днем ни ночью. При этом ей в легкой одежде приходится довольно много времени проводить в больших и плохо отапливаемых комнатах дворца, в результате чего у нее начинается кашель, который она пытается вылечить молоком ослицы. Через несколько дней, когда от кашля не осталось и следа, императрица получает от римской знати приглашение принять участие в большой охоте, организуемой в окрестностях Рима. Сопровождающие Елизавету итальянские князья Дориа, Одескальчи, Пиано, а также другие представители не менее знатных родов восхищаются императрицей как очаровательной женщиной и очень искусной наездницей. В свою очередь, Елизавета также очень довольна этим выездом на охоту, хотя и считает, что условия для верховой езды здесь хуже, чем в Австрии.
К концу пребывания Елизаветы в Италии выясняется, что все опасения Франца Иосифа, связанные с неспокойной обстановкой в итальянских провинциях империи, оказались необоснованными, все обошлось без происшествий. Из Рима императрица направляется сразу в Офен, что становится еще одним поводом для недовольства при венском дворе. Незадолго до этого здесь уже были возмущены решением Елизаветы увеличить жалование Иды Ференцы с одной тысячи восьмисот до трех тысяч гульденов и дополнительно выплачивать ей деньги на пользование экипажем. Дело прежде всего в том, что придворные видят в ней орудие воздействия на императрицу со стороны графа Андраши. Ее дочь Валерия уже получает такое воспитание, под влиянием которого она постепенно становится похожа на маленькую «венгерскую принцессу». Елизавета замечает, что в свои два годика это крохотное существо говорит по-венгерски лучше, чем по-немецки[278], и почти все понимает.
В июне императрица возвращается в Ишль. Здесь она ведет спокойный деревенский образ жизни, изредка нарушаемый такими безобидными развлечениями, как представление с участием дрессированных собак и лошадей и т. п. Неожиданно приходит известие о резком обострении отношений между Пруссией и Францией, из-за чего Францу Иосифу приходится отложить свою поездку в Ишль. «Только бы не было новой войны, — пишет супругу встревоженная императрица, — это стало бы большим несчастьем для всех нас». Однако Франц Иосиф объясняет супруге, что на самом деле все обстоит не так плохо, как ей кажется. По его мнению, было бы хорошо, если бы Франция проучила высокомерных пруссаков. Император также считает, что сейчас настал самый благоприятный момент для этого. В конце концов ему удается переубедить Елизавету, которая вслед за венским двором, с 1866 года враждебно настроенным по отношению к Пруссии, лелеет надежду на победу французов в начинающейся войне. Правда, теперь ей приходится отказаться от поездки к родным в Баварию — в сложившейся обстановке об этом не может быть и речи. Но и оставаться в Ишле она не хочет ни под каким видом, потому что в этом случае ей пришлось бы провести все лето в обществе свекрови, что для нее совершенно неприемлемо[279]. К тому же в это неспокойное время она не хотела бы находиться вдали от железных дорог, а значит и от всех приятных и неприятных новостей. Поэтому она останавливает свой выбор на местечке Нойберг, расположенном в пяти часах езды от местонахождения императора. Так же, как и ее мать, Елизавета озабочена судьбой своих братьев Людвига и Карла Теодора, отправившихся на войну, и невольно ломает голову над тем, не стали ли ее братья убежденными сторонниками Пруссии. Сообщение о битве при Саарбрюккене истолковывается Францем Иосифом как большая победа Наполеона, и он спешит поделиться радостью с супругой. Получив телеграмму от мужа, Елизавета с удовлетворением отмечает: «Похоже, что французы, по крайней мере, удачно начали эту войну. Кстати, эта битва действительно так важна для исхода войны? Хотелось бы знать, что думают об этом сами пруссаки»[280]. В течение нескольких следующих дней император продолжает получать и передавать супруге сообщения, свидетельствующие об успехах французов, и в нем крепнет надежда на то, что Франция выстоит в войне с Пруссией.
