[314]. Кто позволил отправить экипаж кронпринца раньше времени?» Смертельно побледневший граф Грюнне отвечает, стараясь говорить как можно спокойнее: «Это был я, Ваше величество». Император в ярости набрасывается на генерала: «Вы ответите за это…». Но тут рядом с ним неожиданно оказывается императрица, которая кладет свою руку на плечо мужа. Словно от прикосновения волшебной палочки, Франц Иосиф замолкает на полуслове, и под нежным взглядом супруги на его лице медленно расправляется появившаяся было грозная складка. Тем временем Елизавета с самым невинным видом обращается к мужу: «Давайте не будем терять время. Нам пора ехать». И император безропотно следует за ней. Мария Фестетикс, свидетельница этой сцены, вспоминает: «Трудно поверить, что именно императрице принадлежат следующие слова: «Этот человек сделал для меня так много плохого, что я, кажется, не смогу простить его до самой смерти»[315]. И вот теперь именно она столь изящно и вместе с тем решительно отводит беду от одного из своих злейших врагов!
Между тем германский кронпринц, получив сообщение о задержке австрийского императора, останавливает свою карету под железнодорожным мостом вблизи Пратера и, сделав вид, что ничего не заметил, пропускает вперед императорские экипажи, которые уже через несколько минут оказываются у ротонды. И только затем на территорию выставки въезжает кронпринц, одетый в ослепительно белую парадную форму прусской армии, со сверкающим на солнце серебряным шлемом на голове. После того как собрались все гости, император своим звучным красивым голосом произносит речь, в которой объявляет об открытии всемирной выставки. После этого оркестры играют австрийский государственный гимн «Храни нам, Боже, государя», в небо взмывают флаги стран — участниц выставки, и на этом церемония открытия заканчивается. В течение трех часов императорская чета в сопровождении гостей осматривает выставку, переходя от экспозиции одной страны к экспозиции другой, и везде ее ожидает восторженный прием. В венгерском павильоне Елизавету встречают такой бурей ликования, что императрица краснеет до кончиков ушей, а свита и придворные не могут скрыть радости по поводу того, что все это происходит на глазах у германского кронпринца и его супруги. Пусть в Германии знают, с каким уважением и почтением относятся в Вене к австрийской императорской чете. Елизавета быстро находит общий язык с кронпринцессой Викторией. Ей нравится эта жизнерадостная, приятная в общении и современно мыслящая женщина, и императрица дарит ей свой портрет, что случается с ней крайне редко. Такого подарка удостаиваются только те, кто по-настоящему сумел завоевать ее симпатии, независимо от того, могут они похвастаться своим знатным происхождением или нет. Взаимопонимание, возникшее между двумя женщинами в Вене, перерастает в крепкую дружбу, продолжающуюся до конца их дней.
Участие в торжествах утомило Елизавету, и она при первой возможности выезжает на природу, где можно как следует отдохнуть.
Весна в этом году выдалась очень теплой, и императрица получает истинное удовольствие от прогулок ранним утром по цветущим аллеям Пратера. В шесть часов, когда весь город еще спит, Елизавета и Мария Фестетикс совершают прогулку до парка аттракционов и обратно. В это время императрица отдыхает от назойливого внимания к ней со стороны окружающих. Однако стоит им выйти немного позднее, как они тут же оказываются в центре внимания тех, кто в этот ранний час оказывается на Пратере, и тогда Елизавета начинает нервничать и спешит вернуться домой. Нет, она не боится покушения, более того, ее с полным правом можно было бы назвать самой бесстрашной императрицей в мире. Но она крайне болезненно переносит повышенное внимание к своей персоне, чересчур пристальные взгляды любопытной публики причиняют ей настоящую физическую боль. От природы очень робкая и чувствительная, она ужасно страдает при этом и поминутно жалуется своей спутнице: «Все люди могут без помех наслаждаться природой и жизнью, и только я не могу даже спокойно погулять». У некоторых наиболее любопытных субъектов хватает наглости даже на то, чтобы в то время, когда императрица инкогнито посещает какую-нибудь выставку и останавливается перед понравившимся ей полотном, втиснуться между ней и картиной и начать разглядывать ее через лорнет или с близкого расстояния рассматривать ее через театральный бинокль. В таких случаях ее лицо покрывается густым румянцем, императрица не произносит ни слова, покидает выставку и никогда здесь больше не появляется. Не лучше обстоит дело и во время поездок на столь любимые Елизаветой скачки. Стоит ей отправиться во Фрайденау, как вокруг нее сразу образуется огромная толпа любопытных прохожих, сопровождающая ее до самого ипподрома и откровенно любующаяся ее прекрасным и нежным лицом, роскошными волосами и всей ее грациозной фигурой. Где бы она ни появилась, ее везде встречают с ликованием, и тогда ей приходится непрерывно улыбаться и бесчисленное количество раз кивать головой в знак признательности за любовь и уважение к ней. На Пратерштерн, когда Елизавете и ее спутнице оставалось проехать по Гаупталлее еще около четырех километров через Пратер, императрица вдруг обращается к графине Фестетикс: «Послушайте, Мария, я больше не могу, я совсем укачалась». И в самом деле, Елизавета сильно побледнела и покрылась испариной, во только тот, кто в это время находился рядом с ней, мог понять истинную причину этого внезапного недомогания. Заняв свое место в ложе на ипподроме, императрица наконец-то может позволить себе расслабиться и получить удовольствие от ожидающего ее захватывающего зрелища. Порой кажется, что Елизавета была бы рада сама вскочить в седло и помчаться по дорожке на одном из ласкающих ее взор чистокровных скакунов.
