыт по части раскаяния у меня уже есть. Знаешь, помогает многое понять и оценить. Но все равно, никому не желаю такой опыт приобретать.
Около двадцати страниц, написанных на одном дыхании, понравились, эти откровения человека, считающего, что стоит на краю пропасти с завязанными глазами, опубликовали в журнале «Леди Хоумз Джорнэл». Конечно, Бартон ерничал, что в таком журнале даже кошачье мяуканье опубликуют, тем более подписанное рукой Элизабет Тейлор, и Пулитцеровскую премию за писательский шедевр мне тоже не дали (может, просто не читали, важные академики не читают женские журналы), но я все равно гордилась своим успехом.
Занятая литературным творчеством, я пропустила момент, когда Бартон встретил разлучницу. Но даже если бы знала об этом, то больше не пошевелила пальцем, чтобы лишать ее волос, прошло то время, теперь я все больше понимала Сибилл, не обращавшую внимания на шашни супруга. Может, она была права? Возможно, только такая жизнь не по мне. Сидеть запертой в Гштааде и ждать, когда газеты сообщат об очередном подарке своего мужа какой-нибудь очередной охотнице за тем, что у него в штанах?
Была мысль дать объявление на весь газетный разворот, что после развода все приобретенное ранее осталось мне, а в новом браке мы брачный договор не подписывали, потому все у меня и осталось. Может, это несколько охладило бы пыл любительниц поживиться и они оставили бы Ричарда в покое? Он сам не понимал, что увивавшимся за ним грудастым красоткам нужен не он сам, а его имя и его деньги. Жить с вечно пьяным и капризным Бартоном ничуть не легче, чем со мной. Это мы могли орать друг на друга, скандалить, но потом мириться и заниматься сексом, такое не многим дано.
Но у Ричарда появилась красотка, решившая, что ей под силу заменить меня.
На горном склоне Бартон встретил бывшую модель Сьюзи Хант, поразившую его молодостью и зелеными глазами (фиалковые надоели).
Я в это время лежала в клинике из-за болей в спине, ставших невыносимыми, сказывалась застарелая травма, полученная еще в детстве из-за падения с лошади во время съемок в роли Велвет. Но Ричарду просто наплевать на мои страдания, его бесили мои болезни, как меня его непрекращающееся пьянство. Меня убивало его равнодушие, а он бесился из-за моих недостатков. Каюсь, лежа на госпитальной кровати, я задумалась, не зря ли мы снова объединились?
Я любила и люблю Ричарда, но, что скрывать, вместе мы быть просто не могли. Знаю, что существует много спекуляций о том, что я вынудила его жениться на мне и в первый, и во второй раз. Это глупость, потому что я была готова жить с Бартоном безо всякого брака, хотя считала, что это неправильно, мужчина и женщина, которые спят в одной постели, должны быть мужем и женой. Но единственное, чего требовала я от Ричарда, – чтобы он сделал свой выбор между мной и Сибилл.
И во второй раз я вполне могла обойтись без замужества, хотя очень хотела его. Но Бартон знал, что я могла жить с Генри Винбергом просто как любовница, с ним я так жить не стану.
Из-за позвоночника (мне грозила неподвижность!) было не до Ричарда, и его быстро прибрала к рукам другая. Если честно, я почувствовала беду уже тогда в Гштааде, потому что Бартон проявил невиданное равнодушие в столь трудную для меня минуту, выдавив нечто вроде «надоели твои болячки!». А следом улетел в Нью-Йорк репетировать Эвкуса в одноименной пьесе на Бродвее. Нет, Ричарда не приглашали в театр, ему просто предоставили возможность на три месяца заменить Энтони Перкинса.
Перед его отлетом мы поссорились.
– Ричард, лучше займись литературой, пиши, если хочешь, мы издадим написанное за свой счет! Только не подставляй себя под стрелы критиков. У тебя кураж, как у слепого взломщика. Тебе могут простить возвращение. Но это ненадолго, наше с тобой время прошло, Ричард, надо принять этот факт!
Но он улетел. Позже я поняла, что они просто договорились с Сьюзи оказаться подальше от Элизабет Тейлор. Хант решила, что она сможет изменить Ричарда, ни черта не зная о нем самом. Как модельке было догадаться, что у Ричарда куда более сложная душевная организация, чем у нее самой? Что он не чета ее первому супругу-гонщику?
Пока я выхаживала позвоночник, чтобы хоть иметь возможность двигаться (я еще долго делала это, в ортопедическое кресло попала только теперь, хотя одна я знаю, сколько и какие боли пришлось вытерпеть), Бартон репетировал и ухлестывал за Сьюзи. Не знаю, что больше, но и то и другое ему удалось. Хотя, полагаю, ухлестывать особенно не пришлось, красотка самоуверенно решила, что избавив его от моего «дурного» влияния, она излечит Ричарда и от пьянства. А что при этом будет с его душой, Хант не беспокоило, при чем здесь какая-то душа, если появилась возможность стать миссис Бартон!
