не останется, как утешиться сознанием того, что при любом стечении обстоятельств я однажды честно скажу Рудольфу: «Я сделала все, что было в моих силах. Твое несчастье не на моей совести»[177].
Письмо выдержано в очень строгом тоне, может быть, даже в чересчур строгом по отношению к императору, находящемуся под грузом тяжелейших проблем. Но у нее сложилось впечатление о необходимости принятия настолько срочных мер, что она может позволить себе не выбирать выражения, в том числе и в интересах самого Франца Иосифа.
Между тем в Венгрии делают все для того, чтобы ковать железо, пока горячо. Очевидно, эти люди просто не представляют себе, насколько Елизавете уже близки надежды и чаяния венгерского народа, и что она больше не нуждается в напоминаниях на этот счет. Через два дня после отправки письма к супругу императрица получает послание, по виду напоминающее письмо от частного лица. Почерк автора письма ей незнаком. Елизавета вскрывает письмо и не обнаруживает на последней, четвертой странице подписи отправителя. Итак, это было анонимное письмо[178], в котором императрицу как «ангела-хранителя Венгрии» просят вмешаться в события. По мнению автора письма, мир возможен лишь при условии, что монарх вновь введет в действие в полном объеме законы, принятые в 1848 году, сформирует министерство по делам Венгрии и коронуется венгерским королем. В качестве кандидатов на должность главы министерства предлагаются, в частности, Деак, Этвеш, Андраши. Эти три фамилии императрица слышит теперь буквально на каждом шагу. Теперь она с еще большим трепетом ждет ответа императора на свою просьбу. Наконец она получает от супруга зашифрованную телеграмму следующего содержания: «Пригласил Деака для конфиденциальной беседы. До ее окончания веди себя сдержанно по отношению к Андраши»[179].
Известие о поездке императрицы в Будапешт было получено и Кошутом, который, будучи главой венгерских эмигрантов в Италии, связывает с происходящими неблагоприятными для Австрии событиями большие надежды. Он хорошо представляет себе угрозу для его планов, заключенную в пребывании императрицы в Венгрии. Уже 16 июля он отправляет из Флоренции письмо графу Чаки, в котором, в частности, возмущается некоторыми действиями венгерских националистов: «Знаки внимания и личного расположения к императрице по случаю ее поездки в Будапешт воспринимаются здесь весьма неоднозначно. По мнению многих, гораздо важнее было бы сосредоточить основные усилия на противоположном направлении. Национальная пассивность не доведет Венгрию до добра»[180].
Император Франц Иосиф с волнением прочитал письма императрицы и наконец принимает решение пригласить к себе для беседы и Дьюлу Андраши. Тем временем 16 июля Елизавета еще раз очень подробно беседует обо всем с графом и передает ему письмо для императора, в котором она в нескольких словах обрисовывает положение в Венгрии и повторяет свою ранее высказанную просьбу. В заключительных строках своего письма Елизавета описывает виллу Кохмайстер, в которой она остановилась, при этом она походя замечает, что из ее комнаты в сад ведет большая застекленная дверь.
На следующий день курьер привозит ей письмо от Франца Иосифа: «Мой милый ангел, — пишет он[181], — молись за меня Богу, чтобы он даровал мне мудрость в принятии государственных решений. Сегодня я жду у себя Д. А. Я намерен спокойно выслушать его и задать ему ровно столько вопросов, сколько нужно для того, чтобы понять, могу ли ему доверять. Старика (Деака) не нашли в Будапеште, вероятно, он уже уехал в свое имение, поэтому он едва ли приедет раньше завтрашнего или послезавтрашнего дня. Это меня вполне устраивает. Уж лучше я сначала один на один поговорю с А., ибо Старику, несмотря на всю его опытность, всегда не хватало смелости. Обстановка на фронте немного изменилась. Наполеон продолжает свою посредническую миссию, но еще ничего не добился от пруссаков… Теперь они могут в любой момент перейти в наступление, хотя переправа через Дунай вряд ли окажется для них слишком легкой… Однако мне пора заканчивать письмо, у меня, как всегда, много дел. До свидания, милый ангел и мои дорогие дети, нежно обнимаю и целую вас. Да поможет нам Бог, нам и нашей Австрии. Твой горячо любящий тебя Франц».
17 июля, ровно в полдень, Андраши прибывает на аудиенцию к императору. Он передает Францу Иосифу письмо от Елизаветы, а затем в течение полутора часов откровенно излагает ему свои взгляды и уговаривает императора поговорить прежде всего с Деаком. На это Франц Иосиф отвечает ему, что уже пригласил к себе Деака, и в связи с этим просит Андраши не уезжать, не дождавшись окончания этой встречи.