В дни проведения всемирной выставки в Вене императрица с усердием участвует во всех торжествах и приемах, наравне с другими членами двора, которые тоже не щадят себя на виду у множества более или менее знатных гостей со всего мира. Чем меньше титул, которым они могут похвастаться, тем большего внимания они требуют к себе от хозяев и организаторов выставки. Но есть среди гостей и по-настоящему могущественные и влиятельные монархи, такие как русский царь Александр II, который, правда, ведет себя крайне сдержанно и старательно избегает неофициальных контактов с местной знатью и некоторыми другими гостями австрийской столицы. Однако и он не может устоять перед красотой и обаянием Елизаветы, как, впрочем, и его свита, в том числе и невзрачный, маленького роста, но довольно энергичный князь Горчаков, пользующийся большим влиянием в России и известный своей антиавстрийской позицией. К ближайшему окружению царя принадлежит и князь Долгорукий, давний поклонник графини Фесте тике, решивший воспользоваться своим нынешним пребыванием в Вене для того, чтобы просить руки и сердца своей возлюбленной. Но Елизавета строго поучает свою придворную даму: «Я не запрещаю вам общаться с князем[316], однако ни о какой влюбленности и тем более свадьбе не может быть и речи. Я не желаю, чтобы вы меня покинули из-за какого-то случайного гостя». Пожалуй, это выглядит со стороны императрицы несколько эгоистично, но Мария Феететикс весьма польщена привязанностью к ней своей госпожи и усилием воли подавляет зародившееся было в ее душе ответное чувство к своему русскому воздыхателю. Императрица одержала победу, и князю приходится отказаться от своего намерения. Но тут к графине обращается русский граф Шувалов: «У вас есть враги при дворе, у вас и у вашей восхитительной императрицы. Мне кажется, вам не могут простить ваших откровенных симпатий к Венгрии»[317]. Мария Феететикс лишь улыбается в ответ на эти слова, но при этом думает: «У этих русских неплохие шпионы». Затем она быстро направляется на званый обед, где уже собрались почти все, включая императорскую чету, ждут только принца Эдуарда Уэльского и принца Артура, двух молодых людей, завоевавших всеобщую любовь своим обаянием и веселым нравом. А еще они прославились тем, что везде и всюду опаздывают, то на торжественный прием или обед, то на скачки или посещение выставки.
Императорская чета все эти дни буквально не знает покоя. Непрерывная спешка и суета заставляет даже самого Франца Иосифа сделать следующее признание: «Я так устал, что с удовольствием дал бы себя комиссовать на некоторое время»[318]. В довершение всего 24 июня приезжает еще и германская императрица Августа. Ее приезд, как и переданное ею послание императора Вильгельма, призваны закрепить наметившееся в последние годы, все еще неожиданное для многих заметное сближение двух германских государств. Своим величественным видом Августа вызывает к себе почтение со стороны окружающих, однако чрезмерное пристрастие к белилам и румянам, а также к экстравагантным нарядам портит ее и придает ей чересчур помпезный вид. Обладая очень громким голосом и склонностью к патетическим речам, она являет собой полную противоположность Елизавете, и вскоре за ней среди придворных закрепляется ироническая кличка «Туманный горн». Рядом с ней австрийская императрица выглядит еще более хрупкой, изящной и милой. Однако вскоре и у Августы появляется немало искренних сторонников и почитателей, сумевших разглядеть за ее грубоватым обликом доброе и честное сердце благородной женщины. Более того, после ее отъезда при венском дворе получает распространение мнение, будто, в отличие от Елизаветы, германская императрица являет собой пример по-настоящему добродетельной и заботливой супруги монарха, ревностно заботящейся о благе своих подданных. Очевидно, что за этим не стоит ничего, кроме желания придворных в очередной раз уязвить свою госпожу.
Между тем на выставке время от времени происходят презабавнейшие случаи. Вот что, к примеру, произошло однажды в императорском павильоне во время проходившего там званого обеда. Ознакомившись с меню, Елизавета решила заказать на десерт себе и своим приближенным очень вкусный шоколадный крем в маленьких горшочках. По мере того как прислуга подает очередные блюда, Елизавета всякий раз предостерегает своих придворных дам, чтобы те не ели слишком много, иначе у них не останется места для крема. Дождавшись торжественного момента подачи десерта, за дело бер