И вдруг звонок от Ричарда:
– Очень прошу, приезжай, ты так нужна мне.
Разве я когда-то отказывала, если Ричард звал? Ничего, позвоночник потерпит, приму побольше обезболивающего, чтобы выдержать перелет из Швейцарии, зато буду рядом с мужем, ведь я нужна ему!
Ричард умел унижать, вернее, он прекрасно умел унижать именно меня, знал, как подманить, чтобы удар получился больней. И хотя я простила ему даже это, вспоминать все равно больно.
Он ведь хорошо знал, что как бы ни орал, какие бы гадости ни говорил, уезжал, стоило даже не попросить, а приказать приехать на встречу, и я подчинялась в надежде что-то восстановить, залатать, склеить.
За время нашей с ним жизни и последующей жизни врозь я должна бы прекрасно изучить эту манеру и больше не поддаваться, но, услышав из трубки такой любимый, пусть и пьяный голос, забывала обо всем: об обидах, изменах, грубости, и мчалась по первому зову.
Ричард встречал меня в аэропорту, нежно поцеловал, но что-то было в его поведении буквально ледяное, словно он притащил весь снег с того самого склона в Гштааде, на котором подцепил свою новую красотку.
Чтобы не мешать Бартону репетировать и не действовать на нервы своими болезнями, я сняла отдельный номер.
– Я хочу получить развод.
– Что?!
– Я хочу получить от тебя развод, чтобы жениться на Сьюзи Хант.
– Ты заставил меня после операции на позвоночнике проделать весь этот путь, чтобы сообщить о своей новой шлюхе?! Какого черта?! Можешь жениться на ком угодно, я немедленно возвращаюсь в Гштаад.
И тут Бартон сообразил, что если я в тот же день вернусь, то, как бы хорошо он ни играл, пресса просто размажет его тонким слоем. Стоило мне сказать хоть одно слово жадным до сенсации журналистам, и участь Ричарда была бы решена. Еще из Швейцарии я договорилась, что мы с Ричардом будем вести церемонию вручения театрального «Оскара» – премию «Тони». Мой отказ с комментариями означал бы конец артистической карьеры Бартона.
– Лиз, только не уезжай до премьеры.
Если честно, у меня отнялась речь. Он заставил меня после больницы проделать далекий тяжелый путь, чтобы сначала объявить о том, что нашел другую, а теперь ждет помощи в своей раскрутке?
Я сумела взять себя в руки и даже появиться на генеральной репетиции.
Прослышавшие о моем приезде репортеры и поклонники устроили возле театра настоящее столпотворение, приветствуя криками «Лиз!». Мелькнула мысль сделать Бартону с этой моделькой своеобразный подарок – прямо перед входом в театр громогласно объявить, что он променял меня на вешалку для одежды (кажется, так называл моделей кто-то из знаменитых модельеров?) и что мы разводимся. Вот это был бы скандал! Карьеру Ричарда можно бы считать законченной.
Но тут я встретила умоляющий взгляд своего пока еще мужа и промолчала. Пусть играет, пусть всем покажет, на что он способен! Ричард великий актер, и его должны оценить. После генеральной репетиции, пока Ричард выходил на поклоны, я написала на его зеркале карандашом для бровей: «Ты был неподражаем, любимый!»
Я не знала, что это не все подарки, приготовленные мне Бартоном. После генеральной репетиции, как водится, вечеринка. Вот тогда Бартон преподнес второй сюрприз, осознав, что я не намерена топить его, Ричард прямо в моем присутствии объявил о намерении жениться на Сьюзи Хант!
В тот же вечер я улетела, но не в Гштаад, я еще долго не могла видеть ни виллу, ни даже ни в чем не повинное Женевское озеро. Я перебралась в Беверли-Хиллз.
Мы развелись во второй раз, Бартон женился на счастливой модельке и начал новую жизнь. Я тоже. Тоже вышла замуж за Джона Уорнера, намеренного баллотироваться в Сенат США, и тоже начала новую жизнь.
Что ж, если Ричард сменил меня и мое окружение на модельку с ее демократичными забегаловками, так тому и быть. Уорнер стал сенатором, а я супругой сенатора. Тоже жизнь.
Знаешь, Майкл, эти годы даже вспоминать не хочется, хотя внешне все было прекрасно. Джон – хороший человек и семьянин, наши дети подружились, у меня наконец была нормальная семейная жизнь, свой дом, муж, который не пил и не распускал руки, а главное, не снимался в кино! У меня было в жизни все, кроме самой жизни.