Что было в этой смеси главным? Уж точно не желание сохранить добропорядочность, которой давным-давно не пахло.
Бартон был женат на Сибилл Уолесс, которая во время своего замужества за моим Ричардом предпочитала именно это имя, а вот после развода намеренно оставила имя Бартон! Ну да бог с ней… Сибилл красивая и умная женщина, вернее, мудрая. Она прекрасно знала своего супруга и не просто смотрела сквозь пальцы на его бесконечные театральные романы, но и спокойно ожидала, когда он пресытится очередной любовницей и вернется к жене. Ричард однажды обещал, что никогда не бросит жену и слово свое держал.
Подозреваю, что такое патетическое обещание просто давало Бартону возможность сбегать от любовниц, когда те надоедали, наверняка Ричард патетически вещал своим удивительным, глубоким, прекрасно поставленным голосом:
– Я не могу остаться с тобой. Я дал слово Сибилл, что никогда ее не брошу. Валлийцы держат слово, если я его нарушу, то перестану уважать себя.
Вкупе со страдальческим взглядом это оказывало гипнотическое действие, и жертва, обливаясь слезами, признавала, что Бартон просто обязан вернуться к жене, а чтобы не страдать слишком сильно, им лучше забыть друг друга.
Скажу сразу: на меня данное им слово не подействовало. Я понимала, что это неправильно, что мы доставим много страданий другим людям, что будет не просто нелегко, а сверхтрудно, что можно поломать карьеру и даже судьбу, но я знала и другое – я должна быть с Бартоном! Это не каприз, не очередная выходка скучающей звезды, не блажь и не желание доказать всем, что я могу заполучить любого мужчину. Какого захочу. Я влюбилась без памяти, все остальное перестало существовать, никакие преграды не казались слишком высокими, никакие жертвы слишком большими. Пожалуй, я не могла бы отказаться только от своих детей, но их в любом случае никто отбирать не стал бы. Майкл Уайлдинг не решился тягаться со мной, а Майка Тодда, отца Лиз, просто не было на свете. Думаю, что будь жив Майк, я на Бартона и не взглянула бы, Тодд не позволил Бартону приблизиться не только по роли, но и вообще никак.
Но Майка не было, зато был Ричард.
Майкл, ты бывал влюблен по уши, до беспамятства, до дрожи в коленках и прерывистого дыхания от одного присутствия объекта своей страсти?
Тот, кто бывал, поймет меня. Помнишь, я говорила тебе, что одержима только одним – любовью. Это всем известно, просто многие считают, что это любовь к бриллиантам или к чужим мужьям. Глупцы, это просто любовь. Первого мужа мне выбрала студия, второго я нашла сама как объект для создания спокойной семьи и рождения спокойных детей. Интересно, что спокойная семья мне до смерти надоела самой, а двое сыновей, рожденные от Уайлдинга, никаким спокойствием не отличались с раннего детства. Напротив, как и Лиз, Майкл и Кристофер были просто ракетами на двух ножках! Позже, когда мы сумели справиться с болезнями Марии и та сумела составить компанию братьям и сестре, эта четверка могла за четверть часа поставить на уши огромный отель. Сдается, когда наша компания выезжала, работники отеля закатывали вечеринки в честь столь приятного события. Терпеть наше буйное семейство с детьми (часто присоединялась и старшая дочь Ричарда Кэтрин), их нянями, горничными, собаками, попугаями, даже обезьянкой, сотнями чемоданов и разбросанных вещей, часть которых обязательно забывалась, бесконечными попытками папарацци проникнуть в отель под любым видом и т. д. и т. д. очень трудно, но такова была наша жизнь, вернее, стала немного позже.
Третий муж – Майк Тодд – был для меня идеальным, узнав, что мы с Уайлдингом разводимся, он просто захватил меня, окружил заботой, научил жить жизнью звезды, приучил к тому, на что стоит обращать внимание, а на что нет, подарил бесценный жизненный опыт, обеспечил немалыми средствами и… погиб, когда я уже ко всему привыкла.
Эдди Фишер был просто временной заменой, вернее, я пыталась заменить Майка его другом. Не вышло, Эдди Фишер так же похож на Майка Тодда, как домашняя антенна на Эйфелеву башню. Мистер Элизабет Тейлор, пригодный только для занятий сексом и ношения пальто, когда у меня заняты руки.
Могла ли я не влюбиться, встретив Бартона? Могла, только если бы рядом был Тодд. В таком случае мы с Ричардом сыграли бы сценическую любовь и разбежались, а Майк долго в шутку корил бы меня слишком правдивыми и страстными поцелуями во время съемок.
Но Тодда не было, а Фишер все же ему не замена.
Тодда не было, а Бартон был. Живой, с волнующим до глубины души голосом, с потрясающей харизмой и… беспомощный в своей влюбленности в меня, которую он сначала неуклюже пытался скрыть под маской грубости, а потом сдался на милость победительницы, то есть мою.
Но победительница сама оказалась побеждена и готова сдаться на милость Бартона. Я не знаю, как это произошло, это сильнее меня, это выше меня, во сто крат выше, это не страсть, это Любовь, осуждать которую не имеет права никто! Просто страсть я бы пережила, все же Фишер отменный любовник, но без Эдди я вполне могла обходиться, а вот без Ричарда не могла не только прожить и дня, я не могла дышать, если не знала, что он рядом дышит тем же воздухом.
