лошадей, и только она с необыкновенной легкостью преодолевает на своем скакуне все препятствия. Участие в конной охоте обычно требует от наездников очень высокого мастерства, но именно трудности больше всего и вдохновляют Елизавету.
В письмах к Францу Иосифу она всегда очень подробно рассказывает обо всем, что происходит с ее участием[307]: «Вчера я снова была на охоте, правда, на этот раз ехала в экипаже, а значит, ничем не рисковала (так что Ваше величество может не волноваться). Это была чудесная охота, лиса бежала очень резво, собаки — за ней, а мы — Холмс[308], Пишта и я — неслись вплотную к ним, поэтому у нас было достаточно времени для того, чтобы без особых усилий перепрыгивать через многочисленные овраги. А вот что случилось с некоторыми из тех, кто скакал за нами: Элемер Баттьяни и Шаролта Ауэрсперг упали почти одновременно, причем лошадь Баттьяни скончалась на месте, а они оба остались целы и невредимы; не удержался в седле и один из наших конюхов, и тоже остался цел. Под занавес рухнули Беле Кеглевич и Виктор Жихи. Наш старик Венкгейм был в восторге, он считает, что на настоящей охоте все так и должно быть. Правда, в конце концов лиса забежала в нору, ее долго пытались раскопать, но затем оставили бедняжку в покое». Иногда императрица проводит в седле по шесть-семь часов подряд, ну а если выпадает день без охоты, то и тогда Елизавета все равно часами скачет поочередно на разных лошадях на небольшом тренировочном ипподроме близ Геделле.
Андраши хорошо информирован обо всем, что касается Елизаветы, через Марию Фестетикс, являющуюся его доверенным лицом. Графиня рассказывает ему об обстановке в доме императрицы, о сплетнях и недовольстве ее ближайшего окружения, а также о том, как ей приходится все время защищать свою госпожу, на которую нападают все кому не лень. При этом ее недругов ничуть не смущает высокое положение супруги австрийского императора. «Видите ли, — резонно замечает Андраши в разговоре с графиней, — этих людей можно, если не простить, то хотя бы понять: трудно найти более благодатную тему для пересудов, чем жизнь человека, находящегося у всех на виду». Кроме Андраши Мария Фестетикс навещает и другого своего благодетеля, которому она обязана нынешним высоким положением. Речь идет о седовласом, смертельно больном Франце Деаке, доживающем свой век в гостинице в печали и полном одиночестве. Графиня, с большим почтением относящаяся к мудрому старику, часто передает императрице его высказывания, многие из которых становятся афоризмами. Например, однажды в его присутствии завязался спор о смысле и значении религии. «С точки зрения здравого смысла, — высказывает свое мнение Деак, — в религии нет ничего, кроме фантазии. Но когда я обращаюсь к моему сердцу, то оно зовет меня к Богу, и этого мне достаточно». Обезоруженные такой безупречной логикой, его собеседники были вынуждены прекратить спор. Мария Фестетикс и сама нередко обращается к своему старшему товарищу за советом и помощью в жизненных невзгодах. В ответ на это Деак делится с ней самыми сокровенными мыслями: «В жизни каждого человека есть разные этапы, дитя мое. Сначала он восторгается жизнью, доверяет всем и всему и полагает, что в жизни есть одни только радости и удовольствия. Затем наступает время разочарования и борьбы, человек видит, как один за другим рушатся его самые заветные планы и мечты. На смену иллюзиям и надеждам приходят душевная пустота и усталость. Человек перестает замечать вокруг себя хорошее и видит только изнанку жизни. И тут наступает третий этап, когда жизнь начинает восприниматься такой, какая она есть. Люди не обращают внимания на плохое, больше не стремятся к совершенству и во всем, что касается радостей жизни, довольствуются самым малым. А когда человеку исполняется 70 лет, он обращается к потусторонней жизни». Произнося последние слова, Деак как-то особенно твердо и решительно посмотрел наверх, как бы пронзая своим взглядом небеса[309]. Елизавета шлет ему книги и цветы, а также просит узнать, можно ли ей навестить его.
