[268]. Франц Иосиф также преисполнен благодарности к супруге за ее заботу и внимание, и 26 октября, в первом же письме после отъезда, он признается Елизавете, что ему пришлось оставить на родине все, чем он дорожит больше всего на свете[269].
Первую остановку по дороге в Суэц император делает в Константинополе, где наносит визит султану Абдул Азизу, которого характеризует как «гостеприимнейшего из гостеприимных хозяев, каких только можно себе представить». Каждый день он отправляет Елизавете длинные письма. Одно из них, в котором император рассказывает о посещении конюшен султана, вызывает у Елизаветы острую зависть к супругу. «На моем месте ты, наверно, первым делом пошла бы в эти конюшни», — замечает Франц Иосиф и далее описывает великолепных арабских скакунов султана, в том числе его любимого жеребца-трехлетка, на котором он, несмотря на преклонный возраст, все еще продолжает скакать, и еще почти восемьсот лошадей лучших пород. Императрица со смехом читает про малолетнего сына султана, который один владеет 150 лошадьми. По словам Франца Иосифа, этот злобный и совершенно невоспитанный мальчишка «пользуется хлыстом не столько по его прямому назначению, сколько для того, чтобы избивать адъютантов султана». При чтении писем от мужа, в которых он, в частности, сообщает, что всю дорогу ему сопутствует теплая солнечная погода, Елизавете приходят в голову мысли о поездке в теплые края, где она могла бы переждать приближающуюся зиму. Императрица тоже почти каждый день пишет супругу письма, в которых выражает надежду, что он не сомневается в ее любви и преданности, даже если ей не всегда удается выразить это достаточно убедительно в своей привычной остроумной манере[270]. В поездке императора сопровождает Андраши, который регулярно отправляет в адрес Иды Ференци письма; содержание их, разумеется, становится известно и Елизавете. Из Константинополя император в сопровождении роскошного эскорта, предоставленного султаном, направляется в Яффу, а оттуда — в поездку по святым местам. Император и Андраши любуются живописными фигурами туземцев в разноцветных бурнусах, причем граф буквально не сводит глаз с турчанок. Военный отряд, выделенный для сопровождения императора, размещается в палатках, расшитых золотом и шелком, сотни турецких солдат на одногорбых верблюдах и бедуинов на чистокровных лошадях готовы в любой момент тронуться в путь.
Наконец, весь караван начинает движение в направлении Иерусалима. У реки Иордан слуги по распоряжению императора наполняют священной водой сотни бутылок, предназначенных для отправки в Вену, где ее испокон веков используют при крещении членов императорской фамилии. Что касается Андраши, то он просто решает искупаться в реке, так как, согласно древнему поверью, всякий, кто искупался в водах реки Иордан, приобретает способность творить чудеса. «Моей родине эта способность очень даже может пригодиться», — полагает он.
Вечером, когда император принимает решение заночевать близ Иерихона, Андраши покидает палаточный лагерь и отправляется на продолжительную экскурсию в древний город, за что удостаивается язвительного замечания из уст Франца Иосифа. Елизавета, в свою очередь, сочиняет и направляет графу почтой следующее стихотворение:
Кстати, пора сказать несколько слов
о графе Андраши.
«Однажды вечером он в одиночку отправился
в Иерихон,
В палатку вернулся под утро, с мокрыми ногами.
Без кивера и гусарского мундира. Безрадостная
картина.
Его застали у окошка — какой пассаж!»[271]
В ответ Андраши направляет Иде Ференци «для сведения императрицы» сочинение, названное им «официальным опровержением»:
Все, что сорока принесла на хвосте — чистая ложь
О похождениях Андраши в Иерихоне!
В окна он не подглядывал, они закрыты жалюзи,
Придуманными для того, чтобы разжигать фантазию.
Увы, ему так и не удалось посмотреть,
Как выглядят вблизи турчанки.
А впрочем, он вполне мог бы и согрешить
И не нашел бы в этом ничего предосудительного.
Ведь он имел право поступать как
заблагорассудится,
Недаром же он получил в Иерусалиме отпущение
грехов.
Франц Иосиф присылает супруге множество памятных вещичек с земли обетованной. Среди них жестяная фляга с водой из реки Иордан, которую набрали в том месте, где Иисус Христос получил крещение от Иоанна Крестителя, а также шкатулка, изготовленная из камня, который был положен на могилу Христа, и тому подобное.