«Если дело пойдет так и дальше, — пишет ему в ответ Елизавета, — то пруссакам вскоре придется отступить до самого Берлина. Мне давно не терпится услышать твое мнение о происходящем непосредственно из твоих уст. Умоляю тебя, приезжай поскорее»[281]. Однако через некоторое время события в войне принимают иной оборот: Вейсенбург, Вёрт, Шпихерн, Марс ла Тур — все это названия населенных пунктов, в сражениях при которых Пруссия одерживает убедительные победы. При венском дворе царит глубокое разочарование, ведь здесь уже всерьез подумывали о том, чтобы при благоприятном стечении обстоятельств вступить в войну на стороне Наполеона. А теперь, когда одно за другим приходят сообщения об успехах Пруссии в войне, придворные не на шутку испуганы тем, что после победы над Францией пруссаки могут вновь повернуть штыки против Австрии и на сей раз разгромить ее окончательно. «Но мы ведь еще продержимся хотя бы несколько лет, пока до нас дойдет очередь, не так ли?» — спрашивает мужа встревоженная Елизавета[282]. Больше всех потрясена эрцгерцогиня София, которая на склоне лет получает еще одно доказательство того, что всем ее честолюбивым планам объединения Германии под эгидой Австрии не суждено осуществиться. Положение усугубляется также предстоящим аннулированием конкордата, в подписании которого была и ее большая заслуга. Находясь в подавленном настроении, она жалуется юному кронпринцу на тяжесть обрушившихся на страну бед и, в частности, замечает: «Я очень рада тому, что на этот раз Бавария сумела отличиться, однако я не могу не выразить искреннего сожаления по поводу того, что близкие к нам по происхождению баварцы не поступили точно так же еще в шестьдесят шестом году, ибо тогда им не пришлось бы отчаянно бороться и проливать кровь за свою независимость и самостоятельность»[283]. Вскоре события приобретают еще более трагический оборот. 1 сентября капитулирует Седан, Наполеон попадает в плен, 4 сентября в Париже провозглашается республика, и императрице Евгении приходится, сломя голову, бежать из Франции. Франц Иосиф до глубины души потрясен разразившейся катастрофой и называет «совершенно незаслуженным военное счастье короля Пруссии с его высокомерием, жадностью и мнимым величием»[284]. В ответном письме супругу Елизавета подчеркивает: «Сообщение о провозглашении Франции республикой не явилось для меня неожиданностью, скорее наоборот, я удивляюсь тому, что это не случилось раньше. Надеюсь, что в следующем письме ты сообщишь мне подробности бегства императрицы Евгении, меня они очень интересуют…»[285]
Ужасная война и ее трагические последствия глубоко волнуют эрцгерцогиню Софию и она искренне сочувствует Луи Наполеону и его супруге[286]. Воспоминания о событиях войны 1866 года настолько живы в памяти матери императора, что она совсем забывает о том, какой вред в 1859 году Наполеон причинил Австрии, а также о его роли в драматической истории гибели ее сына, императора Мексики. По-видимому, все дело в том, что поражение в битве при Кениггреце, наряду со многими другими последствиями, подорвало ее влияние на императора и на министров австрийского правительства, а с этим она, будучи очень честолюбивой женщиной, не может смириться даже в преклонном возрасте.
Происходящие события неожиданным образом отразились и на судьбе баварских родственников Елизаветы. 20 сентября происходит вторжение армии объединенного Итальянского королевства в Рим. В результате король и королева Неаполя, которые, находясь в Риме, плели нити заговора против Италии, вынуждены спасаться бегством. Отныне им приходится скитаться по разным странам в надежде на то, что когда-нибудь они смогут вернуться на трон в Неаполе. Итак, исход войны предрешен, и императрица полагает, что вскоре должен наступить мир. В глубине души она даже немного гордится успехами Пруссии в войне с Францией, главным образом потому, что в ней отлично зарекомендовали себя ее земляки баварцы. Во всяком случае теперь можно с полной уверенностью сказать, что в противостоянии между Пруссией и Францией Австрия больше не примет никакого участия. У Елизаветы появляется надежда на то, что вскоре она сможет вместе с детьми спокойно отправиться в Меран[287].
Поездка императрицы через Зальцбург, Куфштейн и Инсбрук, в котором Елизавета еще ни разу не была, напоминает триумфальное шествие. На протяжении всего пути по вечерам на вершинах холмов горят костры. Во время роскошного приема, ожидающего Елизавету на вокзале в Инсбруке, императрица замечает большую собаку[288] и тут же отдает все свое внимание человеку, который ведет ее на поводке. Она делает многозначительный жест в его сторону, и уже на следующий день собака принадлежит ей. В Меране Елизавета останавливается на вилле Трауттмансдорф, все стены которой увешаны старинным оружием и портретами предков знаменитого дворянского рода. Как утверждает четырнадцатилетняя Гизела в письме к своему брату Рудольфу[289], в этом доме можно было бы запросто играть в привидения.
Вскоре в Меран приезжают король и королева Неаполя, а вслед за ними и супруги Алансон. Императрица очень внимательно относится к своим сестрам, особенно к Марии, с которой ее сближает не только поразительное внешнее сходство, но и совпадение многих черт характера и даже политических взглядов. Нежный и немного задумчивый взгляд миндалевидных глаз Марии оказывает чарующее воздействие на окружающих, в том числе и на саму Елизавету, известную своим неравнодушным отношением к красоте в любых ее проявлениях. Между тем создается впечатление, что сестры императрицы в свою очередь стараются быть похожими на нее, подражают ей во всем: в походке, в манерах, в одежде и даже в некоторых привычках. Это относится и к герцогине Алансонской, несмотря на то, что Елизавета значительно выше ее ростом и более стройна. В своем стремлении быть похожей на старшую сестру королева Неаполя зашла настолько далеко, что даже приобрела себе соб