[75].
Самый недружелюбный прием ожидает супругов в Брешии, где еще не забыли жестокостей генерала Гайнау. Ледяным молчанием провожают жители карету с императорской четой, движущуюся по дороге к дворцу Фенароли. На глаза императрицы наворачиваются слезы, когда она видит озабоченное лицо своего супруга.
В Милане[76] власти постарались сделать все возможное для того, чтобы встреча гостей из Вены не превратилась в грандиозный скандал. Жителей сел, расположенных вблизи Милана, они уговаривают провести этот день в городе, обещая выплатить за это каждому по одной лире. В народе распространяются слухи, что по прибытии в Милан император объявит амнистию и снизит налоги. Кроме того, часть миланцев придет встречать императора и императрицу из простого любопытства и из тоски по красочным зрелищам.
К моменту прибытия императорской четы, все дороги до самого дворца заполняются несметным количеством людей. С некоторых балконов иногда приветственно взмахивают платком, но не слышно ни одного возгласа «Виват!». Полиция ничего не может поделать с упорно молчащей публикой. Труднее всего оказывается заполнить вечером огромное здание оперного театра, знаменитой «Ла Скала». Власти заранее предупредили владельцев абонементов о том, чтобы они своевременно сообщили руководству театра, придут ли они на это представление. В противном случае, закрепленные за ними места в ложах будут заняты чиновниками и офицерами. Миланская аристократия отправляет вместо себя прислугу, да и на прочих торжествах и приемах появляется лишь пятая часть миланской придворной знати. Елизавета переживает из-за этого сильнее, чем ее супруг. Франц Иосиф все еще надеется, что красота и очарование его супруги, которая и миланцев не оставила равнодушными, а также амнистия и снижение налогов, о которых он, вопреки мнению своих генералов, объявил и здесь, смогут, как и в Венеции, вызвать перелом в настроениях общества. Однако, в отношении Милана этим надеждам не суждено сбыться. Чтобы заполнить зрительные залы во время придворных концертов, приходится вместо отсутствующих дам высшего света пригласить 250 представительниц среднего сословия и купечества, но и из них приходят лишь 26 человек.
Герцог Карл Теодор, брат императрицы, неоднократно обсуждает с ней грустное положение дел в итальянских провинциях. Ему приходится часто наблюдать, как при выезде императрицы из дворца или при выходе ее из собора прохожие провожают ее молчанием и даже не снимают шляп.
«Несмотря на то, что визит императора официально оценивается как успешный, — сообщает британский генеральный консул, — непреложным фактом является откровенное недовольство значительной части наиболее зажиточных и интеллигентных ломбардийцев, с которым нельзя не считаться».
Эрцгерцогиня София с озабоченностью выслушивает сообщения, поступающие из Италии. Ей также неприятны напряженные отношения, сложившиеся между ней и ее невесткой, при том, что она, движимая чувством безграничной материнской любви, лишь старается делать все возможное для счастья и благополучия своего сына. В знак примирения она посылает императрице портрет маленькой Гизелы.
Тем временем Елизавета настаивает на возвращении домой. Жизнь во враждебной атмосфере Милана ей крайне неприятна, к тому же она очень скучает по своей малышке, которую так долго не видела. 2 марта Франц Иосиф и Елизавета покидают Милан при полном безразличии его жителей, даже не вышедших проводить императорскую чету. Однако по дороге домой супругам еще приходится останавливаться в различных городах и участвовать в протокольных торжествах, тем более утомительных, что проходят они на фоне открытой неприязни населения. Императрица уже сыта по горло бесконечными переодеваниями и сменами украшений, не в последнюю очередь из-за того, что мода на кринолин причиняет ей одни неудобства. Взять хотя бы к примеру торжественный обед в Кремоне, о котором сидевший за столом рядом с Елизаветой принц Александр Гессенский в письме к своей сестре в Санкт-Петербург сообщает[77]: «На Елизавете было платье такой колоссальной величины, что я наполовину оказался под ним!»
На обратном пути императорская чета делает последнюю остановку в Адельсберге, где любуется знаменитой сталактитовой пещерой с ее залами, мостиками, готическими куполами и столбами.
Франц Иосиф и его супруга радуются возвращению домой. То, что они увидели во время путешествия, едва ли могло служить основанием для оптимизма, однако император надеется, что такт его брата Макса, которого он назначил губернатором Италии, с божьей помощью поможет исправить сложившееся там положение. Климат в Милане был лучше, чем в других местах, так что самочувствие Елизаветы значительно улучшилось. Поездка пошла на пользу и маленькой Софии. Раздражение вызывают лишь утверждения миланцев о том, что супруги будто бы взяли малышку с собой только для того, чтобы обезопасить себя от покушений. Елизавета взволнованно обнимает и целует свою младшую дочурку, но вскоре замечает, что та за время ее отсутствия слишком привыкла к своей бабушке. Елизавета очень переживает из-за этого и, чтобы отвлечься, спешит к своим любимцам. Больше всех она любит собак и лошадей, последних она с удовольствие кормит и холит, а некоторые из них бегают за ней как ее пудель.