Тяжелая болезнь Деака накладывает трагический отпечаток на начало охотничьего сезона в Геделле, который обычно проходит в веселой суете и радостных хлопотах. В эти дни буквально вся округа приходит в движение, всюду снуют взволнованные люди, великолепные лошади, нетерпеливые охотничьи собаки. Взгляду стороннего наблюдателя открывается яркая и поистине незабываемая картина: под ослепительно голубым небом по молодой зеленой траве галопом мчатся бесстрашные всадники в пестрых одеждах, среди которых явно выделяется грациозная фигура прекрасной императрицы, величественной и вместе с тем необыкновенно милой и очаровательной. Довольно часто компанию ей составляет Дьюла Андраши, который, как и все, восторгается императрицей и признается в этом в доверительном письме к Иде Ференци[310]: «Можете себе представить то грандиозное впечатление, которая она производит на молодежь. Наши молодые аристократы то и дело дают волю своему чувству преклонения перед ней. Это выражается обычно в том, что они стараются скакать только рядом с ней, не отставая от нее ни на шаг, ну точь-в-точь как дельфины вокруг большого корабля. Больше других отличился Адальберт Кеглевич, который очень долго просто не подпускал никого к Елизавете, однако теперь, кажется, и он понял, что место рядом с императрицей принадлежит егермейстеру. Вчера охота закончилась позднее обычного, уже смеркалось и шел дождь, когда мы вернулись домой. Я предоставил их величествам мой фиакр, император не возражал, однако предложил сесть в фиакр только Елизавете, и мне выпало счастье проводить ее до вокзала. На станции императорскую чету ожидала огромная толпа людей. Надо было видеть, как вытянулись у них лица, когда императрица вышла из моего фиакра и вместе со мной прошла в здание вокзала. Все встало на свои места только после того, как через некоторое время на станции появились император и эрцгерцог Вильгельм. Теперь Вы понимаете, насколько постарел Ваш покорный слуга, если ему уже доверяют наедине сопровождать хорошеньких женщин. Кстати, должен признаться, что такая поездка в кромешной тьме, да еще по разбитой дороге способна ввести в соблазн даже самого благонамеренного отца семейства. Правда, ехать нам пришлось всего несколько минут, и за это время даже такие назойливые кавалеры, как Адальберт Кеглевич или Ваш друг Пишта не успеют забыть, кого им доверили сопровождать». После каждой охоты у императрицы отличное настроение, и в такие минуты она особенно нежна и ласкова по отношению к своему супругу, который очень дорожит вниманием Елизаветы и при первой возможности оставляет Вену и мчится к ней в Геделле. Но стоит ему уехать, как Елизавета снова остается одна в окружении придворных, и от ее хорошего настроения не остается и следа. Гуляя по парку, императрица больше всего боится встретить кого-нибудь из своих заклятых врагов. Достаточно в это время появиться хотя бы флигель- адъютанту или генерал-адъютанту, как она пускает в ход все свои женские уловки: закрывает лицо плотной голубой вуалью, раскрывает большой солнечный зонтик и прикрывается веером, с которым не расстается нигде, даже на охоте. Кроме того, она сворачивает на первую попавшуюся тропинку. «Давайте уйдем отсюда поскорее, — часто говорит она в таких случаях, — я слишком хорошо слышу, о чем они говорят. Этот Бельгарде так ненавидит меня, что меня прошибает холодный пот только от одного его взгляда. Я всегда чувствую, кто меня любит, а кто нет». Иногда императрица оказывается во власти таких предубеждений настолько, что избегает общения даже с людьми, которые могли бы относиться к ней с почтением и даже боготворить ее, если бы она немного больше доверяла им.
Нередко Елизавета проявляет поразительную неосведомленность в житейских мелочах, например, не знает цены деньгам. Однажды, а именно 15 декабря 1872 года, она отправилась на экскурсию в Будапешт и, сидя в вагончике канатной дороги[311], спрашивает у графини Фестетикс: «У Вас есть с собой деньги?» — «Конечно, Ваше величество». — «Сколько?» — «Не очень много, двадцать гульденов». — «Да ведь это уйма денег!», — восклицает императрица. Оказывается, она вдруг захотела купить у Куглера, знаменитого будапештского кондитера, побольше сладостей для Валерии. Появление императрицы в лавке Куглера повергает остальных посетителей в глубочайшее изумление. Тем временем Елизавета, набрав целый пакет сладостей, спрашивает у продавца: «Ну и сколько это стоит? Надеюсь, что не больше двадцати гульденов». Что мог ей ответить несчастный торговец, если в пакете уже было товара на сто пятьдесят гульденов!
Несмотря на то, что Мария Фестетикс находится во власти красоты и обаяния Елизаветы, преданна ей душой и телом и с радостью исполняет любое ее желание, она не закрывает глаза и на недостатки своей госпожи. Прежде всего ей не нравится чрезмерная уступчивость Елизаветы, особенно заметная в тех случаях, когда обстоятельства требуют от нее проявления твердости и непреклонности. В то же время графиня никак не может согласиться с теми, кто считает главным недостатком императрицы отсутствие у нее истинного чувства гордости за свое высокое положение, а также настоящего императорского величия и достоинства. По мнению Марии Фестетикс, эти качества в корне противоречат характеру и складу ума Елизаветы, заложенным в нее от природы, с которой ничего не могут поделать и ее придворные «доброжелатели». Просто она во многих отношениях, и прежде всего в физическом и духовном, опережает свое время. Ей не чужда забота о своей фигуре, о чем свидетельствуют ее регулярные занятия спортом и гимнастикой. Но такие понятия, как этикет, утонченные манеры, сословная гордость и стремление к исключительности никогда не были близки ее слишком вольной и свободолюбивой натуре. Свойственная ей склонность к духовным исканиям и глубоким внутренним переживаниям никак не согласуется с традициями и обычаями императорского двора, где одно из наиболее почитаемых качеств — умение преподнести себя. В ней все буквально восстает против кастовой замкнутости ее окружения, она терпеть не может извечной борьбы противостоящих друг другу придворных группировок. Не мудрено, что на этой почве у императрицы постоянно возникают конфликты с ее приближенными. Ее поэтичное детство у берегов озера Шта