Из Яффы путешественники направляются в Суэц. По прибытии туда Францу Иосифу вручают первые письма от его супруги. Она, в частности, сообщает о том, что у нее появилась новая собака по кличке Шадов. «Я завидую султану, владеющему такими превосходными лошадьми. Однако больше всего мне хотелось бы получить в подарок хотя бы одного мавра. Если сможешь, сделай это для меня, а я в знак благодарности заранее целую тебя… Кстати, ты уже, вероятно, встретился со своей дорогой императрицей Евгенией. Я схожу с ума от ревности, когда представляю себе, как ты красуешься перед ней, а я сижу здесь и ничего не могу с этим поделать… Между прочим, я сейчас ленива как никогда, и даже сама мысль о том, чтобы сдвинуться с места, кажется мне ужасной. Однако от поездки в Константинополь я бы не отказалась…»[272]Франц Иосиф в очередном письме спешит успокоить супругу, признаваясь в том, что, на его взгляд, императрица Евгения уже отнюдь не так красива как раньше, прежде всего из-за того, что за два года, прошедших со дня их последней встречи, она значительно располнела.
По случаю открытия канала вице-король Египта устраивает грандиозный бал, на котором собираются практически все гости, прибывшие для участия в торжестве, независимо от их чинов и званий. В залах, вместивших в себя несколько тысяч человек, так тесно, что даже австрийскому императору, ведущему под руку императрицу Евгению в роскошном розовом платье и с диадемой в красивых волосах, с трудом удается протиснуться в первые ряды. Организаторы бала явно не справились с решением задачи такого масштаба. Все только и делают, что с нетерпением ждут праздничного ужина, который откладывается по неизвестным причинам. «Всеми нами, — жалуется император в письме к супруге, — владела одна-единственная мысль: скорей бы все это кончилось! Императрица и я делали все возможное для того, чтобы приблизить начало ужина, от участия в котором мы не могли отказаться, чтобы не обидеть хозяев, потративших очень много сил и времени на его подготовку, а также потому, что нам было крайне любопытно принять участие в застолье, меню к которому содержало свыше тридцати наименований блюд»[273].
Прочитав это письмо, Елизавета не испытывает ни малейшей зависти к мужу. Да, она любит путешествовать, но если за это удовольствие приходится платить участием в подобных торжествах, то тогда лучше уж оставаться дома… Между тем сообщения, приходящие из Рима, свидетельствуют, что рождения ребенка у королевы Марии Неаполитанской следует ожидать уже в декабре. В связи с этим у Елизаветы возникает идея выехать к сестре с таким расчетом, чтобы в Мирамаре[274] встретиться с императором, возвращающимся из поездки по странам Востока, и лишь затем отправиться дальше в Рим. Там в эти дни как раз открывается вселенский собор римской католической церкви, на который съехались свыше восьмисот высших церковных чинов со всех концов света. По прибытии в Рим Елизавета останавливается во дворце Фарнезе, резиденции короля Неаполя, который «буквально рассыпается в любезностях» перед гостьей, что, впрочем, не мешает сестрам большую часть времени проводить вдвоем.
8 декабря 1869 года императрица, сидя в специальной гостевой ложе, присутствует на церемонии открытия собора. Свое впечатление от этого события она выразила в следующих словах: «Целое море епископских шапок»[275]. Елизавета с изумлением следит за бесконечными религиозными обрядами, в частности, за тем, во время которого все присутствующие епископы по очереди подходят к папе и целуют ему руку в знак своей покорности и преданности главе католической церкви. Церемония продолжается почти семь часов, из которых императрица едва выдерживает один. На следующий день она приходит на аудиенцию к папе. Его святейшество произносит на итальянском языке длинную и весьма дружественную, но малопонятную для Елизаветы речь. Больше всего императрице запомнилась «коленопреклоненная суета» высокопоставленных гостей папы, которую она находит «весьма забавной»[276]. 12 декабря папа Пий IX наносит ответный визит императрице в резиденции короля Неаполя. «Прибытие папы, — сообщает Елизавета мужу[277], — вновь было обставлено вереницей утомительных церемоний. Встречать папу вышли все обитатели дворца, смиренно ожидавшие его, стоя на коленях у самого входа… Беседа происходила на итальянском языке, поэтому я могла позволить себе особенно не прислушиваться. Церемония проводов папы в точности повторяла церемонию его встречи. Прощаясь, папа надел свою алую тиару и отороченную мехом куницы алую мантию, и в этот момент он мне удивительно напоминал императрицу Каролину Августу…»
Елизавета старательно избегает встреч с представителями местной знати, с дипломатическим корпусом, а также любых других приемов под предлогом соблюдения строжайшего инкогнито. Вместо этого она в сопровождении барона Висконти, исполняющего обязанности гида, тщательно осматривает достопримечательности Рима. 24 декабря, в день рождения Елизаветы и празднования Рождества Христова, в семье короля Неаполя происходит долгожданное событие: королева Мария производит на свет дочку. Елизавета проявляет трогательную заботу о своей сестре, не отходит от нее ни