Император не препятствует этому увлечению своей жены, хотя сам он относится к животным безразлично, а собак недолюбливает за то, что от них в доме образуется специфический неприятный запах. Однако он старается не подавать виду, что ему это не нравится, и пытается лишь осторожно отговорить свою жену от слишком длительной верховой езды, которая вызывает недовольство и у его матери. Елизавета замечает, что эрцгерцогиня терпеть не может никаких разговоров, касающихся Венгрии. И уже только поэтому в ней пробуждается симпатия к этой стране, даже несмотря на то, что она еще ни разу не была там. Дело еще и в том, что ближайшее окружение императрицы состоит из единомышленников эрцгерцогини Софии: обергофмейстерша Эстергази хотя и носит гордую венгерскую фамилию своего покойного мужа, но по отцу она Лихтенштейн и не имеет больше ничего общего с Венгрией; что же касается первой придворной дамы графини Ламберг, дочери убитого в Будапеште генерала, то от нее и подавно не стоит ожидать благосклонного отношения к венграм. Елизавета втайне мечтает о том, что когда-нибудь она сама подберет себе свою свиту, с которой ей приходится иметь дело днем и ночью. Строгие правила этикета больше всего беспокоят императрицу именно в повседневной жизни. Знатнейшие фамилии страны окружают императорскую чету практически непроницаемой стеной. Ни один человек, не относящийся к их кругу, не имеет никаких шансов войти в ближайшее окружение коронованных супругов. Согласно протоколу с императрицей может общаться строго определенный круг людей, а именно 23 мужчины и 229 женщин из аристократических семейств империи. Для Елизаветы это невыносимо. Она хотела бы встречаться с теми, кто ей нравится, и разговаривать с теми, кто ей интересен. В результате непрерывного общения с одними и теми же собеседниками в аристократических кругах получил весьма широкое распространение так называемый «семейный разговор», который был неинтересен Елизавете уже хотя бы потому, что она выросла совсем в другом окружении. По этой причине в отношениях между императрицей и представителями высшей знати неизбежно возникала напряженность, не говоря уже о том, что большинство из них вслед за эрцгерцогиней Софией выступают за укрепление империи и за гегемонию Австрии среди всех немецких государств. Это прежде всего относится к самому влиятельному человеку из окружения императора генерал-адъютанту графу Грюнне, могущество которого сильнее всего ощущается в армии, где уже начинают пошучивать, что австрийские войска состоят теперь из «зеленых», а не «черно-желтых»[78] солдат. Грюнне и его единомышленники решительно выступают против стремления Венгрии к независимости в форме равноправного союза двух государств.
Министр внутренних дел барон Кох, ставший после подавления революции идейным вдохновителем тех, кто выступает за укрепление австрийского централизма, полагает, что следовало бы с помощью такого же визита, который императорская чета нанесла в Италию, попытаться достичь хотя бы некоторого примирения и с непокорной Венгрией. Произойти это должно, разумеется, без всякого ущерба для централистской идеи, в чем император с ним полностью согласен. При этом определенные надежды возлагаются на то, что благодаря эмоциональности и впечатлительности венгров красота и обаяние императрицы произведут на них еще более сильное впечатление, чем на итальянцев. Незадолго до отъезда происходит очередная стычка между невесткой и свекровью. Елизавета хотела бы взять с собой детей, по крайней мере, до Будапешта, чтобы наконец-то побыть с ними наедине, без навязчивого вмешательства эрцгерцогини, которая, конечно же, не рискнет появиться на венгерской земле. София выражает озабоченность состоянием здоровья малышек, но Елизавета усматривает в этом не что иное, как уже знакомое ей стремление свекрови вызвать отчуждение между матерью и ее детьми, поэтому она стоит на своем до тех пор, пока не получает согласие императора.
Едва только в Венгрии становится известно о предстоящем визите, как тут же дает себя знать глубоко укоренившееся недоверие венгров к Австрии и к ее методам реализации своего господства. И все же, несмотря на недовольство большинства населения страны австрийским политическим курсом, властям удается 4 мая 1857 года создать в Офене[79] на Дунае видимость торжественной встречи прибывшей императорской четы. Елизавета в восторге от живописной местности, на которой расположена венгерская столица, растрогана тем неподдельным интересом и восхищением, которые на каждом шагу проявляют к ней как представители венгерской знати, так и простолюдины, особенно в те минуты, когда она прогуливается верхом по городскому парку или участвует в торжественных церемониях.