Ранним утром следующего дня он сообщает своей жене о результатах беседы с Андраши[182]: «Мне бросилась в глаза известная неопределенность его высказываний, к тому же он, как мне кажется, недостаточно учитывает интересы других частей империи. У него слишком большие запросы, а предложить он может значительно меньше, чем того требует переживаемый нами критический момент… Он производит впечатление делового, честного и в высшей степени одаренного человека, но я опасаюсь, что он не располагает достаточными силами и средствами для осуществления своих замыслов и в случае их крушения может в соответствии с его конституционалистскими взглядами покинуть свой пост и оставить меня один на один с крайне левыми. Но прежде, чем принять решение, я еще должен побеседовать со Стариком, потом с обоими вместе.
Благодарю тебя за подробное описание виллы Кохмайстер, которая, должно быть, очень красивая. Вот только мне не нравится застекленная дверь в твоей комнате, через которую могут подглядывать в то время, когда ты, например, умываешься. Распорядись, чтобы на нее повесили большую занавеску.
А еще я очень прошу тебя поберечь свое здоровье, иначе ты можешь опять серьезно заболеть, что было бы просто ужасно. Крепко целую тебя. Твой преданный муж». Елизавета, как и ее супруг, пишет письма каждый день, и это очень радует Франца Иосифа, потому что, по его собственным словам, жена и дети являются в эти дни его единственным утешением.
19 июля в семь часов утра на аудиенцию к императору наконец-то прибывает Франц Деак. Он приехал в Вену инкогнито, остановился в весьма скромном отеле «Хазен» в Майдлинге[183] под фамилией адвоката Ференци, что явно указывает на причастность ко всей этой истории одной из ближайших помощниц императрицы. Наконец, в Хофбург он приезжает в обыкновенной пролетке. «Мы целый час подробно и откровенно обсуждали с ним самые разнообразные вопросы, — сообщает Франц Иосиф своей супруге[184]. — Я никогда не видел его таким спокойным и уверенным в себе. Он рассуждает гораздо яснее, чем А., да и о прочих частях империи он думает больше. Правда, после беседы с ним у меня сложилось такое же представление об обстановке, как и после разговора с А…. Деак покорил меня своей честностью, открытостью и гибкостью в подходах к сложнейшим проблемам, а также укрепил меня в убеждении, что, не будь этой неудачной войны, я бы уже в ближайшее время сумел найти общий язык с ландтагом. Вот только мужества, решительности и терпения моему собеседнику по-прежнему не хватает. От встречи с А. он решительно отказался и уже в одиннадцать часов уехал из Вены, так же незаметно, как и приехал. Сегодня я намерен еще раз поговорить с А., уже хотя бы для того, чтобы не прерывать отношений с ним, ибо, как только позволит обстановка, я все-таки попробую воспользоваться его услугами… Однако сейчас мне снова пора браться за работу. До свидания, дорогая Сиси. Целую и обнимаю тебя и детей. Твой горячо любящий тебя Малыш».
Тем временем наступление прусской армии продолжается. Король Вильгельм 18 июля разворачивает свою штаб-квартиру в Никольсбурге, а из Вены уже видны сторожевые огни пруссаков. Франц Иосиф не теряет надежды на успех начавшихся переговоров о перемирии и с трепетом ждет их окончания. К тому же он обеспокоен состоянием здоровья своей супруги, которое, по его мнению, «вновь постепенно ухудшается». Он надеется, что в случае подписания соглашения о перемирии, императрица с детьми сможет снова отправиться в Ишль, где он хоть изредка будет навещать ее. «Пожалуй, — признается император в письме, подписанном «твой бедный Малыш»[185], — и мне не повредит денек отдыха».
Наконец перемирие подписано, и стороны начинают готовится к мирным переговорам. «Переговоры обещают быть трудными, — замечает Франц Иосиф, — прежде всего потому, что прусский король опьянен достигнутым успехом… Я всем сердцем взываю к божьей милости, ибо при том плачевном состоянии, в котором находится Северная армия, и ужасных потерях не может быть и речи об успешном продолжении военных действий»[186]. Император признает, что с Венгрией надо что-то решать. Однако он откладывает все решения до полной нормализации обстановки. По его мнению, спешка в решении вопросов государственного устройства Венгрии может оказаться вредной, и при этом должны быть учтены интересы и других составных частей империи.
Тем временем Елизавета, состояние здоровья которой вновь значительно ухудшилось, вызвала в Офен домашнего врача своих родителей придворного советника Фишера. Франц Иосиф обрадован этим, он чувствует себя спокойнее, когда доктор Фишер находится рядом с его супругой. «Я очень переживаю за тебя, — пишет он Елизавете[187], — и надеюсь только на то, что в случае длительного перемирия или заключения договора о мире, ты сможешь отправиться на отдых в горы… При любом исходе переговоров нам придется уйти из Германского союза, что само по себе не так уж плохо, особенно если учесть печальный опыт общения с нашими так называемыми союзниками».