Я знаю, что говорилось вокруг, знаю, что болтал о нашей связи сам Ричард, он потом не раз каялся в этом. Говорили, что Бартону интрижка нужна только ради собственного престижа. Самая красивая женщина Голливуда, да еще и с миллионным гонораром в его объятиях, – это ли не признание нового статуса Ричарда Бартона, бывшего паренька из горняцкой деревни в Уэльсе? Ричард бахвалился перед приятелями после выпивки, а такое бывало каждый вечер, мол, он сразится с «Мисс Титьки». Это не слишком лестное прозвище Бартон дал мне еще до встречи на съемочной площадке.
На стороне Ричарда было все: его обаяние, его голос, мужественность, счастливая семья, пятилетняя дочка Кейт, которую он обожал и которая обожала своего папочку, терпеливая супруга Сибилл… Он мог не бояться сражения с «Мисс Титьки». Бартон и не боялся. Сражения не было, была страсть, даже не сначала экранная, потом перенесенная в жизнь, а сразу наша, между нами, и мы уже не различали, где съемки, а где реальность. Марк Антоний ли влюбился в Клеопатру, а гордая царица Египта потеряла голову от римского военачальника, или английский актер Ричард Бартон, глава счастливого семейства, свел с ума голливудскую актрису Элизабет Тейлор, мать троих детей и опекуншу четвертой девочки, и при этом забыл обо всем сам?
Мы сошли с ума, это стало видно невооруженным глазом всем. Первое время Манкевич пытался как-то защитить нас от внимания прессы, справедливо полагая, что мне хватит и предыдущих скандалов, но папарацци вездесущи, а уж если есть возможность раздуть скандал, то становятся сродни чесночному запаху, который можно сколько угодно выветривать или маскировать, он все равно проникнет всюду.
Сначала газетчики намекали, что я нужна Бартону лишь для привлечения внимания, мол, роман со знаменитостью ведет к известности. Наверняка в большой степени сначала так и было, Ричард на весь мир раструбил, что он не просто устоит перед «Мисс Титьки», но и сумеет прибрать к рукам эту красотку. Если он и влюбился с первого взгляда, то отчаянно сопротивлялся этой страсти. Я – нет, я в первое мгновение поняла, всем сердцем почувствовала, что это моя судьба. Даже если мы не будем вместе, то я уже не смогу быть ни с кем другим. Моя судьба – Ричард Бартон.
Я ненавижу папарацци, но должна признать, что если бы не их слишком настойчивая слежка, наш роман с Бартоном остался для него простой интрижкой. Ричард мог сколько угодно позже врать, что потерял голову с первой встречи. Может, и потерял, но тут же нашел, ему нравилось, что в него, как кошка в мышь, вцепилась самая красивая актриса Голливуда, что по пятам преследуют папарацци, узнают на улицах, пишут в газетах. Сибилл пока привычно терпела, считая, что между нами обычный служебный роман, который счастливо закончится, как только закончатся съемки, и о разводе никто не помышляет.
Наверное, так и произошло бы, несмотря на все ухищрения папарацци, их слежку, наше безумство, прятки на маленькой недостроенной вилле, всеобщее осуждение и настоящую страсть, испытываемую нами друг к другу. Как бы долго и трудно ни шли съемки, все когда-то заканчивается, закончились бы и они, мы бы разъехались и еще долго бы вспоминали сумасшедшую любовь, случившуюся в Риме. Возможно, даже встречались бы семьями, весело хохоча за стаканчиком виски над безумной страстью Клеопатры и Марка Антония, перешагнувшей пределы съемочной площадки.
Мы с Эдди уже почти оформили бумаги на удочерение крошечной Марии, родители которой согласились отдать нам ребенка просто потому, что не могли оплатить дорогостоящие операции по исправлению врожденного дефекта бедренной кости. Они разумно решили, что лучше уж пусть девочка будет в чужой семье, но здоровенькая, чем останется в собственной инвалидом. Это моя Мария, ты ее знаешь. Врачи сумели исправить все, что природа недодала, и Мария стала красивой, стройной девушкой, потому что в остальном та же природа к ней очень благосклонна. Малышке в ту пору не было и года, мы с Фишером чувствовали себя настоящими заботливыми родителями, казалось, наша семья состоялась, хотя у меня больше не могло быть детей.
Возможно, и поэтому Эдди не чувствовал беды, хотя его раздражал и обижал наш сценический роман, слишком бурный, для того чтобы оставаться только сценическим. Фишер не придумал ничего лучше, как… пожаловаться на нас с Ричардом Сибилл. На что он надеялся, что мудрая супруга возьмет в руки своего Бартона и все прекратится само собой? Сибилл успокоила моего мужа, сказав, что Ричард влюбляется во всех партнерш по фильмам и со всеми с ними спит, мол, закончатся съемки, и все вернется на круги своя.
Наверное, так и было бы, но однажды из Бартона привычно полезло его извечное желание доказать всем непонятно что, и он с валлийским упрямством принялся доказывать Фишеру, что я люблю его, Ричарда, а не своего мужа, ни на что не годного Эдди. Зачем ему понадобилось унижать и без того не слишком счастливого Фишера, не знаю, скорее всего сказалось валлийское настырное стремление разрушить все вокруг себя. Позже Ричард точно так же бессмысленно и жестоко разрушил и наш с ним брак, разрушил, чтобы всю жизнь жалеть об этом!